Шелковый мальчик

На фото он, тычет факом в камеру на фоне хоумлэндеровского постера с заебатым слоганом «Мы боремся за мир» — одного из самых удачных, между прочим. Щеки облепила недельная щетина с седыми нитками возле висков. Исторический поворот: Билли Бутчер бреется. Доппельгангер держит фотографию некогда-бородача-Бутчера с каким-то обмудком и спрашивает, по-идиотски вытягивая подбородок: — Это какой из них? Алкаш или страшненькая кассирша «Старбакса»? Двое мужиков на фотке. Один — вылизанный, с туповатой физиономией и недалеким взглядом, бутчеровский тугосеря, у которого руки подрагивают при виде кухонного ножа. Второй — ебаный Билли Бутчер, который открывалкой для консервированного горошка может вспороть тебе брюхо. Какие тут могут быть вопросы? Хоумлэндер кивает. — Первое. Доппель хочет засмеяться, заржать в голос, но знает, что рискует отхватить знатный пиздюль от своего биг босса. Поэтому, собрав в кулак всю силу и смелость, которой уже нихера нет, закатывает глаза. Лидер «Семерки» откидывается на спинку кресла, предвкушая, нет, даже как-то смакуя каждый момент охуительно увлекательного превращения пузатого мужика в мрачную диснеевскую принцессу с дробовиком за пазухой. В суперском трико тесно, как в пивнушке, переполненной болельщиками сраного футбола по пятницам. Пользуясь тем, что Доппель вошел в особую стадию гипно-транса, супер украдкой поглаживает эрекцию и испускает едва слышный стон. Когда он распахивает глаза, перед ним уже стоит Бутчер. — Ну что, так как-то? — спрашивает фэйковый Билли скрипучим голосом, и вся ебательная потенция Хоумлэндера сводится на нет. — Умеешь ты расстроить, — сквозь зубы бросает мужчина. — Говори нормально, — он растягивает губы, артикулируя каждый звук так, будто он ебаная английская королева, толкающая рождественское поздравление по зомбоящику. — Как я тебе британский акцент, подделаю? — сокрушается доппелевский Бутчер все еще писклявым голосом. — Сука. — Что? — от удивления паутина морщинок возле бутчеровских глаз разглаживается, и супер замечает, наверное, впервые, что он не такой уж и старый пердун, каким хочет казаться. Женщины таких мужчин сравнивают с вином, но Бутчер не какое-нибудь там виноградное пойло, он — настоящая ядреная водка с перцем. — Как я тебе британский акцент, сука, подделаю — так бы он сказал, — с видом знатока выдает Хоумлэндер, и он прав. Лжебутчер корчится, пару секунд изучая артикуляцию британца. Коснувшись кончиком языка альвеол и отточив чистое произношение «л» и «ар» как в «арми», мужчина хмыкает, с бибисишной дикцией спрашивая: — Ну че, ебанарот, как тебе такое? Блондин поднимает большой палец вверх, чувствуя, что желание постепенно прикатывает снова — правда, благодаря парочке удачно всплывших в уголке сознания конфронтаций с Бутчем. Но какая там разница, если уже стоит и даже неплохо? Железный похуй. — А вот это вот обязательно надевать? Я как будто ограбил секонд для пенсионеров, — Лжебутчер вертит в руках врученную ему ранее гавайскую рубашку, щупая взглядом пальмы и кокосы — те излучают непривычно жизнеутверждающие для проклятого Бутча вайбы. Приподнявшаяся бровь — и Доппель без слов понимает, что выбора у него в стенах хоумлэндоровской обители нет и никогда не будет. — Ладно, как скажешь. Еще ничего по сравнению с той комбинацией, которую ты заставил меня надеть в прошлый раз. От этого кружева задница жутко чесалась. Джон помнит. Помнит, как он кончал на эту комбинацию с закрытыми глазами, и пару капель даже махнули на диван. Он бы заставил Бутчера слизывать дрянь — если бы, конечно, он его драл в тот вечер. — Смотри в глаза. У Лжебутчера нет особого выбора, пока супер подбирается к моменту. На секунду вокруг радужки вспыхивает красная кайма, но фэйк-Билли стоически выдерживает, даже если он в шаге от того, чтобы быть поджаренным. Но он и бровью не ведет — как сделал бы настоящий Бутчер. И от этого Хоумлэндеру охуеть как. Как он, настоящий, там его называет: ядерная Барби? Пара-тройка ловких движений рукой, капелька гнева, приправленная солидным нажимом на чувствительное место — и Хоумлэндер сползает в кресле, вибрируя довольным рыком. Он еще долго не может натянуть низ формы обратно — мешает его ненависть к бородатому, колом вставшая прямо перед лицом у Доппеля. В следующий раз он не зассыт — он обещает себе. Возьмет Бутчера за глотку, вскинет колючий подбородок, глаза в глаза и без всей этой романтики-на-хере-блядские-бантики, лаская каждое слово, спросит: — Хуй будешь? Ответ заранее известен: Билли без ужимок, как у голодной по части секса школьницы, скажет... — Че за нахрен? Хоумлэндер нехотя разлепляет один глаз и видит перед собой — да, его, Бутчера, только слышит какого-то обсоска с висящими, как коровьи дойки, сиськами. Троекратный блядь. — Чувак, мы все? — пищит Доппель, и лидер «Семерки» едва ли может понять, какого хрена Бутчер перешел с чистого британского на вой побитой дворняжки. — Я… Ты прости, но мне отлить надо. Не хотел отвлекать и все такое. — Вали уже, — вытянув из коробки на столе пару бумажных полотенец с двойным слоем, Хоумлэндер трет вязкое пятно на перчатке. — Сучий сын. Доппель вскакивает с колен и выбегает из гостиной, по дороге в толчок теряя бутчеровский образ вместе с угольной шевелюрой и сексуальным акцентом. Теперь по коридору бежит мужик, второй подбородок которого смачно бьется о его грудь. Хоумлэндер стискивает зубы и, размяв шею, поднимается на ноги. Рука подцепляет со столешницы квадратную карточку, глянцем сверкающую в свете лампы. За рамой одного из групповых постеров «Семерки» (с которого трахнуть хочется, пожалуй, только его одного, но самому себе, увы, не засадишь) супер прячет то самое «ебать тебя, Хоумлэндер» фото, давя довольную ухмылку. Он ведь даже очень не против.