однажды в самую тёмную ночь

После ареста Шипова жизнь, закрутившаяся в тугую петлю, готовую сжаться у Кораблёва на шее, к привычному ритму не вернулась. А может она всегда была такой, просто почти тридцать лет выслуги наконец догнали его? С каждым днём подниматься с кровати всё тяжелее и тяжелее. И это не от того, что Рита засыпает на нём как на подушке. Ему до боли хочется искренне наслаждаться её вниманием, ценить то, как смело она его любит, и так же любить в ответ. Швецова по-прежнему смотрит на него глазами цвета дремучего леса, чьи тайны он так и не смог разгадать за почти четверть века, вот только теперь они поддернуты дымкой, и взгляд их чаще направлен куда-то в сторону Москвы. Работа становится невыносимой. Ему больше не по званию гонятся по занюханным дворам за преступниками. Да и желания тоже нет. Полупустые стены кабинета сжимаются вокруг него, ходят ходуном словно карточный домик, который вот-вот рухнет. Он пробует найти психотерапевта, снова, как тогда, почти десять лет назад, но уходит после первого сеанса. Удивительно, но отдушиной становятся визиты к Шипову. Тому по итогу дали десятку со всеми смягчающими. И это только за убийство и взятки. Про покушение на него в чистосердечном Кораблёв ему не дал написать, а на суде упоминать об этом не стал. Почему, сам не понял. Шипов, наверное, тоже. Ну и хорошо, пускай помучается с загадкой. – Ну что, Лёнь, всё по-прежнему плохо в личной жизни? – спрашивает Шипов с неизменной насмешкой. Кораблёв не знает точно, как обходятся с бывшим ментом в тюрьме, но особо хреново он не выглядит. Разве что мешки под глазами всё темнее, да взгляд загнаннее. – Почему сразу плохо-то? Наоборот, – Кораблёв будто назло Шипову пытается вспомнить, что сказала ему Рита сегодня утром, что-то милое, прошептала на ухо и скрылась в ванной. Назло самому себе не может. – А что же ты ко мне тогда ходишь? – в голосе Шипова искренний интерес, но на лице всё ещё кривая усмешка. Кораблёв её копирует. – А что же ты меня пускаешь? – а мог бы сказать «Да потому что никто другой этого делать не станет даже под дулом пистолета». Очень иронично, конечно. Ироничнее, что никому другому этого и не надо. От многократно оступившегося коллеги отвернулись почти все в районе. Имя его, если упоминали, то только как страшилку. И только один Кораблёв зачем-то продолжал приходить. Может от того, что последние три года стали самой интересной гонкой, на которую Кораблёв в своём возрасте уже не рассчитывал? А может, как бы ни странно об этом думать, было между ними что-то, какая-то незримая нить, которой судьба в шутку их связала? Шипов, конечно, засранец, да и мент из него вышел такой себе, но… но… но… Но Кораблёв продолжает приходить. Работа превращается в рутину так резко, что голова кружится. Поднять себя с кровати утром – невозможно. Поднять со стола голову, раскалывающуюся от боли, и посмотреть на обеспокоенного Федю – невозможно. Поднять глаза и встретится взглядом со Швецовой – он даже и пробовать не пытается. Рита держит его за руку по вечерам и засыпает у него на плече, а он всё пытается понять, зачем он ей такой сдался. Что он для неё – монстр из сказки или научный эксперимент? Вот только в принца он не превратится и по команде на лапки не встанет. Рита борется за него, а он и не сопротивляется. Но она всё равно проигрывает. – Я знаю, ты скажешь, что предупреждал, что только так оно и могло закончится, – начинает она, стоя на пороге с небольшой сумкой. Все те вещи, что она успела перетащить к нему. Маловато, отрешённо отмечает Кораблёв. – Но я не жалею ни секунды. Надеюсь, ты тоже. Она целует его в щёку, и он закрывает за ней дверь. Выходить из квартиры в ближайшее обозримое будущее будет очень неловко. От того ли он каждую ночь находит себя посреди пустой кухни, на том же самом месте, что и тогда. И табельное в руке не тяжелее, чем обычно. Было бы забавнее, если бы он не отдал тот пистолет, который притащил Шипов, знакомому коллекционеру. Интересно, Шипов расстроится? Кораблёв надеется, что нет. В одну из таких ночей патрон уже в патроннике, а холод у виска успокаивает. Но, наверное, это хорошо, что Кораблёв, примеряясь, не держит палец на спусковом крючке, а то пришлось бы соскребать его мозги со стен тому, кто так резко постучался в его дверь. Он ожидает увидеть кого угодно за порогом, Риту, пьяного соседа сверху, Шипова прямиком из его кошмаров, пришедшего таки закончить начатое. Но только не Швецову. Конечно же она замечает пистолет. Он ведь даже не спрятал его, как сейчас прячет глаза. Лишь бы не видеть жалость в её взгляде. Что угодно, только не жалость. Вместо этого она даёт ему кошку. Достаёт из-за пазухи котёнка, рыжего, почти пыльного, недель трёх отроду. Кораблёв тянет руки вперёд ещё до того, как Швецова протягивает ему зверя. – Ребята сегодня утром на выезде были, – объясняет она и голос её совсем не дрожит. – Эта красавица без хозяина осталась. Думали тебе предложить, но тебя на месте не было. Весь день. Последняя фраза будто в упрёк ему, но звучит слишком мягко. – Сейчас два часа ночи, Марь Сергеевна, – говорит он, прижимая кошку ближе. – Самое тёмное время, – отвечает Швецова и кладёт руку ему на предплечье. Кажется, будто хочет сказать что-то ещё, но вместо этого осторожно гладит свернувшуюся на руках Кораблёва кошку. Бросает на него последний взгляд, разворачивается и тихо захлопывает за собой дверь. Он подумал бы, что всё это сон, может даже вещий, если бы не тёплый комок в его руках. Кораблёв аккуратно поднимает зверя на уровень глаз и критично осматривает. Кошка лениво висит у него на руках, даже не думая сопротивляться, и медленно моргает своими тёмными глазами ему в ответ. – Будешь Кошкой, – решает он. У него всегда было плохо с фантазией, а то давно придумал бы себе надежду. Засыпать этой ночью чуть проще, чем обычно. Новонаречённая Кошка громко мурлычет у него прямо над сердцем. «Не поможет, – думает он с грустной улыбкой, погружаясь в беспокойный сон, – но попытка засчитана». Он всегда жил для кого-то другого, даже когда было слишком больно. Зачем останавливаться?