ночь.

Хэ Тянь ступает на кухню совсем тихо, крадётся как кот за мышью, потому что одно неверное движение — проснётся. А у него и так смена была, а потом, как обычно, драка в подворотне и разбитая губа. А дальше все по повседневному сценарию: тихие недовольства и яростные глаза, разбитые костяшки совсем рядом с идеальным, нетронутым лицом, молчаливая дорога до хлипкого здания на конце улицы, испуганные мамины глаза и успокаивающие слова брюнета. Все будет хорошо, просто царапина, с кем не бывает. С Гуанем бывает. Постоянно. И это бесит. Он выучил каждую чёртову прогнившую доску в этом доме и каждый драный гвоздик в полу к концу четвертого месяца. По ковру ступает смело, он скрипеть и будить рыжее семейство не собирается. Возле ванной не торопясь ступает на самую дальнюю доску, обходя самые громкие места стороной. М-да, полы в этом доме, пожалуй, самая худшая часть. Даже сломанный нос и гематомы по всему телу не сравнятся с этим кошмаром. Возле раковины берет самую большую кружку с разбитым краем. Его. Потому что Он ненавидит, когда берут Его вещи. Никогда не даёт выпить из Его бутылки или кружки, поэтому Тянь берет сам. По ночам, тайком, но берет. В кромешной тьме наливает воды ориентируясь лишь на звук, и понимает — либо слишком мало, либо слишком много. Выпивает залпом, кусая губы. Мало. В этом доме мало всего. Мало пространства, мало воздуха, воды, черт побери, мало. Но, в тоже время, до одури много. Много Его. Он везде. В запахе, в вещах, раскиданных по всему дому, в грустных глазах матери. В своей кровати. И Тяня всегда удивляло это сумасшедшее сочетание. Этот контраст ужасного и прекрасного. В этом доме было душно, но душил Он и Его запах, и Хэ Тянь готов был все отдать, чтобы задохнуться, но остаться тут до конца дней. Всегда удивляло само это место. Сколько его не изучай, сколько месяцев не проводи тут чуть ли не каждый свой вечер, все равно спотыкаешься о стул или прикроватную тумбочку. А Шань, как будто, родился тут и живёт не 18, а намного больше лет. Ориентируется в этом пространстве безошибочно. Это — его территория. И подкрадываться тут он может ещё тише, чем даже Тянь в своем доме. И понимание приходит только вместе с теплым дыханием на плече. — Какого черта ты тут забыл? Ты время видел? — его голос звучит совсем тихо, почти шепотом, и от этого хрипит, а по телу рой мурашек. Хочется повернуться, но, блять, страшно. Страшно, что сейчас он наткнется на эти темные недовольные глаза, разглядит гнев даже в ночи, а потом все рухнет, и он очнётся в своей квартире один. Лучше уж слушать дыхание за спиной и расслабленно улыбаться, понимать, что он ещё тут, и ответить хоть что-нибудь надо. — Пить захотелось. — Тебе каждую ночь хочется, — значит, все-таки, никакой он не кот. — Вали в постель, пока маму не разбудил. Но Хэ Тянь стоит и не двигается, кажется, даже не дышит. Все внимание на голос и жар чужого тела за спиной. Внезапно хочется устроить тест на доверие, упасть назад, чтобы либо в объятия рыжего, либо затылком о пол. Но ему тесты не нужны уже давно. — Ты чё, уснул? Вали, говорю, придурок. Только шире улыбается и голову опускает, потому что устал уже стоять прямо, как по струнке вытянутый. Просто устал, и спать хочется невыносимо. Но в комнату не идёт, потому что не хочет, чтобы эта минута кончалась. Хочет растянуть ее на всю ночь, чтобы утром тереть слипшиеся глаза и любоваться таким же помятым рыжим. Но пауза затягивается, и, кажется, Он понимает, потому что теплая рука касается голой спины. Нерешительно так, будто в первый раз, обжигая нежностью и заставляя громко выдохнуть. Тянь знает, что большего ждать от Мо не нужно, а нужно развернуться прямо сейчас, улыбнуться ему, и лечь под боком, чтобы успокоился, но чувствует следом, почти тут же, вторую руку. Ладони ползут вперёд, медленно, но увереннее, чем обычно, обхватывают грудь настолько, чтобы и не сжать, и не дразнить. Самое то, чтобы Тянь поджал губы, еле удерживаясь на ногах. А на плечо ложится чужой лоб, давая понять — поздно уже, очень, пора бы уже забыть все свои капризы и поспать наконец. Тянь чувствует, что если прямо сейчас не упадет в Его теплые объятия в Его мягкой кровати, Он уснет прямо тут, на чужом плече. Дойти обратно до комнаты так же тихо не выходит, потому что Мо, его малыш Мо, снова всю дорогу ворчит. Что-то о том, что у Тяня нет мозгов и совести, и что он вообще не тихий, но Хэ уже не улавливает. Понимает слова четко только когда закрывает глаза. Слышит мягкое «Спи» у самого уха, и даже ответить ничего не успевает — слышит следом тихое сопение. В этом доме так хорошо. В этой кровати так удобно. В этих объятиях невыносимо приятно.