Не офисные игры

Легкомысленно торчащие завитки на затылке – такие аккуратные, будто Джим ставит их гелем. Они замечательно смотрятся над пряжкой ошейника: блестящий металл, матовый ремень из мягкой кожи с оплёткой. Ещё красивее – разве что почти овальный тёмно-бордовый засос между завитками и пряжкой. Как аккуратная подпись: "Моё". Пэм подходит медленно, будто крадясь, – с любопытным, предвкушающим взглядом. Джим разбирает посудомойку непринужденно и неторопливо, даже напевает что-то: без труда ставит чашки на верхнюю полку сушки, куда Пэм не дотягивается даже вот так, на цыпочках. Тихо-тихо, чтоб не услышал. Он забавно пугается (или талантливо играет), если подкрасться, но пугать не хочется. Хочется трогать взглядом. Широкие плечи, крупные лапки (эти кисти, самые милые в мире, иначе не назвать), мышц ровно в меру – только в майке без рукавов и виден ненавязчивый рельеф. То, как они плавно перекатываются под кожей… И цепочка отметин поверх – розовые чуть припухшие следы укуса. Слишком сильно. Так жаль… Это было не с целью причинить боль (не думать, не думать о звуках, которые Джим в такие моменты издаёт!) – а просто потому, что он слишком приятный на ощупь и на покус… Сложно остановиться. - Больно?.. – касание совсем легонькое – скорее дыханием, чем губами. И ещё одно – ощутить рельеф отметин. Повернулся – не дрогнув, не звякнув. Только руки мурашками пошли – видно, пушисто… - Не-ет! – тон – как и курьёзная мордаха: честнейший. А в улыбке (мягкими уголками губ – не налюбоваться, не натрогаться) и в чуть прижмуренных глазах – столько нежности, что Пэм в ней тонет. Единственный достойный ответ на то, как смотрит наверняка она сама… - Не врать! – так мило и доброжелательно, будто она всё ещё на работе, напоминает заигравшемуся боссу подписать бумаги. Вот только – совсем не как там – двумя пальцами подцепляет ошейник и тянет на себя. Настойчиво и аккуратно. В очередной раз сладко замирая от восторга: как нечто настолько большое и явно сильное, как Джим, может слушаться каждого движения так легко? - Я максимально честен с тобой, что ты! – всем – от простодушно-хитрющей улыбки до мягкого рокотания на самом донце голоса – он поджигает сумасшедшую смесь азарта и безоружного умиления. Так, чтоб и натянуть клёпаный ремень чуть сильней, сминая волоски на затылке, – и неосознанно-нежно потереть подушечкой пальца уязвимую впадинку на шее, где стучится пульс. - Да ну? С Джимом лишнего слова не упусти – обстебёт. Ловко, будто невзначай, с невинным видом: "Как же так получилось? Наверное, само"… Это для всех. А для Пэм – он такой, как сейчас. Буквально парой слов мог бы заставить покраснеть и стушеваться, а вместо этого – влюблённый взгляд вдоль руки с ошейником и беззащитность… Этот ремешок поперёк шеи – вроде как должен покорности придавать, но Джим в нём выглядит только круче, что ли. Острее. "Edgy". Может, потому и даётся с таким удовольствием его надевать, как только приходит домой? - Ну да, мне Абсолютно Честно не больно. А когда укусы припухшие, они так приятно ноют… М-м! Многозначительно приподнял брови, даже в посудомойку ещё за чем-то потянулся не глядя – дразнит… Только дыхание чуть чаще. Как и у Пэм. Завестись с пол-оборота от слова, от намёка на касание, от едва-едва-соприкосновения губ – и мучиться-наслаждаться до следующего шага: как отреагирует? Игра. С Джимом всегда были самые увлекательные игры! - Вот потому ты и покусан! – ровно так же, в тон, простодушно и звонко заключает Пэм; отпустив ошейник, делает шаг назад – опирается на стол. Следит. Последняя тарелка в шкафчик – и время для столовых приборов. Ей вилки, ему ложки и ножи – не сговариваясь, рассортировать; Пэм следит за ловкими, слишком сильными для офисного работяги пальцами. Чуть жмурится. Принимает из них – бережных – тяжёлую кипу вымытых ложек. Аккуратно, но со звоном – в ящик. И взгляд – одновременно, глаза в глаза. Его улыбочка – всё такая же простецки-хитрая. И тёплая до невозможности. И ладони тёплые – и большущие, на половину её спины – в этом уюте только и таять. И впадинка между ключицей и ошейником – тоже тёплая и одуряюще-восхитительно пахнет смесью кожи и одеколона… Джим сопит ей в макушку, прижав к себе – так осторожно, но так… жаждуще. И Пэм знает, как сладко он дрогнет и вытянется (и сожмёт сильнее), если по краешку ключицы упоительно-медленно пройтись лёгким покусыванием. И она делает это: что и когда бы их ни связывало, игры на реакцию с Джимом – самые увлекательные…