Пирсинг

Роза поставила иглу проигрывателя на пластинку – не с первого раза. У нее тряслись руки, на лбу выступила испарина, да и вообще было видно, что она разволновалась, бедняга. Чего волноваться, думала Яна. Не в первый раз же Роза это делает.
Или в первый? Да даже если и в первый, какая разница.

 - Ян, ты это… - Роза сглотнула, - давай сюда, короче, сиськи. Ну сиськи так сиськи, вот это Роза точно видела не впервые. И в зеркале, и у Яны, и у кучи, наверное, девчонок – да почему она так волнуется? Яна сняла футболку. Соски оказались прямо на уровне розиных глаз – она уселась за стол и готовила иголку, прокаливала ее зажигалкой. Иголка чуть ли не выпадала у нее из рук, а сама Роза потихоньку теряла свою лингвистическую смекалку: - Блин, а ты уверена, что ты мне доверяешь ваще? Я жопорукая как не знаю кто нахрен… как главный жопорук. Яна кивнула. Она была уверена в Розе на все сто двадцать восемь процентов. Во всем. Роза была какой-то принцессой из сказки – такая пергидрольная златовласка, которая по всем канонам спасла принцессу Яну от злого дракона в виде шатания по впискам и бесконтрольного употребления всего, что можно выпить, снюхать, вколоть и скурить. Завязку нельзя было назвать идеальной, но Роза Премудрая избрала собственную тактику – чем бы дитя ни тешилось, лишь бы под присмотром, поэтому, когда дитя тешилось алкоголем и перебирало, Роза вела свое луковое горе в туалет и со знанием дела держала над унитазом рыжую голову. - Розочка, - обычно всхлипывала Яна. - Дурила моя, - цитировала дедусю Роза. И тащила дурилу в кровать.

 Поэтому Яне совершенно не был понятен розин трепет перед ней. Откуда взяться этому трепету, когда ты человека видела вот ровно настолько в горе и в радости? Перед Яной никто и никогда так не трепетал, и никто никогда не смотрел на нее так, как смотрела Роза – как на произведение искусства. Яна не понимала совершенно, что видела Роза. Как говорил Леннон, когда ему заявляли, что его Йоко не королева красоты – возьмите мои глаза и посмотрите. Вот Яна чувствовала себя Йоко. Может дело было в особенной розиной оптике – но очки она сняла. Яна усмехнулась про себя. Ее никто никогда никак не называл кроме как доской, а Роза потянулась к соскам так, будто это была самая прекрасная грудь в мире. Она протерла сосок спиртом, оттянула кончиками пальцев и, приоткрыв рот и затаив дыхание начала вводить иглу. 

Яна глубоко и медленно дышала, ей было не впервой терпеть боль. 

Игла заходила ей под кожу, а Яна чувствовала, будто это ей под кожу заходит Роза со всеми своими шипами, страхами, ночными кошмарами, шрамами на запястьях, тревогами, со всем тем, что никто кроме Яны никогда не видел. Конечно это больно, а где было написано, что будет приятно с кем-то соединяться вот именно настолько крепко. Роза оседает у нее внутри и как черняжка расходится по телу, заполняет собой каждую клетку, каждый лейкоцит, каждый нейрон, ее имя разбегается в мозгу, и… - Ха, Янка, мы теперь сестрички, - нервно пошутила Роза, на секунду поднимая свою футболку и сверкая такой же штангой в соске.

 Яна вышла из транса: - Бля.

 - Болевой шок у тебя что ли? – Роза смотрела обеспокоенно и испуганно, - Эй, Янка! Янка бля! – Роза застрясла ее за плечо, - Лучше кричи, чем как рыба мороженная. - Все нормально, просто… - Не пугай так, блин. Продолжаем, не? - Ага, - шепнула Яна и отняла розину руку от груди, - подожди только, Роз… - Что? – так же шепотом сказала Роза. - Не могу понять, почему ты на меня так смотришь, - продолжала Яна хриплым голосом и глядя прямо в глаза, - будто видишь что-то хорошее. - Ну ты бля совсем уже, - вздохнула Роза, - я тебя люблю, Шершунь, это называется любить, слышала о таком когда-нить от кого-нить? - Нет, - честно сказала Яна. В первую очередь она не слышала этого от родителей. Кто такой этот ваш «любить»? Ее не познакомили. - Я уж вижу. Иди ко мне, - Роза положила руки Яне на талию, и та села ей на коленки. Яну будто электрическим током прошибало, словно розины глаза генерировали микроразряды. Про это надо было определенно написать песню. Что-то про «я багровый фантомас, влюбись в разряд зеленых глаз», но все это было бредом, совершенно все, кроме того, что Роза целовала ее в шею влажными и теплыми губами, и оставляла нежные, но ощутимые укусы. 

Внизу живота тянуло все сильнее, и у Розы, видимо, тоже – она заерзала и начала тереться об Яну сама – и раз Роза любит Яну, то Яне, наверное, тоже можно ее любить – разными способами, и, положим, снять с нее трусы. - Уверена? – спросила Роза. Яна кивнула. Хотелось любить и руками, и ртом, и раствориться в Розе хотелось, как Роза сегодня растворилась в ней. Яна неуверенно устроила ладонь между ее ног и скользнула пальцами внутрь, наткнувшись на неожиданное тепло и влагу – было нежно словно крем. Какие-то абсолютно незабываемые ощущения, если честно. Еще более незабываемое – Роза, которая прогнулась в спине и издавала бессвязные стоны. Она запрокинула голову на спинку стула и закинула одну ногу на стол. Обзор открывался восхитительный. Яна задвигала пальцами и опустилась на колени, зарылась носом в темные волосы на лобке и глубоко вдыхала розин запах. Так бы и сдохла – задохнувшись у нее между ног.

 - Клитор не здесь блин, - выдохнула Роза. 

А то Яна не знала где клитор. Было солоновато и терпко, а еще очень тепло и мягко. Роза запустила ей ладонь в волосы и как-то даже беспомощно путалась у нее в волосах, пытаясь направлять голову. Яна чувствовала себя розиной тряпичной куклой, и это было прекрасное чувство.

 Яна чувствовала себя розиной. Во всех смыслах. Подругой, любовницей, полноправным со-фантомасом, кровной сестрой – они словно омыли пирсирнговой кровью свой союз сегодня, и Фантомас по-настоящему побагровел. Поэтому Яна так и спешила за движениями направляющей розиной руки – Яне ни за что не хватило бы духу вот так вот взять и сказать ей в лицо: «Я тебя люблю, я твоя, я умираю под твоим взглядом». Яна любила так, как умела – единственным доступным ей пока способом это проявлять. Но она еще научится, правда?