«с тобой всегда»

      Влад проклят; Влад раздроблен на миллионы мелких кусочков и разнесен на разные берега истории времени; а у нее глаза кофейной гущи, и все остальное теряется где-то на задворках сознания.       Спустя столько призрачных столетий она снова смотрит на него в первый раз, как будто раньше не ее руки касались его ещё совсем юного лица, не ее губы оставляли на его шее беспорядочные поцелуи, и не она умирала на его руках. Влад отгоняет от себя картинки прошлой жизни – она в отличие от него не застыла в вечности, она несколько раз перерождалась, несколько раз обретала его и снова теряла; он никогда не устанет влюбляться в нее.       Лео смотрит на него тем самым взглядом, он не такой нежный, как Аслан, но такой же заботливый, готовый броситься на Влада и разодрать ему горло львиными клыками при малейшей опасности для Лайи. Влад улыбается уголком губ, вспоминая беспорядочные кудри Аслана, которые затем отросли в роскошные локоны, приподнимающиеся ветром на поле боя; а потом его мучительная, почти бесконечная предсмертная агония.       Влад чувствует ее страх; страхом наполнено все ее существо, когда она рядом с ним – ему не привыкать; ему не привыкать к тому, что, несмотря на страх, она все равно пытается держаться близ него, находиться с ним на расстоянии вытянутой руки, только бы он рядом, только бы не отпускал ее, но страх рождался в глубинных формах бытия, – а она всегда выбирает его; он не в силах оттолкнуть ее, зная, что в следующей жизни она снова будет презрительно смотреть на него взглядом незнакомки. Ему нельзя дотрагиваться до нее – самая ужасная часть проклятия, не та, в которой он мучается от боли, где его каждую ночь терзает мука и собственная плоть пытается переродиться в монстра, а та, в которой он больше не может целовать ее, он больше не может крепко сжимать ее в своих объятиях; цена за проданную душу слишком велика.       Влад смотрит, как клинок, предназначавшийся для него, торчит чуть выше ключицы Лале. Она только бессильно стонет и падает, он ловит ее, крепко держит руками кровоточащую рану; Мехмет сначала смотрит немигающим взглядом, а затем громко гогочет, будто совершил то, о чем и мечтать не мог.       - Она ведь умерла из-за тебя, дорогой Влад, закрыла твое никчемное тело своим.       Влад содрогается от ужаса; она истекает кровью в его руках; только вчера она целовала его, только вчера они лежали в высокой траве и наслаждались друг другом, она путалась своими пальцами в его волосах и говорила, что небо никогда не сравнится с его глазами; а теперь все заполонила красная, обжигающая кровь.       Влада избивают, утаскивают и закрывают в темнице; Влад в бессознательном состоянии сбегает, прячется в холодных пещерах, пока его не находит Аслан.       - Она... она... - шепчет Влад, когда Аслан прижимает его к груди.       - Я знаю, - говорит Аслан, сдерживая собственную боль, - я знаю.       В каждой жизни она умирает из-за него, она умирает за него. Когда он находит ее без сознания, он думает, что снова не уберёг; сколько раз ещё нужно смотреть, как она умирает, чтобы наконец отказаться. А потом Влад целует ее, и хотя проклятие пытается разорвать его изнутри, пульсирующая боль звенит в черепе, а сердце сжимается так, будто он снова человек, он не отстраняется до последнего – ведь она его, а он ее и это проклятие, которое будет преследовать их до конца веков.       - Я мог бы быть с тобой всегда, - говорит Влад Лале, когда они медленно танцуют в саду заброшенного дома, его рука на ее талии, ее рука на его плече, а свободные – переплетены.       - Ты уже со мной, и этого достаточно, - улыбается Лале и прижимается к его шее.       Она морем клокочет в его груди, она воспоминаниями о несбывшемся отзывается в его больной голове; Влад продает душу времени, навсегда застывает в своей смертной оболочке – бессмертный монстр.       - Но ты никогда не сможешь прикоснуться к ним, - говорит ведьма.       Ему больше двадцати пяти, он скитается по свету уже несколько лет, после смерти Аслана переносить собственное существование становится значительно тяжелее. Несколько раз он пытается покончить с собой, но иллюзия того, что он ещё не выжал все возможности из себя, заставляет двигаться дальше.       И он не жалеет о проданной душе ни на секунду, когда встречает Лилию в Англии шестнадцатого века, Ларису в Российском государстве семнадцатого века, Лейлу в Испании восемнадцатого века, Елену, Лолу, и наконец Лайю, которую он намеренно находит сам.       С Лайей все иначе. Она словно заранее знает, что обречена на неудачу быть заочно проклятой; и она разделяет его боль, она разделяет его отрешённое существование – Лайя выбирает быть проклятой, Лайя выбирает любовь.