Осознание

      они молчат.       родимус пустым взглядом глядит на куб сверхзаряженного и, походу, настолько углубился в свои мрачные мысли, что даже не замечает шум в помещении бара. однако покоя не даёт белое неподвижное пятно, сидящее рядом и явно глядящее на него — прайм готов поклясться, что в нем буквально прожигают дырку, и будь ситуация менее напряженная, он бы в своей обычной манере пошутил бы что-то про свое великолепие, но сейчас мех не может выдавить из себя абсолютно ничего, и как итогом во рту ощущается неприятный, приторный привкус какой-то недосказанности, чувствующийся с каждой секундой все больше и больше.       невыносимо. ему хочется сказать многое, ударить себя и спросить у кого-нибудь, что он делает со своей жизнью не так и почему дрифт поджимает губы, смотрит на него с такой жалостью, что родимус даже не знает, на кого злится больше — на самого себя, что позволил выглядеть себе так, или на мечника, который прекрасно знает о непереносимости жалости у ало-золотого, но все равно глядит на него и, боже упаси, будто бы готов расплакаться. хотя, на самом деле, так делать сейчас должен родимус. годовщина смерти рэтчета.       он не замечает, как при мысли о докторе сжимает куб сильнее, а голову опускает еще ниже, словно хочет слиться с барной стойкой и стать одним целом с ней — лишь бы его никто не видел.       а у дрифта терпение, кажется, лопается вовсе. родимус крупно вздрагивает, когда холодная, но такая родная белая ладонь ложится на его предплечье, сжимая, пожалуй, довольно резко и сильно. он почти рефлекторно хочет отдернуть руку — мечник замечает это и поджимает губы, — но усилием воли заставляет себя чуть успокоиться и вяло поднимает голову на собеседника, неосознанно подметив, что, кажется, белый мех стал немного ближе. бывший капитан лост лайта может разглядеть на таком знакомом лице немного потертостей, очертить острую линию носа и невольно пройтись взглядом по красному зигзагу узоров под глазами, нарисованных довольно ровненько (явно с душой), и признать, что дрифту они идут. очень.       родимус про них вроде и не спрашивал вовсе — откуда они, чего они. сделал ли дрифт их в память о ком-то или просто решил разбавить свои черно-белые оттенки? неизвестно. мех, по правде говоря, не хочет об этом задумываться. есть и есть. — родимус, — голос бывшего кона мягкий, тихий, и чуток хриплый. прайма снова пробирает, и он готов признаться себе, что голос его лучшего друга — это, наверное, то, чего ему не хватало весь этот долгий, мучительный год.       дрифта не хватало в принципе.       на экзитусе он чувствовал себя до безумия одиноким. когда они встретились на похоронах медика — родимус хочет забыть этот день навсегда — то он так и не решился попросить дрифта поехать с ним, однако взял с него обещание, что они встретятся вновь. и дрифт обещания держать умеет: сидит прямо перед ним, в приятно-голубом свете весь чуть ли не белоснежный, что аж смотреть больно, и у гонщика неосознанно поджимаются коленки от понимания, что свое-то собственное, данное несколько лет назад, он так и не выполнил до конца. он обещал мечнику, что найдет его, но на планету некробота после изгнания привел его не он. рэтчет.       родимусу все еще хочется сказать многое, ударить себя и промямлить сумбурное «прости», режущее слух осколками тонкого стекла и в своей сути означающее «я идиот». возможно даже обнять мечника — крепко и нежно. он не делает ни того, ни другого, позволяя дрифту продолжить. — я рад, что ты пришел, — неожиданно начинает его друг, и ало-золотой мех почему-то уверен: это не все, что тот хочет сказать. но дрифт замолкает, отворачивает голову куда-то в сторону, хотя руку на предплечье все ещё держит и сжимает также сильно и ощутимо. приятный холодок его руки уберегает прайма о того, чтобы снова не провалиться в свои нерадужные мысли. взгляд мечника метается по помещению бара, словно он пытается найти подходящие слова, преодолеть словесный барьер — год вдалеке друг от друга дает о себе знать. стравливает пар и снова смотрит на родимуса. секунда, две. продолжает: — но если ты думаешь, что я не вижу твоего состояния, то ты глубоко заблуждаешься.       и снова затихает. ждет реакции. да вот только какой — не понять. наверное, он думает, что сейчас гонщик выложит ему подноготную о своих чувствах, переживаниях и прочей лабуде, расплачется и кинется ему в объятия, говоря, насколько все ужасно и мрачно, и что ему это действительно не нравится, и он устал от этого, что ему хочется новых приключений, пререканий с мегатроном или ультра магнусом, групповых объятий и бескрайнего космоса. да вот только все это осталось в параллельной вселенной — и не факт, что существовавшей. однако порой прайм задумывается на этот счет и, давясь горечью, надеется, что у тех них все куда счастливее.       но мех не отвечает. лишь снова скользит взглядом по лицу дрифта, случайно подмечая, что тот все также красив, и снова смотрит на полный куб энергона. на этот раз он опрокидывает его в себя, глотает быстро и резко, ощущая, как топливо жгучим огнем течет внутри, кривит лицевую и ставит его обратно на стойку с глухим стуком. — рэтчет же умер, — бросает он небрежно и тихо, и только потом осознает, что сморозил: ладонь дрифта сжимается сильнее. родимус поджимает губы; видит праймус — он не хотел. — это не из-за него, — резко парирует мечник и смотрит так проницательно, что прайму впору сейчас в своей манере ретироваться куда-нибудь, глупо улыбаясь, и кинуть что-то пафосно-неуверенное напоследок. убежать от проблемы. однако он все еще сидит. сидит и понимает, что, в общем-то, не может никуда сдвинуться — то ли дрифт так притягивает, то ли сверхзаряженное начинает действовать, — не ври. что не так?       что не так? ало-золотой мех злится, и терпение на этот раз дает трещину уже у него.       родимус снова хочет сказать многое, ударить себя и на сей раз — спиритиста тоже. делает он только первое: вскидывает руки, вырываясь из захвата белого меха, поворачивается к нему всем корпусом и почти кричит, слишком хрипло и отчаянно-злобно, а у самого в голубой оптике одно неверие в происходящее и слепая надежда ребенка: — что не так?! да ты только посмотри — все, черт подери, не так! я один и хочу увидеть свою команду. я хочу заново улететь куда-то в неизведанное, я…       он замечает, как белый мех хмурится, и на секунду замолкает, понимая, что, наверное, это уже слишком. но потом все равно продолжает, наплевав на все и вся, бьет по столу и совершенно не замечает других посетителей, обернувшихся на них: — я хочу новый лост лайт!       в тишине они проводят следующие несколько минут. все плохо, думает родимус, и ему становится еще хуже. плечи снова опускаются, взгляд — стеклянный, и он смотрит куда-то сквозь спиритиста, а в голове лишь одна навязчивая мысль: встань и вали.       не факт, что он действительно этого хочет. но прайм пытается. — оно само, — говорит он, будто оправдываясь, — я не хотел. мне лучше уй-       его останавливают манипуляторы дрифта, мягко ложащиеся на его щеки, и неожиданно вымученно-мягкая улыбка у того на лицевой. родимус замолкает, обессиленно опускает руки и смотрит на лучшего друга взглядом загнанного котенка. мечник не к месту подмечает, как же гонщик сейчас беспомощно выглядит, и у самого руки дрожат обнять его, однако вместо этого он прикасается головой к золотому шеврону. вентилирует тихо, поглаживая большими пальцами острые скулы, смотрит пристально и нежно прямо на него, и продолжает улыбаться. уголки его губ заметно подрагивают.       родимус почти ненавидит его в этот момент. он терпеть не может, когда его успокаивают, когда его жалеют — а дрифт пытается сделать именно это. и младшему прайму трудно признать себе, что, на самом деле, у его друга это получается, потому что мех вместо злости начинает чувствовать смутную тоску, расцветавшую внутри шипастой черной розой. — приключение закончилось, — говорит спиритист, ощущая, насколько младший прайм сейчас холодный, что очень не свойственно ему. дрифт привык, что родимус всегда, подобно своей расцвете, чуть ли не горячий, — оно закончилось. и нет причин начинать новое.       слова, которые гонщик больше всего не хотел слышать. боялся услышать. потому что знает же и понимает — причин и впрямь нет. — но я все еще рядом, — заверяет его дрифт, — я рядом, пусть и не как заместитель, но как друг. твой лучший друг, родди.       родди. вот ведь напомнил. у родимуса аж улыбка появляется. такая слабая, тонкая, но безумно искренняя. давно его так никто не называл. и никто не произносил это так, как дрифт — ласково и чуток с трепетом; и сейчас все также. прайм льнет к нему ближе, будто мотелек к спасительному свету, пытаясь сосредоточиться на бархатном голосе, и что-то у него в голове громко щелкает. дрифт действительно рядом. и явно не собирается бросать его одного. — и я говорю тебе как друг, которому больно смотреть на такого тебя: скажи нет приключениям и отдохни от них, — тон мечника серьезный, но движения его рук нежные, и родимус правда не думает, что тот так уж сильно злится на него, — оставайся. со мной.       а вот чего точно не ожидает младший прайм, так это такого своеобразного приглашения. он воззирается на друга, и у того в голубом океане глаз плавает скрытая надежда и любовь, где-то на краю — ещё не потонувшее горе, и родимусу даже становится несколько не по себе от истинного смысла просьбы дрифта. «не оставляй меня снова», граничащее с «я не хочу потерять и тебя», читается в ней слишком ясно и просто. и в тот же момент гонщик не уверен, что хоть как-то поможет спиритисту, если останется. он сомневается. снова.       и прайм поддается, потому что в следующую минуту с его языка слетает тихое «но», которое, к его же удивлению, резко прерывает мечник: — никаких но, родди. так ты согласен пожить у меня?       родимус хочет сказать многое, ударить себя и отказаться, ибо он — чертов эгоист, погрязший в себе и думающий, что он сможет справиться со всем сам, однако вместо этого он обнимает дрифта. обнимает крепко, утыкается носом куда-то ему в шейные кабели, и думает, что на этот раз он не должен подвести и его тоже, опять оставить одного. просто потому что белый мех этого не заслуживает, а гонщику в самом деле нужна помощь, и никакое новое приключение не должно начинаться. он не знает, что будет завтра, но отвечает быстро и с предыханием простое: — да.