Ад подождёт

Ich hab gelogen für dich* ...Я столько лгал для тебя - Я, - мальчишка с вызовом смотрел на учителя, не задирая подбородка, но и не отводя взгляда серо-зелёных глаз. - Но ты же был в спортзале в это время, - спокойно ответил мистер Делэйн, дежурный учитель. - Это сделал я. Всё, - уголок губы мальчишки дёрнулся, но он продолжал смотреть на седого мужчину. Он был уверен в том, что за спиной старого преподавателя маячит худенькая фигурка с встрёпанными волосами. - Я знаю, кого ты прикрываешь, Себастьян. Но будь по-твоему, если ты так понимаешь слово "дружба", - вздохнул мистер Делэйн. Себастьян сощурился и медленно улыбнулся. Лоб мистера Делэйна прорезали морщины, уж больно недетской была ухмылка первого хулигана школы. - Обычное наказание, Себастьян. Ступай в мой кабинет. Два часа после уроков, - учитель не сдержал вздоха. Мальчик развернулся, даже не скрывая торжествующего блеска в глазах, и направился к дверям школьного здания. У самого порога он скосил глаза налево и поймал взгляд лихорадочно блестящих карих глаз. "Я тебя вытащу", - прочитал по губам Себастьян и почти незаметно кивнул. Спустя четверть часа в окно соседнего кабинета влетела самодельная дымовая шашка. Все знали, кто способен на такие штучки, но маленький Джимми Мориарти никогда не действовал при свидетелях. Hab ich die Angst gespührn Mich selbst ins Nichts entführn Я боялся - ради тебя Обратить себя в ничто В пабе было шумно, возможно, даже слишком. Но Себастьян любил такой шум, он привык к нему с детства так, как моряки привыкают к звуку моря. И так же, как моряк, он знал, что несёт в себе размеренный гул. Например, сейчас он чётко слышал рокот, предвещающий хорошую драку. Себастьян уже участвовал в драках и пару раз схлопотал ножом – в руку и ребро, однако мог похвастаться тем, что отметины от его кулаков или "розочек" разбитых бутылок носило как минимум три человека. Себастьян вдохнул, повёл плечами и улыбнулся, нащупывая в кармане кастет и надевая его на руку. Поменял позу так, чтобы угол обзора стал пошире, и перетёк на соседний табурет, с которого небольшая комнатушка паба просматривалась лучше. Спорили за столиком поодаль, явно обвиняли кого-то в шулерстве. Скучно. Себастьян выпустил приятно холодящий пальцы кастет, вынул руку из кармана и протянул её за кружкой, приготовившись наблюдать за первым раундом. Вот тщедушному парню заехали под дых, и он согнулся. Себастьян хмыкнул и отпил пива. Кто ж идёт в паб играть в карты, не умея при этом нормально врезать? Этому за дело вмажут. Моран чуть не смахнул кружку со стойки, когда от удара в челюсть голова горе-шулера откинулась назад и с перевёрнутого лица прямо на Себастьяна посмотрели знакомые глаза. Тело сработало быстрее сознания, кинув его вперёд. Себастьян поднырнул под руку, держащую Джима Мориарти за шерстяную ткань свитера, двинул кулаком снизу вверх даже без кастета, вкладывая в удар всю ярость. Он легко выдрал Джима из сжимавшей его руки, отбросил за себя и пригнулся, оглядывая трёх ещё не выбывших из игры картёжников, ожидая нападения. - Ты чего, Себ? – недоумённо спросил один из них. – Он же шулер. А шулеров бьют. - Этого – нет, - рыкнул Себастьян. - Ты его знаешь, что ли? Себастьян не удостоил этот вопрос ответом. Он знал, что за ними сейчас наблюдает весь паб и знал, что если сейчас на него набросятся, то он не сможет отбиться. И заступаться за Джима было нельзя, потому что нарвался сам. Но иначе он не мог, это был не вопрос сознания, это было что-то уже вшитое глубоко в подкорку. Рефлекс, который говорил, что Джим должен быть в безопасности. Всегда. Они так и вышли из паба – впереди Джим, и сзади – насторожившийся, как цепной пёс, прикрывающий его спину Себастьян. - Спасибо, - с видимым трудом произнёс Джим, утирая кровь с разбитых губ. Себастьян воздвигся над Джимом, и что-то было в его лице такое, что Мориарти сразу замолчал. - Никогда. Не суйся. Куда не просят. Без моего ведома, - раздельно произнёс Моран. – Понял? Джим медленно, не отводя взгляда своих огромных печальных глаз, кивнул. Ich wär gestorben für dich Als gib's kein Morgen für mich Я бы умер для тебя, Чтобы для меня не наступило завтра -… для их же блага. И для твоего блага, Себ, - Джим всегда был чертовски убедителен. Он говорил так, словно сам верил во всю ту чушь, которую нёс. Может, и верил, как раз тогда, когда говорил. Себастьян затянулся сигаретой и промолчал. - Себ, я знаю, что они для тебя значат. И ты понимаешь, что они не смогут быть в безопасности, они же живые заложники при тебе, живые мишени! Ты не можешь постоянно сидеть на соседней крыше и охранять их. Себ, я их тоже люблю! – Джим спрыгнул со стола, на котором сидел, и присел на корточки прямо между разведённых колен Морана, заглядывая ему в лицо снизу вверх. – Себ, ну хоть кивни. Ты же понимаешь, что это единственный выход. Моран втянул в себя дым и вкрутил окурок в пепельницу так, словно хотел пробуравить в ней дыру. Сомкнул веки. Когда он открыл их вновь, то первым, что он увидел, были огромные глаза Джима, полные такой тоски и сострадания, что ему хотелось в них плюнуть или врезать ему наотмашь. - Чёрт с тобой, Джим. - Со мной, Себ. С нами обоими. Себастьян прикусил сигарету. - Брось, Себ. Это тяжело, но ты делаешь доброе дело. Моран отвернулся, прижимая пальцы к переносице. Доброе дело. Да. Умереть для собственной семьи, чтобы их не смогли использовать для того, чтобы шантажировать его. Себастьян представил, как сползает по стене мать, услышав известие о том, что её сын… Утонул? Подорвался на бомбе? Был застрелен? Что придумает Джим, он не знал, но был уверен в том, что к легенде потом будет не подкопаться. Сёстры – они всё равно толком его не помнят, он с двенадцати лет проводил больше времени с Джимом, чем с ними. И, что греха таить, не поменял бы в своей жизни ничего, если бы ему был дан такой шанс. Просто потому, что Джим без него долго не протянет, а он не может допустить того, чтобы с этим ублюдком что-то случилось. Поэтому он умрёт, если так надо. Denn nach allem was geschah, ich bin immer noch da. Es gibt noch so viel für mich zu tun. Ganz egal, was auch kommt, ich nehm' alles in Kauf. Was auch immer geschieht, ich geb' nie auf! И после всего, что произошло, я всё ещё здесь Мне слишком многое надо сделать. Наплевать, что будет потом, я приму это, Что бы ни случилось, я не сдамся! Шагать под пули тяжело только первые двадцать раз. Потом чувство страха притупляется и появляется другое, куда более опасное, чувство собственной неуязвимости. Даже когда вокруг падают люди, а ты бежишь вперёд, отстреливаясь, и падаешь за каменный выступ, обдирая кожу на руках, сжимающих автомат. Когда выкатываешься из-за него, жмёшь на гашетку и понимаешь, что тебе никто не отвечает, что железный ветер утих, а ты опять выжил. Лежать со снайперской винтовкой куда как спокойнее, скажут те, кто никогда этого не делал. Когда ты видишь в оптический прицел лицо своего врага так же чётко, как он видит твоё. У тебя не остаётся адреналина, поддерживающего в бою, нет опаляющего жара смерти, проносящейся рядом, бьющей наотмашь и цепляющей своей косой кого-то сбоку от тебя, но промахивающейся в ударе по тебе. Нет лихорадочной скорости. Ты лежишь, а смерть лежит справа от тебя. Тихая, неспешная. Очень точная. И очень холодная. Кажется, что ты оглянёшься и увидишь, как она улыбается тебе отсутствующими губами и смотрит чёрными провалами на месте глаз. Себастьян знал, что никогда не увидит её такой. Она была синеглазой, кареглазой, кудрявой, светловолосой, с гладким, обтянутым кожей черепом. Улыбающейся или сосредоточенно серьёзной. Такой же, как глядящий на него вражеский снайпер. В момент, когда его пуля находила цель и лицо в прицеле расцветало красным, Себастьян чувствовал, как по нему прокатывалась холодная волна – это смерть вставала со своего законного места и уходила, чтобы вернуться в следующий раз. Себастьян старался никогда не смотреть направо. Сейчас он знал, что справа от его жертвы стоит холодная тень, и если этот человек повернётся направо, то он увидит его собственное лицо. Мрачная рыжая смерть со снайперской винтовкой. Но справа от него самого сейчас было пусто. Сложно бояться того, с кем встречаешься слишком часто. Иногда Себастьяну казалось, что Джим тоже на короткой ноге со своей смертью. Иногда ему даже хотелось спросить, чьими глазами она смотрит на Джима, но Себастьян молчал. Он боялся, что Джим действительно ответит. Его собственная смерть за это время обзавелась несколькими десятками новых лиц. Что бы сказала мама, узнав, чем занимается её единственный сын? Что его ждут раскалённые сковороды ада? Мама всегда была очень набожной, вот только незадача – она уже три года как похоронила своего единственного сына. Die Hölle muss warten, Es ist noch nicht an der Zeit für mich zu geh'n. Trotz all meiner Taten, die Hölle muss warten - Es ist noch nicht Zeit für mich zu geh'n Ад должен подождать, Мне ещё не пора уходить. Несмотря на всё, что я натворил, ад должен подождать, Потому что мне ещё не пора уходить И сегодня, когда Себастьян лежал на крыше в ожидании короткого сигнала, он сначала почувствовал разрывающую, проходящую через всё существо раскалённым остриём боль – и поверх неё почти неразличимый в огненном аду, но такой узнаваемый холодок. Себастьян обернулся, превозмогая боль и слабость, накатывающую всё больше с каждым биением сердца и с каждым толчком бьющей из раны под ключицей крови. Он смотрел в глаза самому себе. "Моё время ещё не пришло. Я нужен Джиму". Ему показалось, что знакомые, тысячу раз виденные в зеркале черты искривились в ухмылке прежде, чем растаять в воздухе. Ничего, ад подождёт. Слышишь, Джим? Я всё ещё тут. Пока я тут, с тобой ничего не случится. Ад подождёт. Пока подождёт.