Mommy`s little Keigo

Шутки про тягу Хоукса к большим и сильным мужчинам уже успели ему порядком надоесть. Шутки про его влюбленность в Старателя — ей, богу, еще одна такая глупость — и он не выдержит. Отмахнется ставшим мемом «Фансервис — это важно» и пойдет дальше, но едва очередной назойливый фанат окажется на приличной дистанции от пернатого — гневно сожмет кулаки и заочно обольет водопадом оскорблений. Конечно, в этом была доля истины: Таками тянуло к большим и сильным, хотя, скорее, просто сильным, и непременно властным. Женщинам. Он питал странную тягу к женщинам в брючных костюмах, смотрящим на него — и дело совершенно точно не в разнице в росте — сверху вниз. Чего только стоит дама, взрастившая его и сделавшая из нелюдимого ребенка Героя номер два. Наедине с ней он все так же чувствует себя тем пацаном, крепко прижимавшим к груди дешевую, заштопанную не меньше десяти раз, игрушку — на тот момент еще Номера два. Хоуксу — никто не указ. Сложно было назвать его лидером, скорее — бунтарем, которому плевать на чужое мнение. Однако Кейго Таками — та еще вечно требующая внимания сучка. Ее сучка. Он возвращается с очередного патруля ужасно вымотанным. На лице — пара ссадин, минус пятнадцать перьев за спиной и россыпь синяков по всему телу: сегодня их непременно станет на пару десятков больше — но только там, где это не смогут уловить назойливые камеры снующих крыс-папарацци. Стук в дверь и садистски медленные шаги. На ней — огромные — серые тапочки и яркий вишневый халат. В отличие от Номера два она давно освободилась и даже успела вздремнуть. Кажется даже, звонок в дверь разбудил ее. «Она точно мне это припомнит». — Проходи, — зевком отвечает женщина, тыльной стороной руки прикрывая пухлые губы. — Чай? Кофе? Может, мартини? Кейго следует за ней. На кухню его не приглашают — сразу посылают в зал. — Разбудил? — спрашивает помятый герой почти виновато, с извинением, замершим на лице улыбкой. — Забей, все в норме, — тридцатилетняя особа предпочитает вино: белое сухое. Она почти залпом осушает бокал, тут же подливая себе еще. Кейго же — мерно отпивает мартини и морщится. Он все еще не привык ко вкусу алкоголя, который послушно, под давлением Комиссии, избегал до двадцати одного года. — Как твой день? — рядом с ней «вся эта подростковая спесь» унимается: Кейго спокойнее и не такой многословный, как обычно. Мируко ему больше нравится слушать. И слушаться. — Мы не обязаны говорить. Пей, если хочешь, и перейдем к делу. «Не в настроении?» — Не смотри на меня так, Кейго, — будто читает мысли беловолосая, шумно ударяя стеклом бокала о стол. — Не только славные Номер один и Номер два заебываются на работе, — даже мат с ее губ слетает так эффектно, точно она цитирует европейского поэта. По крайней мере, так кажется светловолосому. — Прими душ, если тебе нужно, и подготовься, — говорит, как отрезает, и направляется в спальню. Если это помещение вообще можно так назвать. Кейго сглатывает: одновременно борясь с тревогой и наслаждаясь предвкушением. Он прикусывает губу и следует ее указанию: раздевается по пути в ванную, аккуратно складывает вещи на стиральную машину и включает воду. — Ты долго? — Мируко не любит, когда ее заставляют ждать. Таками застывает перед зеркалом с густо смазанными лубрикантом пальцами и слишком резко вводит их в себя, слегка морщась: хотелось бы видеться чаще, но геройские будни (а часто и выходные) затягивают в омут долга и стресса с головой, сжимая яйца. Лучше бы их сжимала Мируко. Таками поддевает пальцами тапки, чтобы не добираться до комнаты босиком, делает несколько шагов и открывает дверь. Зрительный зал укрывает нетерпение, аплодисменты отражаются от потолка и спадают на головы собравшихся. На сцену выходит главный герой. — Ты долго, — констатирует факт скучающе-стальным голосом Мируко. Ей не нужен стереотипный латексный костюм: достаточно идеально обнаженного тела и плетки. — Тебе стоило поучиться пунктуальности у твоего члена. Такой нетерпеливый, — Кейго напрягается. Благоговение сносит крышу: он уже готов встать на колени и сделать все, что скажет ему повелительница мира, режиссер этой постановки. — Прости. — Не слышу. — Прости меня… Мамочка. Подошвы стоп вышагивают цепочкой навстречу задержавшемуся гостю, и Усагияма останавливается в метре от него, что ощущается Хоуксом как пропасть. — Ты ведь прекрасно знаешь, что я ненавижу ждать, — Руми скользит веревками плети по предплечью, затем поднимается ею с бедер к животу. Между ними — разница в пол-головы, но Таками кажется — что Мируко выше гор, вещает откуда-то с облаков. Настоящее божество, прародительница, кукловод, который полностью контролирует жизнь Таками в такие вечера. — Прости, м-мамочка, — повторяет Таками и опускает голову, отводя взгляд от пышной груди героини. — Ты знаешь правило, малыш Кейго. Ты меня очень разочаровал, — Кейго непроизвольно роняет уголки губ и отводит взгляд в сторону, стыдливо накрыв предплечье левой рукой. — Пока что я не могу назвать тебя хорошим мальчиком. Потому что хорошие мальчики, — она касается ногтем подбородка юного героя, вынуждая того вернуть голову в прежнее положение, — не расстраивают своих мамочек. Согласен? — Д-да. — Посмотри на меня, Кейго, — и он смотрит. Глазами ребенка, который раскаивается в содеянном. Но простого взгляда Мируко будет мало. — Что мне сделать, чтобы… Мамочка меня простила? — Для начала — заткнуться, — почти рычит, совсем не как кролик — настоящий гепард. — Время для твоей трели еще не настало, — Кейго поджимает губы и несколько раз кивает, вытягивая руки вперед. — Вот это разговор. Мамочка так устала, что совсем забыла про это, — не забыла — это лишь часть игры. Усагияма прекрасно знает, как сильно Кейго нравится терять контроль. Связывание в случае Номера два — идеальный способ сделать его уязвимым. Она достает веревку и умело окутывает запястья узлом. Возможно, перестаралась, но так даже лучше. — Перчатки — неотъемлемая часть костюма Кейго, что позволяет фантазии Усагияма разгуляться. — Повернись ко мне спиной, — мурлычет довольная Мируко, — сегодня мы попробуем кое-что новое. Таками быстро догадывается, о чем таком «новом» идет речь. Крылья. Руми тянет их на себя и связывает их: сначала сами перья, затем — переходит к основанию, скрепляя их недостаточно сильно, чтобы стеснять лопатки, но достаточно, чтобы доставить мазохистское удовольствие Хоуксу. Хочется на стену лезть, но вместо этого Кейго стекает на паркет вязкими каплями. Крылья — его ахиллесова пята: достаточно правильного прикосновения, и Таками — полностью в вашей власти. Мируко не намерена ласкать, потому что Хоуксу это не нужно. Она смиряет нижнего взглядом красных глаз, полных раздражения, и больно оттягивает одно из длинных перьев. — Мы даже не начали, а ты уже устроил бардак. На колени, живо, — первый акт наконец-то начинается. Кейго сдерживает довольную улыбку, смешанную с искренним сожалением. Мируко садится на корточки и хватает пернатого за густую копну волос. — Хорошие мальчики так себя не ведут, — резкий рывок: и вот Таками носом — в собственном прекуме: закрыв глаза, прерывисто дышит, пока Мируко направляет его голову из стороны в сторону, пачкая щеки и подбородок. — Ты усвоил урок? — Д-да, — все так же лежит, ожидая, пока ему не позволят сменить положение. — Ты знаешь правило. Конечно, ты можешь сколько угодно ссать другим в уши и уверять, что у тебя проблемы с контролем своих порывов, но, Кейго, со мной это не прокатит. Со мной ты должен сдерживаться. Так что возьми себя в руки. А теперь, — она заходит за спину Таками, все еще находящимся в унизительном положении, и делает замах, — если я услышу хоть один всхлип или стон, ты получишь двойную порцию. Усек? — Д-да, мамочка. — Один, два, — первые удары проходят почти незаметно, и Хоукс на это лишь сглатывает, борясь с желанием отпрянуть в сторону. Инстинкт самосохранения и геройский навык избегать опасности каждый раз вступает в конфликт с желанием напиться сладкой болью. Бывало и такое, что юноша им проигрывал. Однако сегодня — не первая их сессия, и Кейго, который отдаст все, лишь бы снова заслужить благосклонность своего мастера, отлично справляется с условием игры. — Девять. — Ммпф, — Мируко перегибает. Перегибает с ударом, и всему виной ее нечеловеческая сила. Хоукс понимает ее особенность, и полностью отдается обжигающему поцелую каждой веревки. — Десять, — Таками с трудом топит в себе желание вскрикнуть, потому что расстраивать мамочку — худшее из возможных наказаний. — Молодец. Уже лучше. Когда Хоукса хвалят, даже самый депрессивный день расцветает тропическим закатом и разливается морской пеной. Он шуршит песчинками пляжа, а весь негатив распадается перьевыми облаками, сменяясь лазуритом неба. Мируко отбрасывает плетку в сторону и поднимает голову Таками, оттягивая волосы, уже более мягко и благосклонно. Лицо Хоукса — красное от возбуждения и пережитой боли, на лице — искрится полузаметная улыбка. — Маленький мазохист, — Кейго получает первую награду — поцелуй женщины: короткий, развратный и пробирающий до костей, как февральский мороз, вместе с этим — парадоксальным образом разогревающий внутренности лучше любой разогревающей смазки. — Встань, — колени Таками дрожат, и он с трудом сохраняет равновесие, — на носочки, — следует указанию. Теперь держаться прямо становится еще сложнее, но для нее Хоукс сделает все, что потребуется. Если надо — пошлет законы физики и лимиты собственного тела к чертям. — И все же ты так и не научился сдерживаться, — линия жизни — на головке, средний палец поддевает ее снизу. Но женщина больше не разочарована в провинившемся юноше, наоборот: ее лицо охватывает бурным пламенем кривоватая улыбка, которая раззадоривает злодеев на поле боя и демонстрирует им внутреннее превосходство Номера пять. — Не могу злиться на тебя, когда ты такой развратный, такой сексуальный, — женщина глухо стонет светловолосому на ухо, тем самым — раззадоривая сильнее. Свободная рука проезжает по животу и замирает, лишь когда достигает кадыка. — Твои бедра могут свести с ума кого угодно, ты в курсе? — на это Кейго лишь несильно кивает, сталкиваясь с сопротивлением на горле. — Твой мягкий животик, эта чертовски сочная задница, острые коленки, — похвала сносит Таками крышу: кровь приливает к лицу, и он больше не в силах сдерживать смущение, смешанное с чистым химическим кайфом. Похвала и одобрение — две вещи, ради которых Хоукс живет. Ради которых он готов встать на колени и даже убить. — Мамочка больше не может ждать, — властно заверяет нижнего женщина и отпускает пенис Таками, чтобы нетерпеливо надеть на себя трусики со страпоном. — Но даже не знаю, заслуживаешь ли ты этого. — Пожалуйста. — Тише, — Усагияма приземляется пальцем на раскрасневшиеся губы молодого человека, — на меня твои мольбы не действуют. Твое тело скажет больше, чем твой грязный ротик, — Мируко по-хозяйски сжимает бедра Кейго, вынуждая того свести ноги, и резко проникает внутрь, застревая пластиком между ними. Таками знает, что делать, и поэтому не медлит: выгибает спину, чтобы руки не мешали Руми вести, роняет затылок, достигая волосами загривка, и протяжно стонет. Пластик раззадоривает напряженные яйца, член упирается в низ живота и окропляет кожу прекумом, крылья делают несколько коротких движений, причиняющих легкий дискомфорт на грани с болью — это о многом говорит, ведь даже веревки не остановят Кейго на пути к получению одобрения от своей госпожи. — Хороший мальчик, — руки на ягодицах, каменные мышцы ног — напряжены до безумия: Мируко скользит между влажной от проступающего пота кожей ног взад и вперед, каждым новым толчком выбивая из Таками очередной хрип, который рискует переродиться стоном. — Вот так, умница. Хоукс почти готов кончить от ее манипуляций. Контроль над оргазмом — не входит в договор между героями, но ради Руми Кейго всегда держится до последнего. — Думаю, малыш Кейго заслужил немного веселья. От этого хочется вскрикнуть: хлопнуть крыльями и взлететь. Таками знает, что будет дальше. Он предвкушал это с самого окончания смены, когда едва не потерял сознания от смачного удара в челюсть, предвкушал, когда стоял в ванной, растягивая себя, предвкушал, как только открыл дверь в ее комнату… Теперь он — снова на полу, в коленно-локтевой, смотрит на Мируко снизу вверх, повернув голову назад в обжигающем ожидании, когда женщина соблаговолит ворваться в него и устроить идеальную гармонию хаоса в теле. Резкий толчок — Номер пять внутри, выжидает паузу, великодушно позволяя привыкнуть к страпону. Таками уже задыхается, и, если бы руки не были связаны, он бы непременно заткнул себе рот: больше для самоуспокоения, нежели с целью быть тише. Мируко вытягивает руку вперед и толкает голову Таками вниз, заставляя сменить позу: лицо Номера два — снова на паркете. Лишенный опоры он еще более податливый — для ее удобства расставляет ноги шире и выгибает спину. Руми почти сразу находит простату: это невозможно не понять — резкий крик заполняет комнату и дает ей добро увеличить частоту толчков. — Мой хороший мальчик, терпит, чтобы продержаться, как можно дольше. Умница, просто чудесно, — Кейго улыбается сквозь слезы и высовывает язык вперед, делая стоны еще более развратными и все менее человеческими. — Ты такой сексуальный сейчас, боже. Я готова кончить от одних лишь твоих стонов. Ну, же, не стесняйся. Спой мне, птичка. Порадуй мамочку. Да, вот так… Славный мальчик. Таками не выдерживает, кончая после череды толчков, приправленных автоматной очередью из комплиментов. На то, чтобы собраться с остатками мыслей, у него уходит две минуты, и в эти две минуты Мируко снимает с себя трусики и переворачивает героя на спину. — Малыш, ты как? — гиперболизированно заботливо интересуется Усагияма, на что Хоукс, успевший забыть родной язык, что-то мямлит себе под нос. — Продержишься ради меня еще немного? Я так проголодалась, пока трахала твою сладкую попку, — не дожидаясь ответа, женщина нависает над Таками и плавно насаживается на все еще возбужденный, но успевший обмякнуть пенис нижнего. — Гххх, — Хоукс закатывает глаза. Ощущение от столкновения с внутренностями Мируко — долгожданный подарок от его персональной богини. — Ну, же, не стесняйся, милый. Обещаю — кончу, ты и моргнуть не успеешь. Ты ведь уже подготовил меня. Только посмотри, какая я влажная. Все потому, что кто-то был очень послушным мальчиком, — Мируко наклоняется, чтобы мягко поцеловать Хоукса в лоб. Снова быстро. Энергично. Рвано и почти агрессивно она терроризирует член Хоукса, пока ласкает его соски, пока заигрывает с прядями и целует в висок. Кейго стонет в унисон Мируко, совершенно не уверенный в том, что ему хватит выносливости. — Черт, Кейго, — заливается Мируко и делает финальный толчок, после которого Номер два позволяет себе осыпаться ураганом внутрь женщины, чтобы через мгновение — она оседлала его лицо, принуждая высосать из себя его же сперму. — Ставлю на то, что ты чертовски вкусный. Уверена, ты частенько забываешь поесть. Но я не могу позволить моему малышу ходить голодным. Приятного аппетита!.. Сцена подходит к концу, когда Усагияма высвобождает запястья и крылья Кейго. Она предлагает парню принять горячую ванну или посмотреть вместе фильм и выражает готовность сделать герою массаж*, на что Хоукс лишь коротко благодарит ее: — Спасибо за все. И до встречи, ма… Руми. — До скорого, Кейго.