— Я тоже не вывожу.

      Дом. Место, в которое он мечтал попасть всё это время. Место, где спит уже здоровая мать, что прямо сейчас лежит на помятой простыне, улыбаясь. Сигарета в зубах. Белых дым выходит из рта с разбитыми губами. Как много он выкурил их за всё это путешествие? А за последние два дня? Два дня, с одной мыслью в голове. Их больше нет.        Закат расходится по небу тёмно-оранжевыми красками. Горизонт горит прекрасным алым пламенем. В голове невольно проносятся приятные воспоминания. Пятерка непохожих друг на друга, но таких родных людей, связанных одной лишь целью. Небольшой костер, что согревал их всех, спальные мешки на песке, который находился, кажется, везде; шуточки эмоционального француза с счастливым, но усталым, как и у всех, блеском в глазах; стрепня старика, в те моменты являвшаяся самой что ни на есть вкусной. Их с Какёином постоянные переглядки, а потом поздние поцелуи на хрупких запястьях мальчишки в зелёной форме. Холод, что заставлял их быть максимально близко. Звёзды, созвездия и планы на будущее, котором, увы, не суждено сбыться.       Такие прекрасные моменты сейчас отдаются лишь болью в груди. Ведь позже вспоминаются все их смерти. Красное, зарёвоное лицо Польнареффа, что рассказывал о гибели чертовски надоедливого, но сообразительного героя, их друга пса и одного из них. Мохаммед Абдул и Игги, два спутника, жизни которых растворились в ночи. А потом и его... Школьник, что всего лишь хотел друзей. Школьник, что догадался о способностях их главного врага. Школьник, которого Джотаро Куджо впервые за всю свою жизнь смог полюбить. Школьник, что покинул этот мир во имя спасения остальных. Водонапорная башня, пробитое насквозь тело. Холодные синие губы, которые он когда-то целовал. И улыбка. Он сделал всё, что мог. Он спас их всех.       Слёзы стоят комом в горле. Ведь слышит тихие шаги. Шаги, которые за всё эти дни смог выучить. Дерево скрипит, и теперь они оба сидят, наблюдая за постепенно засыпающей природой.       — Ты как? — глупый вопрос. Они оба прямо сейчас сломлены. Сломлены морально. Потеряли слишком многое.       Джотаро отворачивается. Кепки на голове нет, так что скрыть всё это вряд-ли получится. Он не хочет. Не хочет, чтобы дед вот так видел его таким... Слабым. Да вот только знает, что старик и так всё понимает. Понимает и плачет точно также.        Губы болят, но темноволосый продолжает из кусать. Он не может. Не может не поддаться тем же чувствам. Не может всё это сдержать. Поэтому аккуратная слеза постепенно срывается с пушистых ресниц, скатываясь по правой щеке.       — Я тоже не вывожу, — шепчет Джозеф, смотря в глаза внуку, — всё никак не могу привыкнуть к этому. К этой... Боли. Я терял уже очень и очень многих, да вот только всё чувства такие, словно в первый раз. Словно... Словно сердце вырвали.       Рука старика ложится на дрожащее плечо мальчишки. А затем и сам парень прижимается к нему. Из-за чувств становится плевать на то, что это не в его стиле. Он потерял их. Потерял команду и любимого человека.       Объятия — вот, что сейчас действительно помогает. Помогает им обоим. Джостар, как в детстве, успокаивает его, говоря, что прекрасно все понимает.       — Дед... Ты терял?.. — фраза не закончена, но тот понимает. Понимает всё.       — Да. Цезарь Цеппели. Парень, что научил меня очень многому. И любить, тоже. Я тогда был, кажется, чуть старше тебя и... И он погиб. Погиб, оставив напоследок маленький прощальный подарок — повязку и кольцо с противоядием. То, что спасло меня. Он умер для спасения меня и твоей прабабушки. И всего мира. Это было... На самом деле страшное время, — говорить о том, насколько же итальянец и японец похожи в своих смертях и поступках и говорить не хотелось. Оба отдали жизнь во имя спасения любимых. И с последней фразой Джозефу про последний хамон и всплеск ярких изумрудов.       Сидят они так действительно долго. Джотаро пытается разобраться во всем, думает о том, как жить дальше. Слышит поддержку от старика рядом и прижимается к чужой груди ещё крепче. Он давно не ребенок, однако сейчас можно позволить себе немного выплеснуть всё. Все эмоции, что копятся внутри.       Закат уже давным-давно отгорел. Ночь укутала своим прохладным одеялом две печальные, разбитые души.