09.07.2021, Крым.
—Алёна, это невыносимо. —Что именно? — голубоглазая сидит на подоконнике, поджав ноги. —Да всё блять! — Горбачёва срывается на крик, — У нас всё не так блять! —Не знаю…мне кажется, что у нас всё хорошо, — девушка врёт; она знает, что всё летит в бездну, но это так страшно признать вслух даже самой себе, что она продолжает нагло лгать и себе, и своей возлюбленной, делая из себя наивную дурочку, и это, на самом-то деле, ещё сильнее раздражает Горбачеву. —Боже, блять, как ты меня заебала. Я тебя умоляю, ты когда такую хуйню несёшь, хотя бы аргументируй свою позицию, — падает на кровать, направив взгляд на потолок, — Не выводи меня из себя ещё сильнее. —Что именно я должна аргументировать? —Да ты тупая блять?! — снова кричит. А Швец даже не вздрагивает; так привычно, будто бы всегда так и было. Будто бы всегда были эти оскорбления, будто бы никогда не существовало «солнышко», «любимая», «моя маленькая», будто бы всегда было лишь «тупая», «ебнутая», «конченая» и «придурочная». —Возможно, — Алёна даже не терялась после таких вопросов, а сразу же признавала правоту своей девушки. Наверное, и вправду тупая. Наверное, и вправду ебанутая. —Ты сказала, что, как тебе кажется, в наших отношениях всё хорошо. Да? —Да. —Пизда. Ну так вот, блять, ты можешь каким-то образом доказать это? Доказать, что у нас все хорошо? —Ну…наверное…могу. —Давай. Повисло молчание. —Ну.? Я жду. —Ладно, я не могу… —Ахуеть, да ладно блять?! А я тебе о чем?! Пиздец, я-то думала ты бёдра режешь от хорошей жизни, ан нет, оказывается, всё-таки что-то не так, — Горбачёва встаёт, подходит к Алёне: агрессией веет настолько сильно, что та даже пугается на одно мгновение, но Саша просто берет сигареты с подоконника и достает из пачки сразу две. —В номере нельзя курить… —Да мне похуй; что мне за это будет? Алёна молчит. Игнорирует этот вопрос, игнорирует всё, что было до этого вопроса. А как иначе? Саша права. Сказать нечего. Светловолосая поджигает первую сигарету и делает затяжку. Нервно ходит по всей комнате, выдыхает дым рядом с Алёной, а та кашляет. —А помнишь… — Швец хочет кое-что рассказать, но боится, что Саша придет в ярость. Молчит. —Что? —Забей.Три года назад.
—Знаешь, если ты будешь со мной жить, я попробую бросить пить, — Горбачёва улыбается, смотрит в глаза Швец и не может налюбоваться их красотой. Кажется, ради этой девочки она готова пойти на всё. Они вместе так недолго: всего четыре месяца — но Саше этого времени уже хватило, чтобы понять, что Алёна — лучшее, что случилось с ней за последние несколько лет. —Прям бросишь? Даже пиво не будешь покупать почти каждый день? —Ну…только если иногда…одну бутылочку, — смеётся. —Но ты же сказала, что бросишь! А это нечестно, ты все равно будешь пить, значит не бросишь. Врешь мне, ужас какой, — Алёна шутит, и Саша это понимает. —Я же сказала, попробую бросить! Попробовать — не значит бросить до конца, — Горбачева потрепала Швец по голове, разбросав пальцами в хаотичном порядке и без того неаккуратные прядки волос, — Зато…однозначно брошу курить! —Зачем? — Швец улыбается, целует Горбачеву в щёку. —Потому что тебя бесит дым. А еще кашель мой, «как у больных», тоже тебя бесит. —Что правда, то правда. —Ага, зато это…знаешь… вот если не брошу, заболею раком лёгких, и потом так…романтично будет…будем меня лечить, тратить все деньги, жить в нищете. А потом… денег на операции уже не будет хватать, и мы уедем в какой-нибудь… Крым! — там воздух чище…приостановим лечение, останемся в Крыму, и через пару месяцев я там умру. Не романтика ли? —Саш, ты дурочка?! — слегка толкает свою возлюбленную. —А что? Да, умру, зато счастливая. Зато рядом с тобой. —А мне потом как жить? — возмущённо спрашивает. —Найдешь себе новую Сашу, — начинает громко смеяться. —Александра! —Да я шучу, боже, — улыбается и целует Швец в губы, — Не будет у тебя никаких новых Саш. Только я.***
—Нам нужно что-то делать. —Что? —У нас всё идёт по пизде. Ты не замечаешь, нет? Ты вообще помнишь, когда мы вообще последний раз друг другу что-то говорили про любовь? —Я люблю тебя. —А я…люблю ли я тебя? Не знаю. Я вообще, блять, уже ничего не знаю. Нахуя это всё? Больно? Больно. —П.прости, — Швец уводит взгляд на окно, чтобы Саша не видела ее слез. —В смысле? —Я…я что-то делаю не так…? —Чего бля? — Горбачёва раздражалась с каждой секундой всё сильнее и сильнее. —Это…я…я испортила наши отношения…это всё из-за меня…- Алёна быстро вытирает слезы с глаз, чтобы Саша не увидела. Это точно приведет ее в ярость. —Да ты заебала строить из себя жертву! Думаешь, я начну тебя жалеть? Скажу, мол, нет, блять, зайка, это не ты, сука, испортила всё?! Скажу, что это я виновата?! Ты хочешь избежать ответственности? Чего ты, блять, этим добиваешься?! Хватит ныть, дура! — светловолосая подходит к Швец и…хлопок. Звон в ушах у Алёны. Пощёчина. Саша ударила ее. Впрочем, неудивительно. Такое часто бывает. Вспышки ярости, все дела. Очень бодрит. —Н.нет. Хорошо, никто не виноват…- Алёна трясётся, ей страшно, она не хочет, чтобы ее девушка сорвалась окончательно. Не хочет ходить с побоями. —Нет, ты права. Ты была права, когда сказала, что ты виновата. Это ты меня постоянно доводишь. Своим нытьем, блять, бесишь. Так трудно вести себя как взрослый человек, а не ебаное дитя? —Не трудно… —Ну дак не веди себя так тогда! —Хорошо…п.прости. —Заебала извиняться! Заткнись нахуй! Боже, какая же ты тупая, — Горбачёва подходит к Алёне и начинает со всей дури тормошить девушку, взяв ее за плечи, — Ты вообще ничего не понимаешь!Два года назад.
—Ну что? Что там? — Алёна взволнованно выходит из спальни и обнаруживает Сашу в слезах, — Боже, солнышко, ты чего?! — подбегает и сильно обнимает. —Депрессия. —Подтвердили, да…? — Швец сильнее прижимает Горбачеву к себе; она знает, что они пройдут это. —Да, — плачет ещё сильнее. —Моя ты маленькая, — несмотря на то, что Саша была сильнее, выше, старше, Алёна всё равно порой называет её маленькой — особенно в такие моменты, когда Горбачевой очень тяжело, — Мы пройдем через это. Все будет хорошо. Ты будешь ходить к психиатру, пить антидепрессанты, и все будет хорошо! —Не хочу, — отстраняется от Алёны, вытирает слезы, — я уже ничего не хочу. Никаких таблеток, никаких психиатров. Просто дай мне поспать. Полежать. Отдохнуть, — снимает обувь и направляется в спальню. —Прям так? —То есть? — даже не оборачивается. —А в душ? —Это первый раз, когда я так делаю? —Н.нет… —Ну вот и всё, — падает на кровать и укрывается одеялом. Алёне так больно, так больно смотреть на то, во что превращается ее девушка. Швец часто приходится приносить еду Саше прямо в кровать, потому что та отказывается вставать. Горбачёва может не ходить в душ практически целую неделю. Однажды Алёна застала свою девушку за написанием предсмертной записки: та хотела покончить с собой на следующий день после этого, но передумала. Наверное, когда увидела, как плачет Алёна; когда почувствовала, как крепко она ее обнимает и как сильно она не хочет ее отпускать. Как она не готова ее отпускать. После этого случая девушка попросила Сашу сходить ко врачу. Она даже нашла ей психиатра и буквально затолкала Горбачеву к ней в кабинет. Несколько сеансов, и теперь известен диагноз — депрессия. Хотя, все и так было ясно. Швец подходит к кровати и ложится рядом с Сашей. Обнимает со спины. Так тепло и хорошо. Но всё равно тяжело. —Саш…ну нельзя это так оставлять… —Знаешь. Ты устанешь меня любить. —Ч.что.? —Устанешь любить, устанешь со мной говорить. —Нет! —Ага. —Не устану… —Заткнись, — Саша поворачивается и целует Швец. —Не заткнусь. Все будет хорошо, — у Алёны начинают наворачиваться слезы на глаза. —Помнишь, как я шутила, что мы никогда не устанем целоваться? Кажется, всё-таки устали. —Нет…просто. —Что? —Нет-нет, всё хорошо.- Швец не знает, что говорить, ещё немного — и она заплачет, а ей очень не хотелось бы это делать. Саше сейчас хуже, она должна быть сильной. Для Саши. —Знаешь, жду зиму. Такая долгая. Такая красивая. Умереть зимой. Дура я, что хотела осенью. Зимой надо, — смотрит в глаза Алёны. Она знает, как ей больно, — А ты? Ждёшь зиму? —Н.нет. —Почему? —Я не переживу, если тебя не станет. —А…- игнорирует, — Сложно наверное, любить взаймы? —Не понимаю. —Я тебе ничего не даю, я об этом. В мире куча людей, куча девушек, а ты зациклилась на мне. Нахера? Мне недолго тут осталось, потратила бы свои лучшие годы на кого-то другого. А ты…дура ты, Швецова. Самая настоящая дура! — смеётся. —Не смей так говорить! — слегка толкает Сашу, — это ты дура! —Может и я дура…кто знает… Молчание.***
—Я все понимаю, Саша… Я всё понимаю…- тихо произносит Швец. Кружится голова, давление подскочило. —Да ты ничего не понимаешь! И два года назад не понимала, и сейчас не понимаешь! И никогда не поймёшь! Боже блять, лучше бы я тогда рипнулась¹ нахуй. Классная зима же была. Была бы ещё лучше, если бы я прекратила своё никчемное существование. Но ты мне не дала. Потому что ты ничего не понимала! И не поймёшь! Вечно ты суешь свой нос туда, куда не надо. —Извини… —Я, блять, тебе что говорила?! Завали ебальник, харе извиняться! — снова пощёчина, — я так понимаю, тебе нравится пизды получать, — молчание, — Если ты все понимаешь, то почему ты мне не можешь сказать самого главного? —Что…? Что я должна сказать? —А что ты бы хотела сказать? —Ну…я…люблю тебя…- закусывает губу от волнения. Несколько секунд тишины. Резкий смех Саши. Смеётся так сильно, как давно уже не смеялась. —Пиздец, это так тупо, что уже смешно. —Дак скажи сама, если я, блять, не понимаю! — Алёна вскакивает с подоконника и толкает Сашу на кровать, — Давай! Я жду! —Ох, деточка, я надеюсь, что ты сделала это не потому, что надеешься на жаркую еблю. —Да пошла ты. —Ну, что ж. Да если ты будешь со мной жить, ты не сможешь меня терпеть. Не сможешь терпеть мои нервы, мои ебучие депрессии, постоянный, блять, мат, бесконечные, сука, злость и, блять, эту боль. И твоя жизнь превратится в ад, сука. Реально не понимаешь? —Что ты хочешь этим сказать? — Швец занервничала. —Начать наши отношения было ошибкой. Алёну будто бы током прошибло. В груди всё предательски заныло, в горле встал ком, а на глаза навернулись слезы. —И.что нам делать? — Швец закрывает лицо руками, чтобы не показывать свои слезы Саше. Знает, что Горбачеву это будет неистово раздражать, и единственное, что она захочет — хорошенько въебать Алёне. —Не знаю. Прости. Это было первое «прости» от Саши за долгое время. Она редко извинялась; могла не извиняться, даже если знала, что провинилась, а это значит, что раз уж сейчас извинилась, то значит происходит что-то по-настоящему нехорошее. —Вот так вот просто разойдемся? Спустя три года отношений? —Хах, — убирает руки Алёны с её же лица, — Смотри мне в глаза, сейчас буду шутку рассказывать, может посмеешься, а то уже противно видеть твой сопливый ебальник. Швец непонимающе смотрит на девушку и ждёт продолжения. —Какое сегодня число? —Девятое июля…? — спрашивает, а затем понимает, что вся шутка Саши и заключается в этой чёртовой дате. —Ага, — смеётся, — Через пару часов отпразднуем четыре года отношений, а пока что я пиздую гулять. Ты пока что посиди, подумай. Хуй знает, я не ебу, что дальше делать. Ок? Алёна молчит, не находит ответа, слов просто не осталось. «Всё обречено, всё обречено, обречено» — единственные слова, которые прокручивает у себя в голове Швец. Саша быстро вылетает из комнаты. Десять секунд — Швец остаётся одна в этом номере.***
Девушка выходит на набережную. Темнеет. Прохладно. Она сама не знает, что делать. Она…любит ли она? Она уже ничего не понимает, уже ничего не хочет. Ей нравится делать больно Алёне, нравится смотреть, как она плачет, нравится понимать, что она полностью её, что она никуда не денется. Швец не уйдет от Саши, поэтому Саше нужно сделать это самой. Уйти, или выгнать Алёну. Исчезнуть из ее жизни. Навсегда. Она причиняет ей боль, она неосознанно убивает ее. Горбачёва уже и не сможет вспомнить, когда в последний раз кожа на ногах, бедрах Алёны была чистой, без единого пореза. Швецова часто режет свое тело, часто запирается в ванной и подолгу там плачет. «—Саша, я просто хочу, чтобы было…как раньше…- убирает лезвие. —Как раньше уже никогда не будет, — разворачивается и уходит, — Только зря лезвия портишь.» Саша и сама не понимает, в какой момент все пошло наперекосяк. Были проблемы с работой, ссоры с близкими ею людьми, смерть любимой собаки², отсутствие свободного времени, нервные срывы, проблемы со здоровьем. Скорее всего, это и дало начало депрессии. А проблемы с гневом у Горбачевой были всегда, просто…сначала она не хотела показывать свою отвратительную сторону своей любимой девочке, но как только она привыкла к отношениям с ней, как только она привыкла к самой Алёне, когда это все стало не чем-то особым, а просто обыденностью, она перестала себя сдерживать. Горбачеву хватило всего на полтора года. Наверное, расстаться надо было ещё тогда. Но Саша извинялась, приносила цветы, конфеты, покупала игрушки. И Швец прощала. И Александра знала, что так будет всегда. Ее девочка терпит, терпит из раза в раз, терпит оскорбления, терпит ссоры, крики, побои. Говорят, что терпение однажды кончается. Это не про Швец. Сегодняшний день был самым показательным. Переломным моментом. Осознание, что говорить уже нечего, что повторяешь одно и то же, потому что все действительно обречено. Потому что Алёна правда не понимает, а ты не можешь достучаться. Потому что сама выстроила такое восприятие у Алёны. Она привыкла быть жертвой, она даже не осознает, что она жертва, для нее всё в порядке, для нее это лишь очередная ссора, она знает, что ты придёшь, извинишься (молча вручив букет цветов без всяких слов), а она примет извинения и все будет как обычно. Но ты-то знаешь, что в этот раз все как обычно не будет. Ты-то знаешь, что если так продолжить, то однажды ты просто ее убьешь. Может морально, а может даже физически. Задушишь? Может быть. Изобьешь до смерти? Возможно. Доведешь до суицида? Вероятнее всего. А так нельзя, Алёна ещё молодая. И она очень хорошая и любящая. Ей просто не повезло сейчас. Но обязательно повезет потом. Она ещё встретит своего человека. Будет любимой, будет купаться в ласке, будет самой счастливой девочкой. А Саша ей этого дать не сможет. Увы. Внезапно Горбачева начинает плакать. Приходит осознание того, что она безумно любит свою Алёну, но она слишком отвратительная и не сможет измениться ради нее. Все дошло до точки невозврата, возможно, если бы она подумала об этом раньше… Только вот «если бы» мешает. Уже ничего не изменить. Ради Алёны уже не нужно меняться, ради Алёны нужно уйти. И она уйдет. И Швец больше никогда не будет плакать от побоев, больше никогда не будет плакать от оскорблений. Только от счастья. Но уже не с Сашей. Встаёт и медленным шагом идет обратно к номеру. Прекрасно понимает, что Алёна ничего для себя не решила, что она просто ждёт возвращения Саши, ждёт иллюзии примирения. И Саша это устроит, но только уже в последний раз.***
И Горбачёва была права. Вот она, Алёна, сидит на кровати и молча ждет, когда дверь откроется, Саша вернётся, подойдёт к Алёне и молча ее обнимет. И все так и происходит. Саша подходит, обнимает, оставляет лёгкий поцелуй на шее девушки и шепотом произносит: —Всё будет хорошо. Алёна молча кивает, притягивая Горбачеву к себе для поцелуя. Пару секунд — и Александра уже нависла над лежащей на кровати Аленой, поглаживая ее через ткань нижнего белья. Швец не растерялась и резко проникла рукой в трусы Саши, так же поглаживая её промежность. Второй рукой тянет Горбачеву на себя и целует ее шею, оставляя небольшой красный след. Позже, когда девушки уже остались без одежды, их свободные руки сплетаются, ладонь Саши очень давит на ладонь Швец, причиняя девушке слабую боль, на которую она даже не обратила внимания. —Моя девочка, — шепотом произносит Александра на ушко Алёны и аккуратно вводит в нее два пальца. —Твоя, — делает то же самое. И Алёна даже не догадывается, что это последний вечер, когда она сможет так прикоснуться к Саше, что это последний вечер, когда она сможет почувствовать в себе пальцы своей девушки и раствориться в этих ощущениях. А Саша пытается не думать об этом хотя бы сейчас. Не самый подходящий момент. Через пару десятков минут девушки одновременно кончают, и Александра падает на кровать рядом с Аленой. —Я кое-что не договорила, — произносит сквозь слезы Горбачева и утыкается носом в шею Швец. —Что? —У тебя всё будет хорошо. Но не со мной. —В.в смысле? — Швец даже не смогла зашевелиться от страха, который вмиг сковал ее тело. —Можешь считать меня мразью, сукой, которая тебя бросила, которая оставила тебя одну. Но это ради тебя. Я причиняю тебе боль, понимаешь? Я люблю тебя, очень сильно, но нельзя так, нельзя. Я убью тебя, понимаешь? Понимаешь?! — Саша плачет, кусает губы до крови, но понимает, что это решение — единственный выход. Так будет лучше. —Но.Саша.ты просто уйдешь? Вот так вот.? Я же.не смогу без тебя.- Алёна тоже плачет, ей страшно, безумно страшно. Приходит осознание, что теперь некому будет говорить «доброе утро» каждый день, больше некого будет целовать, обнимать, говорить «я тебя люблю», и пусть даже и получать в ответ молчание… Некого будет обнимать ночью, когда станет страшно или холодно. Некого будет ждать долгими вечерами. Некому будет готовить её любимый пирог, некому будет покупать ее любимый чай, ее любимые йогурты, некого будет просить сбегать вечером субботы за их любимым вином, не с кем будет смотреть дурацкие видео и сериалы. Одиночество? Одиночество. Горбачёва встаёт с кровати, вытирает слёзы, одевается и начинает собирать вещи. —Я уеду прямо сегодня, сейчас только вещи соберу. Я оставлю тебе несколько десятков тысяч, чтобы ты смогла остаться тут ещё на какое-то время, если хочешь. Деньги на билет тоже оставлю. Когда приедешь домой, моих вещей там уже не будет. Ключи оставлю под ковриком, — у Саши была копия ключей от квартиры Швец, — Просто забудь меня, пожалуйста. —Но…я не смогу тебя забыть, — в слезах произносит Швец, надевая футболку, — Саша, это все не так просто! Скажи, что ты шутишь… Пожалуйста! — обнимает подушку и кусает ее, чтобы плакать не так громко. —Нет, я не шучу. Это все серьезно. Я больше не хочу причинять тебе боль.***
—Ну, что ж, — Горбачёва стоит на пороге номера с натянутой улыбкой, — Боюсь, что я могу передумать о своем решении. Так что… Номер моей квартиры ты помнишь. —Тридцать шесть? —Да, тридцать шесть. Если вдруг поймёшь, что без меня совсем хуёво, можешь прийти. Если я открою, значит передумала. А если не открою, то просто уйди. Уйди и забудь навсегда. Я не твой человек, — Саша знала, что она обязательно откроет, если Алёна придет. Она не выдержит, она не сможет проигнорировать. Поэтому она очень надеется, что Швец не придет. А с другой стороны… — И да…с праздником нас. Если бы я всё не испортила, нам бы пошел уже пятый год. К сожалению, не судьба. Я люблю тебя, — обнимает Швец, которая стоит в тихой истерике, из ее глаз катятся слезы, ей явно не хватает воздуха. Саше очень тяжело прощаться с ней, но выхода нет, — Можно…я тебя поцелую.? Алёна молча кивает, ещё сильнее заплакав. Александра нежно целует Швец, с такой же осторожностью, как тогда, в августе, узнав, что Швецова ещё никогда не целовалась. Девушка прижимается к Саше всем телом, пытаясь выжать из этого момента все, что можно. Вдруг, Горбачёва сейчас передумает? Но нет. Александра отрывается от губ Швец, проводит ладонью по ее щеке и улыбается сквозь слезы. —Ну вот теперь уже точно прощай, — целует Алёну в нос, как любила делать это раньше на прощание, выходит за пределы номера и закрывает за собой дверь. Швец слышит лишь звук отдаляющихся шагов и стук колес чемодана. Алёна понимает, что это конец, ей становится страшно, она осталась совсем одна. Хочется взять, выбежать из номера, догнать Сашу, никуда ее не пустить. Но вместо этого Алёна падает на пол и понимает, что задыхается. Ей не хватает воздуха, у нее отнимаются руки и ноги, кажется, что ещё пару секунд и она умрет. Она пытается прислушаться к своему сердцебиению; почувствовать, как бьётся ее гребаное сердце, но ничего не выходит, отчего становится еще страшнее. А телефон слишком далеко для того чтобы вызвать скорую. «Боже, как же глупо будет умереть сейчас тут, в прихожей этого номера, в момент, когда от тебя ушел самый близкий человек», — думает Швец. Но на самом деле она не умрет. Пройдет около десяти минут, и Алёна поймет, что это была паническая атака, но лучше от этого ей не станет. Будет все так же больно и все так же страшно.***
Алёна пробудет в Крыму ещё неделю. После этого она купит билет в Питер и по возвращению обнаружит, что Саша действительно оставила ключи под ковриком и забрала из квартиры все свои вещи. И даже сделала уборку, видимо, чтобы Алёна не утруждалась после перенесенными ею стресса и поездками. И заплакала, скорее от умиления, увидев, что Саша забыла на самой высокой полке свою толстовку. Она всегда забывала про эту полку и почти никогда не брала оттуда вещи. А еще спустя три дня Алёне стало чуть легче. Ее больше никто не бьет, никто не обзывает. Она больше никому ничего не должна, она может делать все тогда, когда захочет. Больше никто не будет ругать за отсутствие приготовленной еды, никто не будет ругать за бардак в квартире. Кажется, Алёна теперь может вдохнуть полной грудью. Вместе с одиночеством она обрела свободу, свободу, которую она теперь должна сохранить, даже если однажды снова вступит в отношения. Ещё спустя неделю Швец просто ради интереса захочет приехать к Саше и постучать ей в дверь. Нет, она к ней не вернётся. Девушка просто захочет убедиться, что она сделала правильный вывод, когда осознала, что Саша всегда думала только о себе, и ушла она от Алёны она наверняка потому, что больше не хотела брать на себя ответственность за истерики Швец, за ее слезы и порезы — ей просто надоело. И Алёна действительно приедет, поднимется на нужный этаж и постучит в дверь, потому что Саша до сих пор не удосужилась починить дверной звонок. И, чему Швец даже не удивилась, Саша действительно не открыла дверь. Будто бы в квартире вообще никого нет. В тот момент девушка полностью осознает, что все было не зря. Эти отношения послужат для нее большим опытом. Теперь она знает, как не нужно себя вести, что нужно прощать, а что не нужно. Что нужно терпеть, а что нужно пресекать ещё на первых попытках. «Кошмар какой», — подумает Швец, когда увидит накрытый черным пакетом труп. Из разговоров свидетелей, которые она услышит случайно, пока будет идти мимо, она узнает, что какой-то молодой человек бросился под машину. И она никогда не узнает, что этим молодым человеком на самом деле была Горбачёва, которая не смогла смириться с тем, что Алёна не пришла даже через неделю и даже через две. Через два дня после возвращения в Питер она осознала, что ей тяжело без Алёны, и она верила в то, что она придет. Она не пришла. Депрессия начала обостряться, и Горбачёва приняла для себя решение. Раз она смогла уйти из жизни Алёны, то сможет и уйти из жизни в целом. Смогла. Но Алёне до этого уже нет никакого дела. Она начинает новую жизнь, в которой уже не будет места боли.