fetishman

      Сегодня должен был приехать Сириус, и Гарри сидел, как на иголках, ежеминутно проверяя циферблат старинных часов.       Сириус бывал у них не особо часто, раз в месяц, в лучшем случае, задерживаясь на два-три дня. А учитывая то, что Гарри большую часть года проводил в Хогвартсе, их встречи можно было пересчитать по пальцам одной руки.       — Гарри, накрой на стол, — крикнула Лили.       Парень едва успел страдальчески простонать и подняться с дивана, когда огонь в камине вспыхнул сине-зелёным пламенем и в гостиную ступил Сириус.       Одетый с иголочки, без единого намёка на сажу, тогда как Гарри всегда выходил из камина чумазым.       — Сириус, — на выдохе пробормотал Гарри, прежде чем кинуться на шею любимому крестному.

***

      Они снова сидели в гостиной одни, как десять лет назад, когда они впервые увидели друг друга.       Перед Сириусом сидел взрослый пятнадцатилетний парень. С шёлковым лицом без признаков пубертата, с острыми скулами, с нервно подергивающимся кадыком, плотно обтянутым тонкой кожей.       Перед Гарри сидел почти не изменившийся за десять лет мужчина. Такие же иссиня-черные волосы, густой волной спадающие на плечи, такие же смешливые морщинки в уголках глаз, такие же красивые пальцы, унизанные перстнями, обнимающие бокал с виски.       Им даже не надо было говорить, чтобы чувствовать себя уютно в обществе друг друга.       Гарри вообще мог часами просто смотреть на Сириуса. Его мимика была живой, его взгляд был горячим, его улыбка была сияющей. Но лучше всего были его руки.       Кажется, впервые Гарри узнал значение слова «фетиш» именно из-за своей повёрнутости на руках Сириуса. Его до дрожи в коленках возбуждали эти пальцы. Сириус был единственным мужчиной в окружении, кто не стриг ногти под корень. Его ногти всегда были длиной около пяти миллиметров от кончиков пальцев, аккуратно выпиленные в острый овал. Иногда Гарри представлял, насколько будет приятно почувствовать, как они впиваются в нежную кожу шеи, оставляя после себя отметки в виде полумесяцев.       А ещё Сириус почти на каждом пальце носил перстни. Он как-то объяснял назначение каждого, но Гарри бессовестно все прослушал, когда получил возможность попялиться на руки вблизи. Перстни были довольно массивные, отчего тонкие пальцы Сириуса казались еще тоньше и хрупче. Гарри обожал смотреть на то, как Сириус медленно перебирает пальцами сикль. Монетка в его руке скользила, как жидкость, при этом металл перстней тихо звенел от прикосновения друг с другом. В такие моменты Гарри задавался вопросом, сможет ли услышать этот звон, если Сириус будет его растягивать этими самыми пальцами. Наверняка перстни будут задевать друг друга, а ещё впиваться в нежную кожу промежности, если Сириус не рассчитает силы и слишком сильно погрузит пальцы внутрь.       — Так что же это было за желание, Гарри, что ценнее любого подарка? — тихо спросил Сириус, нарушая затянувшееся молчание. — Я присмотрел тебе новый Нимбус, ты всё ещё можешь его получить, если только захочешь.       Синие глаза следили за реакцией крестника, который будто выпрыгнул из своих фантазий, покрывшись враз бледным румянцем.       — Я просто… — Гарри запнулся, когда увидел, что капля виски медленно сползла со стенки бокала и перетекла на указательный палец Сириуса. — Можно мне облизать твои пальцы?       Вообще-то Гарри планировал попросить отдохнуть с ним вдвоем на уик энде перед отправлением в школу в дедовском доме в Йоркшире. Просьба не менее странная, но не такая откровенная. Однако слов было не вернуть.        — Это и есть твое желание? — лицо Сириуса едва ли изменилось, только брови на секунду взметнулись вверх, а глаза быстро проследили за проклятой каплей на пальце. Это было одним из немногочисленных плюсов чистокровного воспитания, которые признавал Сириус.        — Да, отец, — упрямо ответил Гарри, сгорая от стыда и одновременно от дикого желания, тяжелым камнем свернувшегося внизу живота.       Как бы Сириус ни ненавидел свою семью, приходилось признать, что зачастую его происхождение давало ему фору во многих ситуациях. Не то, чтобы потакание домогательствам со стороны крестника было нормой. Но Сириус, по крайней мере, не видел в этом чего-то сверхъестественного, воспитанный в семье, в которой в каждом колене были кровосмесительные браки. Поэтому спокойно опустил бокал на стол и протянул ладонь вперёд, с интересом наблюдая за действиями крестника.       Гарри едва ли мог дышать, однако быстро сделал пару шагов на коленях в сторону большого кресла, в котором сидел Сириус. Осторожно перехватил его руку в области запястья, надежно фиксируя ее, и несмело коснулся кончиком языка указательного пальца. Во рту разлился терпкий древесный вкус виски, обжигающий как пламя, особенно на фоне прохладной кожи руки. Гарри не помнил себя от страха и возбуждения. Он плохо понимал, что он делает. В голове билась набатом мысль о том, как же это прекрасно, поэтому он не остановился на указательном пальце и перешёл постепенно на остальные.       Сириус же проклинал на чём свет стоит себя, чистокровные кровосмесительные традиции, безумие Блэков, потому что не находил в себе силы отвести глаз от стоящего на коленях крестника, вылизывающего его руку подобно собаке. За свои почти сорок лет он повидал множество красивых женщин, ещё больше женщин он пропустил через свою постель, но почему именно эта незатейливая, но такая пошлая и откровенная ласка заставила его дыхание сбиться, как у школьника во время первого поцелуя? Он был уверен, что вовсе не виски виновато в жаркой волне, прокатившейся по всему телу, сконцентрировавшейся в паху.       Тёплый язык ласково гладил кожу фаланг, оставляя за собой влажный след, уделяя особое внимание складкам и зоне между пальцами.       В какой-то момент Гарри поднял глаза и увидел крёстного. Увидел, что все эти нехитрые манипуляции не вызвали в Сириусе отвращение, наоборот, на его лице было написано скорее удовольствие напополам с удивлением. От одного осознания этого Гарри тихонечко застонал и стал осторожно посасывать указательный и средний пальцы, ощущая холод перстней губами.       — Гарри, — не выдержал и Сириус, буквально членом почувствовав эту искусную имитацию минета. Он мог быть терпеливым, когда того требовали обстоятельства, но это был не тот случай. Одного взгляда Гарри из-под ресниц хватило, чтобы понять, что терпение здесь без надобности.       Он резко вырвал пальцы из тёплого рта парня и ухватил уже его запястье, с силой затаскивая худое поджарое тело себе на колени. Гарри с готовностью обнял его обеими руками, запуская слабые пальцы в густые темные локоны. Но на этом его решительность испарилась, поэтому он только слабо прошептал:        — Отец, пожалуйста.       И Сириус не заставил себя ждать, с готовностью сминая его губы жадным, не терпящим сопротивления поцелуем. На секунду он даже почувствовал тонкий медный привкус крови от поврежденной перстнем верхней губы, нашел языком ранку и стал ее зализывать, отчего Гарри испустил череду тонких едва слышных стонов, вибрацией отдавшихся во рту самого Сириуса.       По правде говоря, всё это было слишком для Гарри. В своих мечтах он видел свой первый раз куда более выносливым. Его должно было хватить на вылизывание руки Сириуса, члена Сириуса, остального тела Сириуса, на сладкие пытки растягиванием пальцами Сириуса, а потом и членом Сириуса. Но кажется, такими темпами он не дотянет даже до минета. Потому что уже сейчас, чувствуя язык Сириуса во рту, носящий привкус виски, чувствуя его сильные пальцы на своей заднице, он готов был кончить. Он неосознанно придвинулся вплотную к груди крёстного и стал активно потираться о него своей эрекцией. Воздуха катастрофически не хватало, и разрядка была близка, поэтому Гарри разорвал поцелуй и приник горящими губами к уху мужчины, бессвязно шепча:        — Еще чуть-чуть, пожалуйста, папочка. Я тебя так люблю. Да, ещё…       Сириус с чувством сжал упругие ягодицы пальцами, буквально вонзая ногти в плоть, активно помогая крестнику совершать все эти горячие поступательные движения вплоть до того момента, пока Гарри не задрожал, а потом и обмяк от вышедшего, наконец, напряжения.       Это было лучшим, что происходило с Сириусом за последние пару-тройку лет. Но это же было и худшим, потому что он ни черта не понимал, что теперь делать со всем этим дерьмом.