Танец в красных одеждах

Вот уже три года подряд на Празднике середины осени, когда проводился подсчёт фонарей, оказывалось, что победителем становился Се Лянь. Конечно, причина была одна и та же — Хуа Чэн не позволял ему проиграть. На этот раз Се Лянь обратился к нему заранее: — Не зажигай фонари для меня, Сань Лан. Пусть на этот раз кто-то другой порадуется первому месту. — Даже если я послушаю тебя, гэгэ, — насмешливо отозвался тот, — никто из них ни за что не обойдёт тебя. — Ну что ты говоришь такое, — смутился Се Лянь. — Никто и не вспомнит обо мне. Небесная столица едва восстановилась после потрясений, но для людей как будто ничего не изменилось. И даже если храмы Владыки небес потеряли последователей, всё же Се Лянь не думал, что в сердцах верующих появилась любовь к нему. — Спорим? — глаза Хуа Чэна опасно блеснули. Се Лянь знал, что когда он так смотрит, то не сомневается в собственной победе. Однако и сам он не сомневался, а потому решил настоять на своём. — Спорим, — кивнул он. — Тут тебе не поможет удача, как при игре в кости. — Хорошо, гэгэ, — Хуа Чэн чарующе улыбнулся. — Если ты прав, я буду заниматься каллиграфией весь следующий год с особым усердием. — Идёт, — улыбнулся Се Лянь, предвкушая, как будет поправлять кисть и помогать ему. — Теперь следует пообещать, что сделаешь ты сам, если победа окажется на моей стороне. — Я? — Се Лянь удивлённо моргнул. — Полагаюсь на тебя, Сань Лан. — Что ж, — и Хуа Чэн в одно мгновение подступил невозможно близко, отчего Се Лянь забыл, как дышать. — Если же выиграю я, то тебе, гэгэ, придётся станцевать для меня в красных одеждах. Се Лянь на миг застыл, и кровь бросилась к скулам, но после сощурил глаза: — Хорошо, я согласен. Подниматься на небеса ради Праздника середины осени Се Лянь не слишком любил. Но сегодня его сопровождал Хуа Чэн, и потому сердце радовалось без причины. Никто не посмел на этот раз подать ему чашу вина, и смеялись совсем над другими богами. Время текло за праздными разговорами, даже никто не ушёл обиженным. Но вот наконец настал тот самый момент, когда начали подсчитывать фонари десятки сильнейших. Се Лянь отвлёкся — переговаривался с Линвэнь, уставшей и строгой. Ей по-прежнему приходилось нелегко — расчётам не было конца, да и каждый норовил нагрузить её работой с избытком, как бы между прочим упоминая, что благие дела помогают закрасить преступное прошлое. Имена назывались, и Се Лянь не прислушивался к ним, пока не понял, что разговоры вокруг постепенно утихли. — Неужели подобрались к тройке, Сань Лан? — обратился Се Лянь к Хуа Чэну, который, напротив, был чрезвычайно внимателен. — Так и есть, — отозвался тот. — И что же? — Я ещё не проиграл, — усмехнулся Хуа Чэн, и серебряная бабочка вспорхнула с его пальца, закружилась у щеки Се Ляня. — Неужели меня ещё… не назвали, — прошептал тот в смятении. И третьим по числу фонарей стал дворец Наньяна, на этот раз Фэн Синь обошёл своего извечного противника. Вторым оказался дворец Мингуана — последователей у Пэй Мина прибавилось. — Сань Лан, ведь ты пообещал мне, — прошептал Се Лянь в смятении. — Поверь, я не зажигал фонари, — уверил его Хуа Чэн. — И когда бы я успел, если был всё время подле тебя, Ваше Высочество. Се Лянь нахмурился — разве же это какое-то препятствие?.. Достаточно сотворить двойника. — Храм тысячи фонарей, дворец Наследного принца… — это уже становилось традицией, но по-прежнему восхищало столь многих. Снова взоры всех присутствующих обратились к Се Ляню. Фонари же поднимались вверх, прекрасные, как мечты, которые они уносили всё выше. — Три тысячи фонарей. — Но кто их зажёг? — вздохнул Се Лянь. — Что написано на них? Чьи это мечты и молитвы?.. Хуа Чэн расслабленно повёл плечами, как будто до того пребывал в ужасном напряжении. — Ваше Высочество, — сказал он низким голосом, от которого мурашки сбежали по спине Се Ляня. — Признаёте ли вы свой проигрыш? — Да, — вздохнул он в ответ. — Признаю. *** Когда они оказались в Храме тысячи фонарей, Се Лянь с удивлением отметил, что всё вокруг было приведено в должный порядок. Храм на одну ночь превратился в истинный дворец божества, а не в их дом на двоих. И хоть это даже испугало поначалу, но в итоге Се Лянь почти поверил — неведомые ему последователи действительно пришли сюда, чтобы отпустить в тёмное небо фонари. Однако помечтать об этом ему не позволили. Хуа Чэн поманил его к себе и показал алое платье, расшитое фениксами — одеяние невероятного кроя, драгоценное и прекрасное. — Я не сомневался в победе, — признался он, — и потому дал себе волю. Гэгэ не в обиде на меня? Сияющая ткань, удивительная вышивка, даже алое покрывало… Хуа Чэн предлагал ему подвенечное платье, и скулы Се Ляня мгновенно сравнились с ним по цвету. — Нет, но… — он вздохнул. — Я не умею танцевать так, как следовало бы в таком… наряде. — Не беда, — усмехнулся Хуа Чэн. — Гэгэ способный и таит в себе немало талантов. Я подобрал учителей на этот случай. — Что?.. — растерялся Се Лянь. — Скоро они придут, так что поторопись и примерь, — с этими словами Хуа Чэн вышел за дверь, будто между ними совсем ничего ещё не происходило, будто не он доводил Се Ляня до хриплых стонов едва ли не каждую ночь… Разобраться со свадебным одеянием самостоятельно получилось на удивление быстро. Помогла память о том свадебном паланкине, из которого когда-то его впервые увёл Хуа Чэн. Воспоминания всё ещё будоражили кровь, Се Лянь не раз воскрешал в памяти ту картину, понимая, что уже в тот момент его супруг отчаянно любил его. Мысли об этом согревали сердце. Однако стоило ему набросить покрывало — только на пробу, чтобы узнать, насколько оно плотное, можно ли сквозь него увидеть хоть что-то — в храм проскользнули две миловидные демоницы. — Даочжан, — поклонились они, — градоначальник прислал нас, чтобы мы помогли разучить танец. Се Лянь опустил голову, не смея смотреть им в глаза. Впрочем, демоницы будто и не удивились вовсе. Казалось, алое платье им видеть не впервой. Они вывели Се Ляня в центр и принялись объяснять порядок движений. Палочка благовоний не прогорела и до половины, а Се Лянь уже отчаялся хоть что-то запомнить. — Будет лучше, если вы станете повторять за нами, — угадала его мысли одна из демониц. *** Обучение отняло все силы, и когда демоницы, поклонившись, ушли, Се Лянь опустился на пол, пытаясь усмирить дыхание. Он не раз тренировался с мечом до изнеможения, но и представить не мог, что искусство танца настолько его измотает. Хуа Чэн появился рядом, как будто выступил из тени, он подал Се Ляню чашу воды и сказал: — И что же, гэгэ станцует мне завтра? — Завтра? — запаниковал Се Лянь. — Хо… хорошо. Он был совсем не уверен, что вспомнит завтра последовательность движений, но раз уж проиграл, не мог отступиться. Хуа Чэн не стал помогать ему снять прекрасное платье, ускользнув из храма и вернувшись, лишь когда алое сменила привычная белизна. — Ваше Высочество, — сказал он. — Ты устал, нужно ложиться спать. И Се Лянь позволил ему подхватить себя на руки и уложить рядом с собой. Он заснул так быстро, что даже не успел подарить Хуа Чэну поцелуй. *** На следующий день в храме закипели приготовления. Хуа Чэн придирчиво отобрал музыкантов, приказал установить помост, где позже демоницы разбросали подушки и покрывала. Загорелись фонари под потолком, осветив пространство так, точно это и не храм вовсе, а Дом Блаженства. Се Лянь места не находил, то и дело укоряя себя, что зря поддался и вступил в спор — Хуа Чэн не проигрывал, это уж было известно каждому. Наконец всё было готово, и две демоницы, что вчера учили его танцу, пригласили его пройти в изменившийся до неузнаваемости зал. Играла тихая музыка, и Се Лянь остановился напротив помоста, не в силах поднять глаз. Обжигающий взгляд Хуа Чэна, сидевшего среди подушек с золотыми кистями подобно императору, заставлял его сердце биться судорожно и быстро. Две демоницы встали чуть позади и вскинули руки, изображая первую фигуру танца. Се Лянь помедлил и, вспомнив хотя бы три первых движения, повторил за ними. Музыка сменилась, теперь мелодия точно звала и приглашала. Она звучала так чисто и ясно, но вместе с тем как будто рассказывала о чём-то столь сладострастном, что не будь на Се Ляне покрывала, скулы бы уже сравнились с платьем по цвету. Он слышал, как позвякивают браслеты на запястьях демониц. Сосредоточившись на этом звуке, он повторял изящные движения, не смея смотреть куда-то, кроме пола. Но когда у самой ступни скользнула серебряная бабочка, не удержался и взглянул на Хуа Чэна. В руках у него была чаша вина, но он будто забыл о ней. Се Лянь с удивлением и волнением осознал, что Хуа Чэн не сводит с него взгляда. Изящные движения внезапно приобрели иную подоплёку. Разучивая их вчера, Се Лянь и не думал, что на самом деле каждый взмах рукой, каждый наклон словно рассказывают историю. Стоило ему вдуматься в смысл, и смущение опалило волной. Но музыка всё продолжалась, и обещание было дано, а они не нарушали данных друг другу обещаний. Се Лянь продолжал танцевать и вскоре понял, что утешающих и успокаивающих позвякиваний браслетов больше не слышно. Демоницы исчезли, наверняка заметив знак Хуа Чэна. Прогнувшись в спине, Се Лянь на краткий вдох прикрыл глаза. Мелодия зазвучала громче и ярче, и вдруг сильные руки подхватили его. Танец стал парным. Алое покрывало соскользнуло с лица, унеслось прочь, и тут же Хуа Чэн поцеловал его в губы. — Гэгэ, — прошептал он. — Сань Лан… — смущённый, Се Лянь был послушен его рукам, позволил вести, не расцепляя пальцы. Он не знал ни единого танца, что был бы похож на этот. Когда музыка затихла, Се Лянь оказался в крепких объятиях. Хуа Чэн смотрел на него не мигая, и казалось, что восхищения в его взгляде хватит ещё на три тысячи фонарей, которые возгорятся сами по себе, чтобы оповестить небеса о глубочайшей преданности верующего. Смущённый, Се Лянь прошептал: — Всё-таки ты… как тебе удалось… Хуа Чэн усмехнулся. — Неужели, гэгэ, ты не помнишь, сколько в Призрачном городе демонов? — Ты подговорил их? — Се Лянь нахмурился. — Разве это честная победа? — Нужно ли их подговаривать, если они хотят сделать приятное градоначальнику? — поднял Хуа Чэн бровь. — Что же в этом нечестного? Се Лянь уступил, к тому же, если уж говорить начистоту, ему понравилось и ощущать упоительный жар, когда Хуа Чэн смотрел на него, и оказаться в объятиях, и… Музыканты исчезли так же тихо и незаметно, как танцовщицы, но остались фонари на балках и мягкие подушки на помосте.