Таня

       Ее звали Таня. Не Татьяна. Не Танечка. Не Танюшка. И уж избави бог назвать ее Танькой или Таткой.       Отчего-то в память врезались последние минуты, проведенные с ней. Как помню сейчас, мы сидели на скамейке в педиатрическом отделении. Он сидел рядом, его плечо касалось моей руки. Я не видела его лица, но чувствовала его внимательный, полный заботы взгляд. Как ощущала исходящую от него надежную силу, любовь и заботу. Такую, что больше никогда и ни от кого не чувствовала. Что будто воссоединила нас, сделала общим целым. Я видела его руку, нежно поддерживающую ее голову. Так, будто он хотел ее защитить. Будто это могло что-то изменить - тонкую руку с большой ладонью, на которой была повязана нить из красной шерсти.       Я кормила ее из бутылочки. Последнее время Таня ела плохо, но в этот день, аппетит казалось, проснулся, и она с удовольствием сосала молоко. Глазки ее были закрыты, но, казалось, она улыбалась, так, что были видны ямочки на пухлых щечках. Его ямочки.       Его рука внезапно коснулась моей. Бутылочка выпала из руки, и покатилась по светлому больничному полу, оставляя на полу белые молочные следы. Я чувствовала, он беззвучно плачет, опустив голову и закрыв лицо, будто стесняясь. А я все смотрела, как белая струйка стекает из уголка ее ротика на зеленую футболку с белой грудкой с африканскими животными. Казалось, слез уже не осталось. Однако оказавшись в плену таких знакомых рук я почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Ее звали Таня. Нашу дочь.