554 год Эры Теней
Зофия проснулась разом. Открыла глаза, надрывно и тяжело дыша, смяла на груди рубаху. За раздёрнутыми шторами медленно занимался рассвет, красил спальню в тошнотворно-розовый. Цвет разбавленной крови. Ни кандалов, ни влажных от гнили плит, ни теней. Ловец снов на балдахине тревожно стучал костями. Зофия потёрла глаза, с силой вминая пальцы, выдохнула. Всего лишь сон. Они остались там, в прошлом, откуда уже никогда не смогут её достать. Зофия сдёрнула с ног одеяло и поднялась. Качнуло. Глаза на миг застелила тьма, слуха коснулся траурный перезвон — и она рухнула на колени, тихо шипя сквозь стиснутые зубы. Грудь полоснуло болью. Анка, мерзавка, всё же сумела её задеть этим отчаянным выпадом. Зофия поджала губы, злясь на запоздалый страх: в тот миг, когда сверкнула сталь, глаза Анки стали пустыми и гулкими, как тваревы колодцы — один в один взгляд Паука. Так похоже на… «Не разочаруй меня, девочка». Зофия дрогнула, оглянулась, словно в закрытой для всех комнате действительно мог появиться он. Словно он стоял, надменный и нерушимый, за её спиной и смотрел свысока, кривил ядовитый рот. Презирал. Волчий мех лежал на его плечах, скреплённый золочёной цепью, укрывал руки до запястий. О… «Не смей называть меня отцом!» Лорд Виктер. «Стань значимой. Не лучшей, — ха, куда уж тебе! — но облечённой властью и уважением. Иначе не смей попадаться мне на глаза». Зофия улыбнулась, широко и весело, вспомнив, где чванливый лорд теперь. Как он смотрит на редких гостей каменными глазами, более не видящими ни возлюбленного золота, ни заморских вин. Как презрительно кривит губы на оголтелых ворон и зарастающие бурьяном тропинки. Как не может и бровью пошевелить. Сторожит фамильный склеп. — Все они будут там, — прошептала Зофия и поднялась. Одним движением, точно вздёрнутая за нити марионетка. — На кладбище. Паук, Анка, Ханна, Гнажек!.. На последнем имени её голос дрогнул, пальцы скользнули по запястью — от ран давно и следа не осталось, что же так ноет?.. Зофия стиснула зубы и сжала кулаки. Она больше не недоучка, идущая против сути во имя силы. Она знает, зачем и за что сражается. Она — мастер. Ей больше не нужна ничья помощь.***
— Усильте дежурство на границе, — чеканила Зофия, и чародеи почтительно ей внимали. Как же, глава Совета, уже пережившая предательство и покушение. Мастер, вставший стеной между Конклавом и проникшими в самое сердце тенями. Внимали, за единственным исключением. — Нецелесообразно, — сказал мастер Паук резко и категорично. И как отрезал. Кабинет погрузился в тишину. Чародеи замерли, запереглядывались, не уверенные, кого стоит поддержать: Паук стал мастером задолго до Зофии, и сделал он больше, но характер… — Отчего же? — прищурилась Зофия, расплылась в нежной улыбке. — Чем больше чародеев стережёт границу, тем спокойнее. Тем более сейчас. Мастер Паук качнул рукой, укрытой чёрной перчаткой, понизил голос: — Кормить их перед зимой — не лучшая идея, девочка. «Прощать и миловать — идея слабых, девочка». Зофия вздрогнула. В воздухе пахнуло могильной плесенью, по стенам пополз ядовитый плющ. Лица чародеев исказились, сквозь кожу и плоть проступили гнилые кости. Она закрыла глаза. Мастер Паук посчитал это согласием. «Не лучшей, — ха, куда уж тебе! — но облечённой…» В груди гнездилась ненависть, сплетала из рёбер уютный дом. Мешают. Ей снова и снова мешают эти бездари, те, кого она может уничтожить, стоит лишь!.. «Вы в порядке? Не стоит бродить по кладбищу в одиночестве, да и лес близко, а там — волки». Мягкая улыбка и добрый взгляд. Встрёпанные волосы, грязный нос, пыльная рубашка. Горячие руки, такие сильные и надёжные, что способны удержать и уберечь от тьмы. Рисунки-глаза на щеках. Зофии двадцать, её разрывают надвое указы отца и тепло Конклава. Она сбегает на кладбище, бродит среди могил, слышит — то, от чего отмахиваются другие. Отец требует мастерства, величия и прославить род. Стены Конклава шепчут: зло таится во снах, а явь светла и невинна. Каждый чародей резонирует с голосом стен. Зофии двадцать, и она совершенно не умеет жить. Поэтому говорит: «Да и пусть волки, съедят — никто плакать не станет». Он тихо смеётся, фырчит, морща нос, грозит пальцем: «Не может всё быть так скверно. Оглянитесь, прекрасная леди, — обнимает за плечи и ведёт вдоль тропы, кивает на серые надгробья, — сюда попасть вы всегда успеете. А жизнь — она там. И разве не прекрасна?» Зофии хочется сбросить его руку, накричать, расплакаться, ударить кулаками в грудь. Но она так замёрзла, не внешне — глубоко внутри; и от его объятий становится тепло. Уже после она видит его в Конклаве, но не решается подойти ближе — наверняка забыл. Мастер Гнажек, любимец Совета и придворных дам, слишком добр к этому миру. Даже по меркам чародеев. «Больше не бегаете на свидания к волкам?» — Он подходит сам, улыбается, легко касается плеча. Кажется: сквозь лёгкий сатин прожигает, точно огненный дух. Но ткань цела. «К могилам, — говорит Зофия, — больше нет». «Славно! Я слышал, что закат с балкона Совета прекраснее всего в эти дни. Не хотите посмотреть вместе?» Зофии двадцать, и она думает, что это любовь. «Конечно». Запахло цветами и мёдом. Чародеи обрели привычный облик, и плющ опал. Зофия скользнула взглядом по рунным надписям, изящно вписанным в стены Конклава. Вздохнула. Ненависть забивалась в глубины души, шипела едва слышно и неразборчиво. — Тогда что вы предлагаете, мастер? — Вовсе прекратить дежурство. А на солнцестояние мы нанесём решительный удар, — мастер Паук говорил хрипло и быстро, точно боялся, что его перебьют. Плечи едва заметно дрожали. — Пора положить этому конец. «Признай, что ты не справилась». Ненависть подняла голову, лизнула сердце раздвоенным языком. В груди закололо. Он хватает ртом воздух, царапает горло, дрожит. Глаза, прежде презрительные и гордые, ныне выпучены и полны страха. Волчий мех лежит у колен, подсвечник перевёрнут, и по ковру к ногам ползёт пламенная змея. Запах тлена перебивает гарь, тени застилают взгляд и затыкают уши — Зофия не слышит ни отчаянной мольбы, ни редких вдохов. Их никто больше не услышит — лорд Виктер милостиво отпустил слуг по домам в честь праздника. Так кстати. Зофии тридцать, и ей кажется, что всё потеряно. Она не стала мастером — сны выпили все силы, от хоровода стен болела голова, но тварев ловец будто чуял подвох и сгорел. Зофия чуть не осталась там, в зыбком саду теней, снова и снова переживая страшнейший кошмар. Мастер Гнажек смотрел не на неё. Любяще и с восторгом, как на истинное чудо. Замирая на долгие минуты, глупо краснея, прячась по дальним углам. Сорокалетний мальчишка. Зофия думала, что он не способен любить — так. И кого? Глупую бесталанную девчонку. Зофия сжимает кулак, и тени, послушные её воле, забираются лорду в уши, острыми пиками выкалывают глаза. Огонь наползает, лижет вылинявшую ткань брюк. Лорд захлёбывается криком. Зофия роняет его на ковёр, как наскучившую игрушку, и покидает кабинет. На следующий день весь Конклав собирается вокруг неё в утешении. Звенят траурные колокола. Зофии тридцать, и она больше не слышит голоса стен. — Верно, — шепнула Зофия и улыбнулась мастеру Пауку, — давно пора.