Fire in the chest

Закатные лучи мягко стелются по ребристой поверхности воды, накатываются на короткие гребни снова и снова и заливают дрожащей дорожкой путь до горизонта. Корабль легко качается на волнах — подобно удобной колыбельке в заботливых руках матери — и это действует на экипаж успокаивающе. Бо́льшая часть солдат и матросов поднимается на палубу, чтобы насладиться этим золотым теплом усталого солнца и немного размять ноги в тяжёлых сапогах. Они прохаживаются вдоль и поперёк палубы, ослеплённые и разнеженные этим обволакивающим светом, и абсолютно не знают, что им делать — воинам, суровым бойцам, готовым сражаться за страну Огня до последней капли крови, с этой нежностью природы. Они глупо посмеиваются, отмечая, что тревоги и печали непроизвольно отступают пред лицом рыжего лика светила, наполовину погружённого в воду, и они ничего не могут сделать с тем, что улыбка волей-неволей трогает их губы. Вечер и вправду замечательный. Айро усаживается на палубу в расшитом золотом халате, и разливает из пузатого чайника чай всем желающим по маленьким фарфоровым чашечкам. Они совсем крохотные и требуют крайне бережного обращения, о чём он не устаёт сообщать, внимательно наблюдая, как это изящество исчезает в крупных грубых руках воинов Огня. Айро выглядит расслабленно; такая погода наилучшим образом действует на его состояние, по правде говоря, он всегда шёл бы на корабле именно в таком темпе — преодолевая от силы милю в час. Ведь только двигаясь медленно, можно заметить то, что никогда не увидишь, если бежать со всех ног. Он пытается объяснить это племяннику с самого его детства — не сказать, что слишком успешно. Разумеется, воспитательный процесс был грубо нарушен произошедшим между Зуко и его отцом. Айро вздыхает и прикрывает глаза. Если бы Зуко был его сыном, всё было бы совершенно иначе. Никто не знает, какая буря захлестывала все существо Айро, когда Озай сделал то, что сделал; то, что должен был, пожалуй, сделать, иначе он бы не был Хозяином Огня. И всё же Айро — прекрасно знающий, что такое потери, что такое боль, пронзающая каждую конечность изнутри, — тогда умер в очередной раз. Зуко не должен быть тем, кто испытывает на себе ненависть отца. Однако Айро не был бы самим собой, если бы не имел представления, как они будут жить дальше, и, разумеется, иных вариантов, кроме как поддерживать племянника в его стремлении вернуть расположение Хозяина Огня, просто не могло быть. Айро вдыхает травянисто-сладкий аромат чая, и расслабленно опускает плечи. В этот вечер, кажется, Зуко спокоен и никуда не торопится, а это значит, что можно расслабиться и хотя бы ненадолго перестать украдкой наблюдать за ним каждую секунду. Разумеется, Айро — не единственный, кто следит за юным принцем; добрая половина корабля находит Зуко слишком молодым, неопытным и, говоря откровенно, глупым, чтобы тот мог повелевать ими. Эти грязные моряки зубоскалят каждый раз, когда прямая спина сына Хозяина Огня появляется перед ними, и каждый раз трусливо стихают, стоит ему посмотреть в их сторону. Все наслышаны о его резкости, несдержанности и нетерпении к чужому мнению. Помимо Айро и экипажа корабля, однако, есть ещё один человек, чьё внимание Зуко иногда ощущает верхними позвонками — когда тот оказывается прямо сзади и смотрит прямо, не щурясь, не скрывая своего пренебрежения. Военачальник армии народа Огня. Один из самых жестоких людей, которых знает Зуко. Зуко не изучал его биографию специально, однако, он уверен, что Джао проявлял жестокость абсолютно во всех случаях — даже тогда, когда можно было её избежать. Зуко сосредоточенно смотрит в даль — может показаться, что он пытается увидеть Аватара на далёком берегу, но на самом деле, он смотрит, как солнце пускает зайчиков на воде, — и ему хорошо. Он по-прежнему не имеет точного знания, где теперь искать Аанга, но почему-то именно сейчас ему кажется, что он непременно отыщет его очень скоро. И всё плохое — это нелепое, дикое изгнание, порочащее его честь — закончится так же резко, как и началось. Принц немного крутит головой, разминая шею — и боль иголкой пронзает его правое плечо. Он вспоминает, что слишком долго провёл в неудобной позе накануне под дождём, высматривая ближайшие земли через подзорную трубу и заставляя упрямо вести корабль вперёд, несмотря на непогоду. — Высматриваете очередное разочарование, принц Зуко? Джао оказывается сзади — чертовски близко, как дьявол за плечом своей жертвы — слишком резко, Зуко не слышит, как тот подошёл, поэтому вздрагивает от неожиданности. Джао тянет свои губы в улыбке, наслаждаясь этим, и незаметно проводит языком по бугорку на своей верхней губе. Ворот Зуко, обрамлённый золотом, отгибается сзади, обнажая его загорелую шею с тонкими светлыми волосками. Джао напрягает ноздри, неслышно втягивая тонкий пряный аромат. Зуко сжимает зубы, чтобы не нагрубить в ответ. Он просто не хочет портить красивый закат бессмысленной перепалкой, которая может привести к схватке. Всё-таки влияние Айро сложно недооценить, думает он, и окончательно успокаивается внутри себя. Джао делает ещё один маленький шаг — он знает, как трепетно юный наследник относится к своему личному пространству, как яростно он готов выгрызать себе место под солнцем. Это, по правде говоря, удивляет адмирала по одной простой причине — Зуко слабый. Что бы ему ни говорил Айро, сколько бы Зуко не тренировался, — он слабый, никчёмный, недостойный зваться сыном Озая. И знание этого всегда сладко опутывает его, Джао, сердце. Зуко всегда будет слабым, неспособным выстоять в схватке против него — невзирая на редкие эпизоды, демонстрирующие его рост как мага огня. Зуко не меняется в лице, даже когда чувствует лопаткой широкую грудь Джао. Это слишком близко. Зуко чувствует свою собственную кровь во рту — губа начинает неприятно ныть. Прохладный ветер вздымает его волосы, плотно убранные в хвост, и они щекотно задевают подбородок адмирала. — Что, принц Зуко? Вы потеряли не только расположение отца, но и способность связывать слова в предложения? Джао не может вспомнить тот момент, когда он впервые почувствовал тянущую боль за грудиной, и тогда он определённо не придал этому значения. Теперь же её сложно игнорировать — они почти постоянно находятся в зоне досягаемости друг друга, хотя Зуко старается оказываться подальше, хотя бы на другом конце корабля. Джао сжимает кулаки, когда осознаёт, что сам стремится находиться рядом — так, чтобы всегда держать принца Зуко в поле своего зрения. Он уже откровенно вдыхает сладкий аромат чужих волос, останавливая себя от того, чтобы не сделать последний шаг и вжать принца грудью в борт палубы. Зуко щурится и тщательно подбирает слова, потому что Джао не получит его ярости в этот раз, нет. Только холодное спокойствие, только отточенные до состояния клинка ответы. Игнорировать присутствие адмирала совершенно, к сожалению, не получается. Ещё боковым зрением Зуко с тревогой отмечает, как много солдатов наблюдают за этим — за тем, как адмирал позволяет себе втаптывать его, принца, в грязь. Они явно наслаждаются этим, всегда занимая позицию Джао — прожжённые воины, не знающие более ничего кроме грубых шуток, потерявшие способность к пониманию красоты. У них нет мечты, они не стремятся ни к чему более кроме слепой защиты своей страны. И стране это, разумеется, нравится. Зуко тихо хмыкает и делает резкий шаг в сторону — с силой ударяя затылком по губам Джао. — Вы что-то сказали, адмирал? Джао прижимает ладонь к губам и закрывает глаза, позволяя огненной злости, прожигающей его вены, сокрушить его. У него практически кипит кровь, и нет совершенно никакой возможности успокоить её. Дыхание учащается ещё сильнее. Все смотрят, как играют желваки под его натянутой щетинистой кожей, все смотрят, как принц Зуко злорадно улыбается, чувствуя своё временное — слишком временное — превосходство. — Да, принц Зуко. Я сказал, что вам следовало бы не тратить время в праздном созерцании своей абсолютной бесполезности, а хотя бы изучить карты. Или мы снова сядем на мель, как два дня назад. У него задушенно хрипит голос, потому что в каштановых волосах Зуко играет солнце, потому что принц смеет позволить себе дерзкую ухмылку в ответ на его веское замечание; потому что ему хочется прямо сейчас схватить его за шкирку, закинуть в свою каюту и захлопнуть дверь, чтобы никто не видел, как он в слепой одержимости изучает грубыми пальцами тонкий юношеский стан, как покрывает горячечными поцелуями его впалый мускулистый живот, как вгрызается в нежную шею зубами — и зализывает причинённую боль снова и снова, называя юношу самыми нежными словами, на которые только способен, пока закат не сменится рассветом и, может, дольше. Принц с удовольствием наблюдает бурю на лице своего заклятого врага, но, конечно же, не догадывается о шторме внутри него. — Вы предполагаете, что понимаете в картах больше моего? Это вы командовали два дня назад, адмирал. Джао пронзает его убийственным взглядом, и все невольные зрители ожидают яркого продолжения этой чрезвычайно интересующей их сцены. Они толкаются локтями и ухмыляются, капая слюной на деревянный пол под своими ногами. — Принц Зуко, — Джао понимает, что ещё пара секунд, и он абсолютно перестанет контролировать себя, — я предлагаю вам проследовать за мной, чтобы я смог указать вам на ваши ошибки... лично. Возможно, что-то вы всё-таки способны понять. — Адмирал Джао, — Айро выходит из-за спин зевак и миролюбиво поднимает руки, — я уверен, что ваша наука пойдёт моему племяннику на пользу, но я полагаю, стоит повременить, покуда все... не придут в себя. На такой жаре сложно сохранять стройность мыслей. Джао поджимает губы и величественно удаляется с палубы под разочарованные взгляды солдат. Они чувствуют неудовлетворённость, как и он. Только он вынужден признать для самого себя, что его неудовлетворённость, пожалуй, иного толка и справляться с ней придётся, снова плотно прикрыв дверь своей каюты.