sunguis

      Тело кажется невесомым, замёрзшим и оцепеневшим. Воздух тяжёл, словно накрыло неподъёмным снежным сугробом, а земля кажется топью, затягивающей все конечности. Налились свинцом веки, дыхание спирает, лёгкие горят, наполненные будто бы ядом. Как же ужасно, как же ужасно. Отчего так больно? Висок, кажется, вовсе кровоточит, колени саднит, очень болит спина, словно хребет мне сломали пополам. Что происходит? Я совсем ничего не понимаю, жадно хватая воздух. Моя щека касается ледяного грязного пола, и я могу видеть только свою обмякшую ладонь с дрожащими пальцами. Бездыханным телом я лежала здесь. А где это «здесь»? Рёбра впиваются сильнее в горизонтальную поверхность, ноют в тупой агонии, врезаясь сильнее в отбитые органы. Тут темень. Тени гуляют по далёким от меня стенам, лёгкий свет жёлтой, старой лампы накаливания оставляет меня где-то в самой черноте. Сложно что-то разглядеть, мой взор двоится, плывёт, всё смазано. Будто бы я в каком-то кошмарном сне. И всё-таки, в мою голову не приходит ни единой мысли о происходящем. Как бы мне не нездоровилось, я сжимаю пальцы, вонзаясь короткими ноготками в грубый пол помещения. Кончики пальцев тоже болят, судя по характерным разводам по полу – я уже совершала подобное движение, потому ладони и горят. Ногти я сломала, вгрызаясь ими в твёрдую поверхность под собой. Сердце начинает бить набатом в ушах, гулкий грохот гуляет в голове, казалось бы, даже отражаясь от каждой точки черепной коробки. В ту же минуту обвиваю страдающую голову руками, взвывая от переполняющих меня чувств: боль, страх, отчаяние, непонимание, шок. Кусаю фаланги, стараясь перекрыть режущие ощущения. Неудачно, поскольку это было лишь каплей в море. Тяжело вздыхаю, грудь вздымается торопливо. Критичное, ужасное состояние. Блять, неужели я прямо сейчас умру? Сука. Сука. Сука! Слёзы стекают сами по себе, по носогубной складке падает что-то, брезгливо касаюсь. Ничего, кроме крови. Всхлипываю и пытаюсь опереться на локти, приподнимаюсь на дрожащих руках. Ноги ватные, трясутся надрывно, а я всё безнадёжно пытаюсь встать, глотая мокрую агонию и ком в горле. Такого паскудного состояния я ни разу в своей жизни не испытывала, я натурально борюсь за возможность держаться ровно на своих двоих, превозмогая невесть откуда взявшиеся увечья. Желание есть выплюнуть весь кровавый привкус изо рта вместе с несуществующей костной крошкой, в которую только могла превратиться моя грудная клетка. Руки скользят по полу, по луже моей крови, я шатаюсь, рывком поднимаясь. Повезло, что не упала обратно на спину, сцедив воздух через плотно сомкнутые зубы, я проигнорировала вспыхнувшую новую боль в ногах, в животе и на уровне лопаток. Меня били, избивали. Должно быть, мне было так ужасно в этих мучениях, что я и оставляла повсюду борозды своей крови, полосовав каждый уголок этой тёмной комнаты. Припечаталась головой к высокому шкафу, закрывающему весь обзор. Возможно, в этой обманчивой тиши я пока что в безопасности. Со лба капает то ли кровь, то ли холодный пот. Ужас пронизывает каждую частичку моего тела, и я чувствую его напряжение, вызванное адреналином. Что же, верно. В таком состоянии у меня совсем нет другой тактики кроме как «бей или беги». Но и бег казался теперь идеей сомнительной, прерывистое дыхание так и не восстанавливалось. Я дышала ртом, здесь не хватает кислорода, так тяжело и душно, я задыхаюсь. Держусь за металлические полки, наполненные всякими коробками. Какой-то подвал, находящийся у чёрта на куличиках. Зловещий, место настоящей преисподней. Гул гуляет в голове, липким страхом проходится рядом с моими ушами. Мне не выбраться. Я хватаюсь рукой: она небрежно скользит дальше, пачкая шкаф. Мне не выбраться, агония обволакивает меня шипастой проволокой, связывает по ногам и рукам, забирает мой последний вздох, когда я отчаянно пытаюсь вернуть себе ясность зрения, без особой надежды вглядываюсь в свои обмякшие ноги. Вдалеке издевательски сияет слабый свет лампы над дверью, как свет в конце туннеля, показывает мне самый настоящий ад, в конце которого глупая и наивная надежда на спасение. Я несмело хочу шагнуть вперёд, но моё тело наполняет резкая мука, прошедшая точно мечом сквозь меня всю. Ревущий крик выходит из моего горла, мне так больно, голос хрипит, уже без того сорванный, он трещит ещё пуще. Оглушая саму себя, я совсем не слышу треск электричества, заряд проходит по моим конечностям ещё раз. Не успеваю и руку выставить – лечу на пол. Кто-то перехватывает ворот моей одежды, сдавливая горло и перекрывая мне кислород. Могу только жалко и прерывисто хрипеть, глотая комки крови и слёзы. В судорогах мечутся мышцы, стараются справиться со стрессом, что только нанёс им разряд. Резко поднимаю голову, встречая абсолютно равнодушный взгляд чужих глаз. Человек, нет, монстр, сокрытый в такой же полутьме помещения, выглядит абсолютно безучастным, он смотрит на меня даже без пренебрежения, сжимая в пальцах воротник. Внутри резко холодеет, несмотря на горящую и пылающую боль. Сжимаю колеблющуюся ладонь в кулак, нахожу хотя бы остатки своих сил на дне ещё здравого рассудка и ударяю в коленную чашечку, что была на моём уровне. Успеваю выставить руки, чтобы не упасть плашмя и восстанавливаю равновесие. Я несильно того задела. Он всё ещё стоит на ногах, раздражённо фырчит, будто я щенок какой, которого он так отчаянно хотел придушить. А я просто хочу дышать, хватаюсь за горло и резким движением дёргаю ворот рубашки, первые две пуговицы вылетают, катясь по полу. Кашляю, наблюдая за мельчайшим движением моего мучителя. — Девчонка здесь? Мы не одни. В приступе страха я опрокидываю близстоящую стойку, преграждая путь в случае того, если мужчина вдруг вновь схватится за меня. Я бросилась наутёк, стараясь приблизиться к тому островку света, что маячил впереди. И когда сердце билось сильнее в надежде на близкое спасение, я поняла, что мне придётся вновь побороться. Мои внутренности выворачивает, когда меня пинают под дых, я задыхаюсь в пытке, закрываюсь покалеченными руками. — Ненадолго. Я не могу растрачивать драгоценный воздух на то, чтобы кричать. Я сжимаю зубы: меня пинают по рёбрам, впечатывают мою голову в пол. В нос ударяет запах спёкшейся крови и кожи – электрический заряд сжигает меня заживо. Конвульсия и спазм держат в цепях мои движения, я отмахиваюсь только по наитию, совсем не в состоянии увидеть и почувствовать, откуда прилетит очередной удар. Другой стоит поодаль, наблюдает за тем, как его напарник долго и мучительно продолжает расправляться со мной, будто бы я не валялась до этого без сознания среди этих богом забытых вещей. С ещё одним рваным вздохом я оказываюсь перевёрнута на спину, смотрю лишь на этого ублюдка. Мне хочется впиться в его шею, заставить его блевать кровью, как это едва ли не делала я, но едва могу поднять руки, чтобы закрыть раненную голову. Кривлю лицо с новым пинком. Хоть только попробуй поверить в существование хорошего конца и всесильности, когда ты заканчиваешь невесть где, избитая до неузнаваемости. Глаза уже больше не слезятся, в них достаточно влаги, весь мой взор багровый. И тело не реагирует на электрический разряд никак, кроме сильной судороги сокращающихся мышц. Я умираю? Удары прекратились. Он шагает рядом со мной, тяжёлым ботинком наступает на мою грудную клетку и сильнее давит, топчет, словно неугодный кусок мусора старается раскатать по асфальту. Я даже не шелохнулась, сопя носом, заложенным кровью. — Много не протянет уже. Бросим здесь. Они удаляются. Шагают куда-то: я не вижу их теней. Проверяю пальцы на движение и вяло переворачиваюсь на живот, ползу вперёд, совсем тихо, продолжая надеяться на своё спасение, как будто бы оно не было чудом. Звуки как под водой. — Нет, смотри: ползёт ещё, дрянь. — Не трогай меня! — звериным криком сходит с моего оскала, когда я, сама того не замечая, резко выбрасываю тряпичную руку навстречу звуку. В тупых и ослабленных ощущениях мне мерещится, будто появилось нечто, что врезалось в моего обидчика, вонзилось в него праведным кинжалом, справедливо разрубая. Мне тяжело сфокусировать взгляд, но до моих ушей доходит злобный рык, не предвещающий ничего хорошего. Меня поднимают за горло, и я вижу лишь окровавленное плечо напротив, сильные пальцы головореза сдавливают мою шею. Он что-то блеет в мое лицо, отвратно хмурит брови, едва ли не плюётся в меня от переполняющего его безумства. Мне всё равно, мне нет дела до сгорающих без воздуха лёгких, когда я только представляю, как ещё и ещё вонзаются такие ножи в его тело, пронзают его одежду и защиту, калечат его кости и органы, терзают, подобно когтям стервятника. И вдруг его рука ослабевает, когда что-то появляется в его локте. Кричит, в ужасе, не найдя даже идеи, за что ухватиться: множество осколков чего-то неизвестного торчит из его ног и рук. Я в блаженстве смеюсь истерично, кладя трясущиеся пальцы на ребро одного из осколков, нарочно вдавливая его ещё глубже внутрь. Уёбок. Смотрю за его спину. Мы, кажется, в бойлерной. Повсюду какие-то бочки и котлы. Почему я так им неугодна – я не знаю. И мне нет дела, пока мне угрожает опасность. Я стою недолго, пока не подключится второй, выворачивая мне руку из локтевого сустава с моим натужным вскриком. Огни комнаты плывут перед глазами, пока я бьюсь в попытках выбраться, осколки неизвестного появляются вновь, ранят его с остервенелой силой. Я слышу хруст своих связок, я чувствую каждую травму внутри своего тела, сдерживая желание упасть здесь трупом. Я готова даже шею свернуть, чтобы только увидеть страдания на этом равнодушном лице. Это чудовище заламывает мои руки, впивается пальцами в лицо в старании выдавить мне глаза, я кусаюсь, даже если норовлю выбить себе зубы. Ударяюсь спиной о стену, вокруг меня грохочут летящие по полу бочки и разбросанные вещи, мои пальцы с резкой уверенностью и силой сжимают тяжёлый гаечный ключ. Кидаю его так быстро, как только могу, слабо, но достаточно, чтобы с виска мужчины пошла кровь, и он остановился, чувствуя головокружение. Меня уже шатает слишком долго, чтобы не привыкнуть к этому состоянию. Грани, что так резко появились в первом мучителе, пропадают, резко вгрызаясь во второго. Целятся прямо в суставы, разрывают кости пополам, выбивают из него рёв. Глухой звук и оба тела опадают на пол. Ещё живые. Но мне абсолютно плевать. Я хочу выбраться отсюда. Разворачиваюсь к долгожданной двери, мои ноги подкашиваются и ведут меня совсем неверно, дрожат, собираются согнуться и опрокинуть меня, дабы я осталась здесь. И всё же я карабкаюсь по узкой лестнице, хватаясь за поручни. Я впиваюсь окровавленной ладонью в холодную ручку двери и мне она кажется самым тёплым, что я только чувствовала в последние секунды. Я не знаю, как выползла оттуда и как увидела яркий дневной свет, сжигающий мои и без того уставшие глаза. И абсолютное безмолвие. Здесь нет гула работающих котлов и нет стука труб. Я притаилась, скрываясь, кажется, за трибунами. Всё было похоже на то, что я была под спортзалом и вышла как раз на него. Отчего-то мне всё было так же неспокойно и хотелось убежать и отсюда, но что-то здесь было не так. Я закрыла за собою дверь, привалившись на неё спиной в надежде, что никто оттуда не выйдет и вновь опустилась на четвереньки, ползя вдоль трибун, я вглядывалась в промежутки между ступеньками и сиденьями. Здесь так много людей, но они почти немы. И рядом с ними вооруженные, одетые в разнобой, точно не военные. Террористы. Забытый в пылу борьбы за свою жизнь холодный пот вновь прошёлся по моему лицу тяжёлой каплей. Я завертела головой, стараясь лишь найти пути к отступлению. Как я могу спасти себя и этих людей? Что могу сделать я, едва ещё дышащая? Я не буду долго в сознании, и я это знаю. Мне нужно использовать это с умом. Лишь бы только подобраться к самому ближайшему уебану, что охраняет всех этих людей здесь. Это же школьники, да? Это же обычные дети. Какое же уродство. В порыве гнева я вскакиваю на ноги, и они несут меня преданно вперёд, я только бросаюсь в надежде на появление ещё одного осколка, что вопьётся в шею мерзавца и его товарищей. Неожиданно поднимается шум, я вижу, как вскакивают один за другим парни, что стремятся к дверям из зала, кто-то подбегает к бандитам, атакует их чем-то странным, за гранью понимания. Подобно моим граням, появляются, как магия, другие вещи: глыбы льда, острые потоки будто бы твёрдой и плотной воды. Во всеобщей суматохе я понимаю: только что произошёл саботаж, и я была его частью, дав возможность другим застать остальных врасплох. Я оказалась просто элементом неожиданности. — Эвакуируйте детей! Ну же! Всем построиться и сохранять спокойствие! — Не поступайте безрассудно! Умоляем! Они же вас всех покалечат! Убьют! — Заткнитесь, нам, по-вашему, что, сидеть и смотреть, как они нас по одному уничтожают, как зверей на убой?! Нахуй замолчите, блять! Мы выберемся отсюда живыми! Сотни голосов проносятся вокруг меня. Люди бегут, толкают друг друга в свежей давке, хватаются за соломинку спасения, меня задевают плечами и мне кажется, что я вот-вот упаду под ноги толпе, окажусь затоптана ими, пока меня не выдёргивает из потока спасающихся чья-то рука, настойчиво тянущая за собой к тому же самому выходу. Страшно до одури и у меня снова пропадает слух, когда я вглядываюсь в испуганные лица детей и старшеклассников. Дрожат, поджимают губы и утирают слёзы. Кто-то достаёт телефон, до этого пряча его, вестимо, украдкой. Всё дальше и дальше от меня голоса. «Мама! Мама, я в порядке! Мам, я пока что ещё здесь! Я люблю тебя, мам!». «Герои скоро будут здесь, клянусь, я выберусь!». Рыдают учителя, когда понимают, что варианта выйти через окна спортзала нет. Здание занято и снаружи. Эвакуационные выходы впервые ненадёжны. Крики сливаются в единый голос, старающийся восстать из кошмара. Пока все так решительно пытаются спастись, я медленно умираю. Кто меня ведёт? Кто держит меня за руку? А не встречает ли кто-то нас на выходе, рассчитывая только на то, чтобы расстрелять нас по очереди? Я слышу склоки, но они такие расплывчатые, наверное, это просто уже в моей голове перекатывается тяжесть, и я вот-вот упаду, едва переставляю ноги. Интересно. Что за ужас происходит вокруг меня? Что происходит со мной и всеми этими людьми? Кто эта девушка, что так крепко вцепилась в меня? Почему она со слезами на глазах смотрит на меня и дрожит, пачкая ладонь в моей же крови, только сильнее сжимая хватку, боясь потерять? — Акэйн! Акэйн! Нам нужно бежать! Школьный коридор теперь точно не сможет использоваться для предназначения. Кто-то прыгает в окна, в отчаянии разливаются передо мной всё более и более пёстрые чудеса. Мальчишка, только дотронувшись до металлической балки, продлевает её, чтобы пригвоздить к стене напавшего на него террориста. Парни и девушки закрывают собой детей, все разбегаются в рассыпную по зданию. Я иду только по инерции. — Я нас выведу! Я выведу, хорошо?! Не отпускай руку, пожалуйста, и продолжай идти! Я теряю зрение на каждую долю секунды – продолжаю послушно плестись следом, переставляя избитые ноги. — Акэйн! Резким движением она приседает, тянет меня за собой на пол и прячет голову руками. Резко раздаётся взрыв, куски стен летят, сталкиваются друг с другом, окна выбивает и осколки падают прямо на школьный пол, нам под ноги. Оглушительный грохот раздаётся сразу в нескольких местах, вибрация идёт по зданию, поднимается пыль. Падает штукатурка, тотчас появляется термоядерный запах бензина, чего-то ещё горючего. Нам нельзя оставаться здесь, и я встаю, несмотря на то что взрывы ещё звенят где-то рядом с нами. Нужно бежать куда-то вглубь, искать только возможность и намёк на то, чтобы выбраться из этой ловушки, связывающей всех нас. — Что ты делаешь?! Даже если захочу – не отвечу. Нельзя разменивать время на глупые вопросы и ответы. Я начинаю бежать по коридору вперёд, прочь из корпуса. — Там кто-то стоит! В моё плечо врезается ожогом сгусток чего-то. Блять! Расщепляет кожу, от неё исходит пар и густые капли крови только скатываются по моей руке. Я не сдерживаю крика пробудившейся боли, отхожу к стене. Вода, появившаяся из длани девчонки, окропляет свежее ранение, очищает от неизвестно чего попавшего. Она рыдает, но я совсем не вижу её слез. И не вижу того, кто атаковал меня. Как только начинает шипеть ещё один снаряд, девушка вырывается вперёд, и водная стена защищает нас. — Нам придётся пробиваться сквозь них! — Пусть. И она, одолеваемая сильной дрожью, кивает мне, вероломно идя вперёд, и водная стена движется вместе с ней. Опасно медлить. Появись в моей руке всё та же грань и мне стало бы в разы легче. Без особой надежды, без особых мыслей, только со слепой тягой – я бросаюсь вперёд сквозь водный засов, огибающий мою фигуру, выбегая прямиком на ошарашенного головореза и вбиваю в его живот острый осколок. Под моим весом он падает оземь, а мы с девчушкой поворачиваем в сторону лестничных пролётов. Оттуда бегут другие школьники, некоторых ранят большие колючки, падающие откуда-то сверху. Больше похожи на единый поток бесформенной кучи, озаряемой страхом. — Быстрее! Помогите остальным и не оставайтесь поодиночке! – а она сообразительная, сразу же переключает своё внимание на них, обеспечивая уже их безопасность. Водный барьер резво перемещается под потолок, впитывая в себя каждый падающий снаряд, позволяя ученикам схватить других пострадавших, чтобы вынести их отсюда. — Поторопимся, пройдём через другой вход! – подхватывает меня за руку, вновь с силой ведя за собой. Будет действительно легче, если все распределятся. Большое скопление заложников даст только преимущество террористам. Особенно если они собираются дальше выкурива- Строительная пыль вновь летит на нас, когда сносится стена где-то недалеко, девчонка обхватывает мою талию и опрокидывает нас двоих на пол. Я не успею даже захрипеть от боли, когда она поднимается, бежит дальше. Шум всё ещё звучит в голове звоном, и я не различаю плывущий пейзаж: все стены для меня одинаковы. Мелькают силуэты, и я понимаю, что шепот сопровождающей меня девочки совсем утих и она зажимает мне рот ладонью. Ясно. «Их там… Слишком много», — прячет она меня дальше от угла стены, сама осторожно выглядывая с видимой опаской. Её хватка совсем слабеет, уже неочевидно, кто кого ещё держит. Капля пота скатывается по её болезненно бледному лицу. — Куда же я нас завела? — её губы шепчут в немой истерике, она скоро обнимает меня за плечи и озирается по сторонам, вслушиваясь в звуки. Не слышу ничего, но она значительно расслабилась. Кажется, всё спокойно. Пока что. — Мы можем спрятаться в туалетах, пока они бродят вокруг… — Там есть откуда сбежать? Она вздрагивает от шума моего голоса, едва ли не всхлипнув. Не ожидала. — Я… Мне кажется, что будет лучше переждать. Ты погляди на себя: ты совсем плоха, Акэйн-тян… — Мы сможем сбежать оттуда? Сама мысль о том, чтобы сидеть мышью мне противна. С чего я могу быть уверена, что я не взлечу на воздух с ней? Я хочу убежать отсюда, скрыться, ломать ноги в беге, лишь бы не находиться здесь. Заветная возможность осуществить собственное спасение отсюда разгорается во мне ещё одним порывом силы, и я заставляю девчонку встать на месте, крепко схватив её за запястье. — Я не знаю. Только если через окно, но они вокруг здания. Может быть, нам повезёт сделать это тайком, но… Акэйн! Успеваю взглянуть назад из-за плеча, когда замечаю, как на меня летит поток выросших из неоткуда травянистых лоз. Пахнут противно, зажав небрежно нос, я тут же отклоняюсь в сторону. Водная твёрдая гладь появляется передо мной – дело рук девчушки. Появившаяся жидкость становится слишком жёсткой, из-за чего насланная на нас атака рушится об неё, отражаясь назад. Хочу я или нет, но теперь нам действительно необходимо спрятаться. — Веди меня! Ей не нужно повторять, даёт стрекача по школьному коридору, даже не оборачивается, а я только бегу за ней. Слабые ноги в каком-то роде помогают, по инерции я только ускоряюсь вперёд, вот-вот упаду, но тут же восстанавливаюсь в ритме, следуя за фигурой, на которой я сфокусировала всё своё внимание. Бег, показалось, длился целую вечность, пускай я отчетливо понимала, что такого не может быть. Время текло мучительно долго, то ужасно быстро, совсем не позволяя и остановиться для того, чтобы отдышаться. Мы упали на плитчатый пол туалета вдвоём, уселись, переводя дух. Впивающиеся рёбра сковывали движение моих лёгких, которые продолжали так сильно гореть. Мне отчаянно не хватало воздуха, но хвататься за него так сильно я не могла: нельзя шуметь. — Остаётся… Остаётся ждать, — между вздохами в полтона шелестит она. Я скосила на неё неясный взгляд. — Как… Как тебя… зовут? Не понимает моего вопроса сразу и смотрит озадаченно. — Что? — Девочки! Вы из спортзала?! Из-за кабинки показывается голова какой-то перепуганной девушки и она тут же выскакивает к нам. После неё я замечаю внутри других кабинок ещё несколько учениц. — Да, — моя спутница украдкой следит за коридором. — Мы слышали взрывы, — лопочет самая маленькая, пряча рот за ладонями. — Кошмар, на тебе живого места нет, — до этого робкими шагами приближающаяся к нам девушка вдруг подлетает ко мне, опускается на колени и поднимает мою вывернутую руку. Мне плевать, и я просто молчу, безвольно опрокинувшись на стену комнаты, даю ей делать со всеми моими ссадинами и нет, всё, что она только пожелает. Слышу треск одежды: девушка отрывает рукава от своей блузки, вытирает мое лицо и шею. Неужели так много крови? Моя лёгкая голова едва держится на месте. Перевязывает мой локоть, бережно осматривает каждый свежий синяк и с ужасом глядит на ожоги от электрических зарядов. — Это они сделали? — её лицо обезображено боязнью. — Да. — Нам нужно выбираться отсюда, — говорит первая вышедшая к нам. Отчетливо вижу ярко-оранжевые волосы. Рыжая. — Они на всём этаже. Кто-то пытался пробраться через те входы из спортзала, но… Я не знаю, как они сейчас. Мы… Мы убежали. — Они по всему периметру? — Скорее всего. — У кафетерия окна выходят прямиком на улицу, а не во внутренний двор школы. Для них было бы слишком рискованно поднимать панику вокруг спального района. Вау, а Рыжая весьма спокойная и продуманная. Похвально. — К нему ещё нужно добраться. — А как же вы сюда дошли? Особенно она, — и кивает в мою сторону. — Мы… Отбивались причудами… — И мы так же. Иначе здесь не выйдет. Либо мы их – либо они нас. Шустро разобравшись с моими ранами, школьница привстаёт. — Тебе срочно нужно в больницу. Рыжая оборачивается на остальных девочек. Включая меня и мою спутницу, нас было теперь семеро. — С нами пойдёте? Наверное, девочки согласились, если теперь меня, поддерживая, вели следом. Переставлять ноги казалось теперь совсем непосильной задачей, я висла на чужом плече, наблюдая за тем, как обезображен школьный пол: весь в осколках, грязи и крови. Может быть, моей. Не знаю. — Как-то слишком тихо, — голос Рыжей звучит прямо над моим ухом. Должно быть, несёт именно она меня. — Думаешь… Ушли? — спрашиваю я, пытаясь поднять голову. — Не исключено. — Я не чувствую никого рядом, — трясущаяся девчонка впереди со светлым каре идёт только лишь под злостным взглядом Рыжей. Моя же компаньонка рядом с ней: обеспечивает нас водным барьером со всех сторон. Однако до кафетерия, как я поняла, идти нам придётся долго обходными путями. Это показалось Рыжей целесообразным – не приближаться близко к лестничным пролётам и самому центру школы. Тяжело вздохнула, наконец переведя дыхание. — Девчонки, из какого вы класса? Моя спутница отвечает что-то нечленораздельное. Но всё-таки отвечает. — А, параллель. — Ты не знала? — Я в этом году перевелась. Престижное, чёрт возьми, заведение! Рыжая давит смешок от нервов, и я вместе с ней. Это же первое, что только волнует человека в этой ситуации! Смешно. Если бы я не истекала кровью, я бы подумала, что мы просто пошли за пирожными в столовую. Но образовавшееся гробовое молчание действительно сильно нас пугало. Мы то и дело озирались по сторонам, совсем не понимая, почему Светлая не улавливает ни единого присутствия кого-то живого рядом с нами. Идти дальше до кафетерия мы стали более скорым шагом. Даже я шла уже своими ногами, игнорируя острую боль во всех точках тела. Плевать, самое главное – мы вот-вот выберемся отсюда. — Чувствую! Чувствую! У окон! — Да тихо ты! — шипит Рыжая, тут же приказывая нам всем пригнуться. Я без лишних указаний ползу ближе к стене, чтобы только придвинуться к дверям столовой. — Всё равно идём? — в панике спрашивает спутница. — А как же, — легко отзывается Рыжая, пустившись вслед за мной. Столы и стулья были хаотично расставлены по просторному помещению. Спешка, паника; запах еды сменился запахом пожара, идущим из коридора. Сдираю колени о какие-то осколки и холодный пол, а ладони и так уже исчерчены ранами. Хватаюсь за подоконник и поднимаю голову, смотря за тем, что происходит на улице. Резкий солнечный свет слепит меня ненадолго, и я широко раскрываю глаза. — Полиция! — Рыжая только успела озвучить, как я уже встала на две родные и вцепилась в оконную ручку, раскрыла широко окно. Я быстро поднялась на подоконник и тут же прыгнула смело из здания, небрежно приземляясь на отбитые коленки. Мои горящие увечья опаляет холод улицы. Небо белое-белое, пасмурное. И мне тут же кажутся спасением множество голосов, обступивших меня. — Ещё дети! Ещё! Господи, девочки! Рыжая приземляется рядом со мной и помогает другим ученицам спуститься вместе с подоспевшими сотрудниками скорой помощи. Меня придерживает какая-то женщина и быстро ведёт к машине. — Не уводите её от меня! Акэйн! Знакомый её голос звучит совсем рядом в счастливых рыданиях. Мне тоже становится легче, и я наконец дышу. Всюду шум: рации, телефоны, говор, указания друг другу. Я слышу звуки затвора, здание фотографируют, фотографируют побои на мне, фиксируют каждую лишь мелочь с нескрываемым страхом и сожалением. — Ещё раненные есть?! – я слышу мужской обеспокоенный голос, надрывной. — Да! – ему отвечают быстро. — Там погибшие! Погибшие там! – голос какого-то парня, -- Миори-сенсей! Миори-сенсей! Она умерла! — Я не вижу его! Я не вижу его! Где Тадаши?! — Он внутри остался! Громко кто-то плачет. — Почему группа «А» не отвечает?! — Они в злодеев врезались! — Когда уже прибудут герои?! Всюду суматоха, люди пытаются спасти всех, кто только находит путь сюда. Всех, кого ещё могут вытащить спасатели, кого сюда приводят. — Вы слышите меня? — вдруг выбивает меня из ступора медработник, чуть давя на гематому в надежде вернуть в реальность. — Слышу. И тут резко я понимаю, что шум уже давно стих. Мигалки всё по-прежнему горят, все люди всё ещё здесь, но я не вижу больше рыданий. Кого-то уже увозят покрытыми. Что произошло? И взгляд мой более ясный. — Надолго же вас отключило. — Что? — Причудой пользовались? Чем? — Да. — Значит отправляетесь с оперативниками в участок с остальными учениками. — А раны? Смотрит на меня странно. Я поднимаю руки: напоминанием от ужасных страданий остались только кровавые разводы на одежде. — Ясно. — Акэйн-тян! — подбегает к раскрытым дверям девчушка, что меня сопровождала. Только сейчас я могу её спокойно рассмотреть. Своими зелёными глазами она смотрит на меня с ярким облегчением. Одета она по-спортивному: форменная безрукавка и шорты. Волейбольщица, наверное. Сверху накинула на плечи врученный спасателями плед, — идём! Медработник помогает мне спуститься обратно на асфальт и тут же девчушка прижимается ко мне, накрывая меня лучше. — Куда мы? — Тех, кто столкнулся напрямую, опросят. Касательно того, как мы применяли причуды. И составят описание с места событий. Тебя же вылечили, да? Тебе не больно? — Больше нет. — Вот и отлично! — и мило мне улыбнулась. Происходящее продолжало плыть передо мной, и я даже не заметила, как мы оказались на заднем сидении полицейской машины. Пускай ничего страшного больше не происходило, обстановка всё ещё была гнетущая. Перед глазами всё виднелись обезображенные безвыходностью лица людей. Я выдохнула, опустив руки на колени. Порванные колготки, испорченная кровью школьная юбка. Белую блузку тоже теперь только выкидывать. Я тяну руку к голове, к виску, которым я когда-то ударилась. Ни царапины больше. Перевожу взгляд на новоприобретённую подружку. Всё нервничает: крылья носа дрожат. Волосы у неё красивые. Небесно-голубого цвета локоны вьются на плечах, ниспадают до самых лопаток. Смотрю на неё некоторое время и всё-таки не могу вспомнить и намёка на неё имя. В глазах темнеет и я уже не чувствую себя. Прихожу в себя я уже внутри кабинета. Перед нами – оперуполномоченный. Рядом с ним – детектив, невесть почему здесь оказавшийся. Но смотрит на нас двоих с любопытством, а пальцем постукивает по столу, явно действуя на нервы первому. Что они здесь делают? А что здесь делаем мы? — Школа Такахаси, значит, — мужчина шелестит бумагами и достаёт ручку, глядит на пустой бланк. Я оборачиваюсь в надежде увидеть свою подругу. Повезло, она совсем рядом. Я не понимаю, что происходит. — Вы не бойтесь, — подаёт голос тот, что стоит у стола. Одет по всем канонам нуарных фильмов: в бежевый тренчкот и такого же цвета федору. Выглядит куда приветливее и улыбается нам мягкой улыбкой, — просто ответите на вопросы и будете свободны. Всё в порядке, и вы в полной безопасности. Ваши родители обо всём оповещены. Это меня не волнует, как и сами вопросы. — Как тебя зовут? — составляющий бумаги смотрит твердо на меня, и я тут же мнусь. Молчу где-то несколько секунд и тот уже меняет настроение своего взгляда, но я всё равно не знаю, что мне ответить. — Я не помню. — Потеря памяти? — тут же спрашивает он осторожно. — Да. Но я помню все события, что были недавно. — Головой ударилась. Ты знаешь её имя? — он смотрит сбоку от меня, на девчушку. Она выглядит более напуганной и в свете здешней лампы совсем белой как снег. — Такаги Акэйн. — Дата рождения? Она ненадолго замирает, вспоминая. — 15 июля 2120 год. — Четырнадцатилетние… — с какой-то горечью в голосе говорит он, — так. А теперь ты, — снова смотрит на меня, — что ты помнишь? — Я очнулась в бойлерной, под школой, в подвале уже избитой. Там было двое мужчин: один точно мог управлять электричеством, он оставил на мне ожоги и с ним я дралась после. Я оставила в нём осколки своей… Причуды. Я выбежала из подвала в спортивный зал, где ученики уже принялись спасаться. Мужчина внимательно записывал, что-то сокращая и поясняя лучше, чем я. — Продолжай. — Они открыли двери зала. Мы… Мы с ней, — я взглянула на девушку, — выбежали вместе, она взяла меня под руку. Там мы добирались вместе до лестницы, прежде чем на нас снова напали. В плечо мне что-то попало и разъело, затем она выставила перед нами… Водный барьер, который защитил нас от того человека и… М-м-м, с лестницы бежали дети… Потом мы бежали дальше по коридору. Везде грохотали взрывы. — Вас задело? — Нет, но мы были совсем рядом с ними. Он кивает. — Мы столкнулись ещё раз с… Со... Со злодеями, — никто не взглянул на меня странно и поэтому я не остановилась, — но успели убежать в женский туалет всё на том же этаже. Там мы встретились с другими ученицами. Одна из них перевязала мои раны, — я тут же перевожу взгляд на свою руку, но не нахожу на ней обрывки девичьих рукавов, только свежие бинты, совсем белые, выглядящие контрастно с моей грязной рубашкой, — одна была рыжеволосая. Она повела нас, семерых, в кафетерий. На своём пути мы уже не встречали никого и добрались спокойно до столовой. Там уже нас встретили. — Понятно. Он ещё пишет ручкой, а затем расписывается в конце бланка. Я взглянула на другого мужчину. Он смотрел на меня с какой-то гордостью в карие глазах и волнением. — Вы вдвоём выбирались оттуда? Вы молодцы. Я молчала. Он же продолжал: — Вы использовали причуды в целях самообороны, никто не пострадал по вашей вине. Вам ничего не будет за использование, можете не беспокоиться. Полицейский отвернулся от нас двоих и сказал коллеге: — Передашь данные в другой отдел, сомневаюсь, что это их рук дело. Под «их» он определённо имел в виду не нас, кого-то другого, кто был ответственен за нападение на школу. — Кийона Нико, — говорит голубоволосая, когда очередь доходит до неё. — 21 мая 2120 года. Несмотря на то, что Нико пересказывала всё происходящее оперу весьма спокойно, утаивая те же детали, что и я, когда мы вышли из кабинета, она уже выглядела чересчур взволнованной. В плохом смысле. Она взялась за мои плечи и, словно пытаясь найти что-то в моём лице, пристально вглядывалась в мои глаза. — Ты правда ничего не помнишь? — Правда. — Тебя зовут Такаги Акэйн! — Ты уже сказала. Она кусает губы и пытается вспомнить ещё что-то. — Мы с тобой дружим с детского садика! Я – Кийона Нико! Ки-йо-на! Ни-ко! Тебе нравится чёрный чай со льдом, а ещё ты любишь смотреть всякие драматичные аниме и плакать под них! Сотрудники полиции проходили мимо нас и косили взгляды. — И парень у тебя ещё есть! Сано Иори! Са-но! И-о-ри! Слышишь, да?! Иори! Страшенный пацан, не понимаю, правда, чем ты его полюбила! Но он твой парень! — Нико! – прикрикиваю я, пытаясь вернуть её с истерики на землю. Она разразилась ещё более громким рёвом. — Ты вспомнила, как меня зовут?! — Ты мне только что сказала! — Да? Извини, — она неловко почесала светлый затылок и отступила, давая мне возможность должным образом осмотреться. — Мы в участке? — А… Ага. Ты всё еще не заметила? Я видела, что ты уснула у меня на плече в машине, но не так, чтобы аж забыть, куда мы направлялись. — У меня каша в голове. Нико поджала губы, робко хватая меня за руку. Только сейчас я заметила, что из её волос выглядывали остроконечные ушки, странно дёрнувшиеся. — Моя мама заберёт нас. Кийона Акеми! Так мою маму зовут! — Ты опять за своё? — Прости… Я очень напугана. Ты помнишь своих родителей? — Нет. Она замолкает ненадолго. — Это… Это плохо. Ох... Голова трещит у меня, но кажется, что сейчас разрыдается именно Кийона. — Моя мама заберёт нас и тебя встретит твой отец… Ах, я совсем не помню его имени… Ты же… Ты же говорила мне… Юки... Юкине ли? Как же стыдно, господи… — Мне нет дела, как его зовут. Она безучастно кивает. — Идём, подождём снаружи, мне здесь дышать нечем. — Идём. Улица вновь встречает нам морозом, и я неуютно поёжилась. Теперь я не чувствовала адской агонии, не было даже фантомной боли, но всё же дрожь от холода казалась мне теперь божьей благодатью, если сравнивать с тем, что было до неё. Город оживлён. Высокие дома, небоскрёбы, повсюду автомобильное движение, запахи ударяют мне в голову, как и свет вывесок, что горят на верхушках многоэтажек и рядом с нами, у самого низа. Изображения сменяют друг друга, но я успеваю различать иероглифы и читать их. Удивительно. Картинки на экранах кажутся до боли знакомыми, и я узнаю каких-то персонажей. Когда же я замечаю слишком запомнившееся лицо, я дергаю за руку Нико. — А кто это? Обомлевшая от вопроса, который показался ей совсем диким, она вновь возвращается взглядом на рекламный стенд. На нём изображался загорелый мужчина в сине-бело-красном костюме и жёлтым плащом, выглядел как типичный американский супергерой, особенно с этими жёлтыми волосами-антеннами. И самое обидное, что я знала, кто он. И теперь слова полицейского о «причудах» казались мне куском паззла. — Это… Это Всемогущий. Я хмыкнула. — Понятно. Мне снится. Я нахожусь здесь? Неверующе поднимаю излеченную руку под недоумённый взгляд Кийоны. Двигается, как моя родная. Ощущается точно так же. Чувствую каждое дуновение ветра кожей, словно и не сплю вовсе, а нахожусь здесь всецело. И ноги стоят на земле так же крепко и надёжно, не проваливаются в вату сна. По спине идёт дрожь. — Всё хорошо? — Да, — равнодушно лгу. Может быть, это действительно просто хорошо осознанный сон. Стоит мне только найти кровать, и я выберусь отсюда. Только дождаться, когда я доеду до дома. Мне нечего паниковать. Нечего же? — Вот, моя мама едет. Машина останавливается на аварийках у тротуара рядом с нами. Нико без какого-либо промедления открывает дверь у задних сидений и пропускает меня вперёд. Хлопает дверь. — Господи, малышки! — оборачивается она с места водителя на нас. По её пухлому лицу скатываются слёзы одна за другой. Она всхлипывает и сгребает нас в неаккуратные объятья, поочерёдно целуя в лоб. Я просто безвольно повисла, — вы в порядке? — Да, мам, да, — Кийона безэмоциональна, и вскоре откидывается на спинку сидений вместе со мной. Смотрит на меня украдкой и заламывает пальцы, не находя, что сказать. Женщина размазывает пальцами капли слёз, поправляя лёгкий макияж. Рвано выдыхает и всё же хватается руками за руль. — Мы же как только все узнали о том, что у вас происходит, сразу все как на пороховой бочке. И всё неясно, что дальше случилось, — мы отъезжаем от участка и выходим на городское шоссе, — что по новостям передают – непонятно! Репортаж пустой: видели уже только как вас спасательная операция выводила. Как взгляну — так там ты, Акэйн, с ног до головы в кровищи вся! Досталось же вам там. Господи, какой кошмар! — Мам… — И никто к вам долго так пробиться не мог! Что вы, что полиция пострадали! И на что они только надеялись, не послав к вам героев?! Как же можно медлить в такой ситуации! Погибло-то сколько! Только сейчас насчитали пятьдесят умерших! Это детей! Детей столько! А раненных? А раненных же ещё больше! — Мама, следи за дорогой. Акеми шмыгает носом, и я слышу только её тяжелое дыхание потом. Перевожу взгляд на вид за окном, прижавшись щекой к стеклу. Мне нет дела до истерящих матерей и их же дочерей. Единственное, что меня волнует – это реальность этого мира. Как я должна это проверить? Рыщу глазами по каждому баннеру, что встречу на дороге. Но всё читаемо, я понимаю всё – как это возможно? Я ни разу в жизни не учила японский, но слова сами вскакивают в моей голове инстинктивно, как будто он мой родной. Цифры не меняются, остаются всё те же, как бы я не сменяла угол обзора и не моргала. Даже если я взгляну на светофор – он показывает отсчёт последовательно. По всем признакам пролетает. Тянусь рукой к Нико и наклоняюсь к ней же. — Напомни, — аккуратно шепчу я, стараясь сделать так, чтобы Акеми не услышала, — когда я родилась? Кийона-младшая смотрит сначала на меня, затем на свою матерь. — 15 июля 2120 года. Сходится. Я молча кивнула. Паника пробиралась по моему позвоночнику прямо в голову. До одури становилось тошно и тревожно. Мне уже становилось совсем неясно, сплю я или нет. Всё лишь кричало мне об одном: разворачивающиеся передо мной события есть реальность. И мне не хочется им верить. Вовсе не хочется. Кто я? Нет. Это я помню. Я знаю, как меня зовут, я знаю, откуда я. Я знаю всю свою жизнь. И в ней определённо никогда не было такого. Я же… Я же из реальности, а это всё – выдумка. Как я могу быть здесь? Это совсем невозможно. Это просто воспалённое воображение, что так разыгралось перед сладкой дрёмой. Вот-вот я проснусь от этого кошмара и не вспомню его после. Мне нужно только понять, как проснуться. Хватит. Хватит. Хватит! Я больше не хочу спать! Я кричу в мыслях, кричу в своей голове. Я не могу закричать здесь, в машине, мне сдавливает горло, давит на пульс моё волнение. Сухая горечь нарастает в грудине. Я должна выйти отсюда, я не должна слышать все машинные сигналы, не должна слышать мелодию, что играет за окном. Я не должна слышать радио. Я должна быть в ночной тиши, должна быть под своим мягким одеялом, лежать затылком на мягкой подушке. Я так и не поняла, что происходит, начиная с самого своего пробуждения. Я исчезаю в нереальности существующего, встречаюсь с нереальными людьми, дерусь с ними. Почему боль была такой явственной? — Акэйн. Мы к дому подъезжаем. — Ага. Обычный спальный район. Всюду деревья с раскрывающимися почками. Ходят люди, хоть на улице уже медленно вечереет. Веселятся и улыбаются. Нико тайком держит меня за руку и смотрит на свои ноги потерянно. И ощущение тепла её пальцев на моей ладони настолько реальное, что мне хочется сломать себе руки, чтобы только не чувствовать это касание. Гадость. Неимоверно желаю убежать отсюда и никогда больше не вспоминать весь сюрреализм этого дня, вечера, ночи. Неважно. Когда я выхожу из машины, остановившейся в дворе напротив какого-то подъезда, меня встречает мужчина, которого Нико назвала моим отцом. Ложь. Ничуть на него не похож: лицо овальное и худое, такое белое, под глазами залегли синяки; русые волнистые волосы переходили на концах странным образом в совсем светлый цвет. И глаза у него зелёные. Это же не так. Стоит мне только сровняться с ним, как на плечи мне падает пальто, в которое тут же укутывают лучше и теплее. Я не обращала на промёрзшее своё тело ни капли внимания, поэтому особой разницы я не заметила. Человек выглядит волнующимся, не до такой степени, как Акеми, чтобы ронять сопли и слюни на асфальт, но достаточно, чтобы я поняла, что он действительно переживает родительским сердцем. Несмотря на внешнее спокойствие, его слегка потряхивает, когда он поправляет очки на ровной переносице. Он странно и взволнованно молчит, прощаясь только с Кийонами, а меня крепко держит за руку. Должно быть, в панике он находится не меньше моего. Оно и понятно. Шаг за шагом, и мы приближаемся ближе ко входу в подъезд. Поднимаемся по ступенькам, затем на лифте. Тишина. Это даже к лучшему, я совсем не знаю, что я вообще должна сказать и как мне нужно говорить с ним, если он решит спросить меня о чём-то. Он только продолжает сжимать бережно мою длань, изредка гладя большим пальцем из-за тревоги. Совсем не знаю, как только я проебалась, что даже оказалась здесь. Белые стены, аккуратные полы, всюду стоят искусственные растения, за которыми следят. И это мы даже не зашли внутрь квартиры, находясь только в вестибюле самого жилого дома. Запах здесь, конечно, химозный из-за моющих как раз-таки средств, но даже приятный. Не то, что у меня дома. Сквозь окна пробивается слабый солнечный вечерний свет. Всё походит на затишье после кошмара, а я всё ищу несостыковки на панели электронных часов и панелей, когда провожаю взглядом кабину лифта, что осталась позади. Щелкает замок и проворачивается ключ в нём. Совсем тихое место. В груди теплеет какое-то спокойствие, не осознаваемое моим разумом, но зато телом. Будто я действительно вернулась в то место, которое так бессовестно запамятовала. Я полностью уверенна в том, что никогда здесь не была. Я не рассматриваю подробно интерьер, лишь плетусь по наитию туда, куда меня отправит «Отец», всё-таки подавший голос. Тон у него негромкий, чуть хрипящий – в горле у него, наверное, пересохло. Да и у меня тоже. Снимаю с себя всю грязную и рваную одежду, переодеваюсь в чистое, что мне так любезно достали и опускаюсь на кровать в чужой комнате. Сизые обои, тёмная строгая, угловатая мебель. Но постельное белье очень мягкое и я давлю желание распластаться по перине звездой. День ещё не окончен. — Акэйн, — уставшая фигура «отца» застывает ненадолго в дверном проёме, и я перевожу на него взгляд. Немного погодя, он приближается ко мне и опускается на колени, опираясь руками на постель. То ли не нагнетать и без того тяжёлую атмосферу случившегося, то ли просто от страха того, что произошло. Но он выглядит достаточно твёрдым, чтобы поговорить со мной нормально. — Я ничего не помню, — опережаю его я. — В смысле? — Я не помню ничего, кроме событий в… В Такахаси, — так, кажется, называлась моя школа. — У нас есть ещё время, и мы можем обратиться в больницу, — встрепенувшись, он приподнимается. Ни за что. Мне нельзя в больницу. Что вообще они найдут? Да к кому вообще можно обратиться с такой проблемой? — Наверное, это просто контузия или что-то вроде того. Всё временно. — Ты уверена? — Просто напомни, пожалуйста, кто ты и что есть вокруг. Мужчина смотрит на меня с грустным недоверием, но прогибается под мою просьбу, вздохнув. — Ты… — Акэйн Такаги, — киваю я, проверяя и свою собственную память на то, кем я являюсь, — родилась 15 июля в 2120 году. Запомнила, молодец. И всё же, даже такое меня не успокаивает от вдруг накатившего предательского волнения, разливающегося по моему телу тяжёлым штормом. — Я Юкайо. Твой папа, — уточняет он. Ему кажется странным объяснять такие очевидные вещи, и я его прекрасно понимаю: ситуация максимально неуютная, —Чииоко – твоя мама. Она сейчас не дома. — Я… Я в Японии. — В Мусутафу. Заламываю пальцы, глядя куда-то перед собой. Вот чёрт. — Да, в Мусутафу. Верно. Причуды. Злодеи. Герои. Всемогущий. Мусутафу. Мне не везёт. Нет, конечно, это не очень страшное место для того, чтобы оказаться здесь. Могильный холодок проходится по моей коже мурашками. Мне больше по душе родной мир. Очевидно, что мой испуганный взгляд Юкайо сложно не заметить. — Ты устала, — просто так и легко сообщает он. Да, я знаю. Я устала, — ложись спать. Колеблясь, я киваю. — Хорошо. Конечно, я сама хочу уже заснуть. Проснуться. Свет в комнате гаснет, Такаги выходит за дверь спальни и оставляет меня здесь одну. Я только касаюсь мягкой постели спиной и надеюсь навсегда в неё провалиться. Руки дрожат, я хватаюсь ими за одеяло и без промедлений укрываюсь им. Мне не нужно быть здесь. Я не должна быть здесь. Только пара усилий – я уже проснусь у себя дома, как ни в чём ни бывало. Лишь бы только уснуть. Поскорее. Почему же совсем не получается? Почему в моей голове так много мыслей? Всё то, что я сегодня увидела – ничего не значит. Это происходит не со мной, а с Акэйн Такаги. Меня не зовут так! Я не родилась в Японии в каком-то году. Я вовсе не знаю японский, так почему же я так легко его читаю? Это всё – ложь! Ложь и только, ложь моего подсознания, решившего воссоздать в моём сне какой-то попаданческий роман. Это воображение моей дрёмы и стоит мне только возжелать – я тут же открою глаза и мне встретятся родные плакаты из моей комнаты, мои родные зелёные цветы, что стоят на стеллаже. Я услышу мурлыканье своей кошки, почувствую щекой её мягкий мех, ведь она опять улеглась совсем-совсем рядом с моей подушкой. Я ведь имею контроль над тем, что произошло. Ведь так? Смотрю в потолок и игнорирую холодные слёзы, стекающие по моим вискам. Мне нет до них дела, ведь самое главное – заснуть. Я закрываю глаза.