SMILE

Свет погас. На огромном экране конференц-зала возникла знакомая Росинанту высокая и статная фигура. За её плечами торжественно высились корабли: изящные каравеллы и бригантины, тяжеловесные галеоны, режущие воду острые клиперы — опасные и красивые. Все они уже давно ходили благодаря затейливым современным технологиям, а не парусам, независимые от ветра, от неба, от суеверий, подчиняясь лишь науке — и воле таких людей, как Доффи. Моне любила эту фотографию, выставленную сейчас напоказ перед полным залом, как эффектный киношный постер, и говорила в полушутку: «Молодой господин тут похож на Короля Пиратов». — Донкихот Дофламинго, провидец, гений, патриот, — зазвучал в записи голос покойной Моне, и скучающий Росинант невольно заслушался, рассматривая обаятельное и внушающее доверие светило науки, упакованное в модный образ с глянцевых обложек.  В строгих и стильных костюмах братец выглядел претенциозно; намёк на улыбку, оправа очков под цвет узора дорогущего галстука, эффектные позы — и всё это настолько не вязалось с настоящим Доффи, каким его знал Росинант. Настоящий был... небрежнее — и редко скован условностями. Улыбайтесь — это всех раздражает! И прочие вздорные вещи, вроде любви к весёленьким тряпкам, раритетным безделушкам и кровавым гладиаторским боям. Но даже ему, талантливому изобретателю и эксцентричному властителю умов, требовалось поддерживать реноме, угождать, обманывать и соблазнять: смотрите, я легко и элегантно ношу одобренные высшим светом шмотки, я такой же, как вы, а не пригретая по чужой милости шавка, смотрите, как я небрежно задираю манжет, под которым сдержанно блестят платиновые часы от самого Кайдо — скука смертная по дизайну, но так и быть, ведь это подарок одного из инвесторов, смотрите, ничтожества, я вас не презираю и не игнорирую (знали бы они, как любимчик публики Доффи пышет злостью наедине с ним, верным псом, родным братом, своей тенью и кривым отражением, и что с радостью говорил бы всё, что думает, прилюдно, но Требол, кривясь, очень просил так не делать и покупал Доффи какую нибудь безумную безделушку. Доффи улыбался и терпел, как терпит ещё не проснувшийся вулкан).  Прикрыв глаза, Росинант беззвучно проговаривал слова в унисон с чарующим голосом из видео, зная их наизусть: — Уже в раннем детстве Дофламинго, сын легендарного разработчика Хоминга, удивлял окружающих своими блестящими способностями. В восемь лет он собрал первую плату, в десять — первый двигатель... Плату собрал Росинант, а Доффи, мелкий говнюк, выдал его работу за свою. Росинант поначалу ужасно злился и не разговаривал с ним, но увидев, как брат светится от похвалы отца, простил. Роси тогда перепали мамины конфеты — она о подмене догадалась: ещё бы, они вместе читали те книги с легендарного исчезнувшего острова Охары, полные тайных знаний, предсказаний и зашифрованных в сказках технологий, вместе рассматривали картинки, да и в мастерскую, поглазеть на «настоящие чудеса», Роси взяли вместе с Доффи, но ему там не понравилось. Через полгода Доффи собрал новую плату самостоятельно. Она была откровенно хороша, и теперь Роси восхищался и гордился им — и немножко собой, за то, что невольно подтолкнул к этому. — Незадолго до окончания Дофламинго института великий Хоминг умирает. — На фотографии отец улыбался печально, словно извиняясь перед кем-то. Таких улыбок не должно быть у тенрюбито. Но дедушка потерял влияние и приставку «Святой», Хоминг и вовсе был вне политики, а вот Доффи гордился своей причастностью к великим домам, из которых сформировалось Мировое Правительство. В поисках какой-либо информации о том несчастье, что случилось в их семье, и том, как причастно к нему ПМ, Росинант подался в Дозор, и, немного обжившись там и обтесавшись, тихонько пошуршал по отчётам и аудиозаписям в архивах, а порой и за свой счет наливал ром кому надо и молча слушал. Так он выяснил, что, когда отец ушел с головой в создание «нового артефакта» по чертежам Охары, некоторые члены МП следили за их семьёй и обхаживали отца, надеясь заполучить невиданное оружие в свои руки прежде других, сулили Хомингу восстановление статуса тенрюбито, возвращение в сонм мировой знати. Присылали своих церберов из Сайфер Пол: оценивать, охранять, предупреждать.  Отец…Тяжесть мёртвого тела вновь оттянула руки, в носу защекотало от иллюзорной пороховой вони, но Росинант смотрел на экран и ни о чём не сожалел. Он будет гореть в аду и смирился с этим давно. — Пережив трагедию, Дофламинго не сломался, и в семнадцать лет с отличием окончил учёбу… Фотографии из архива сменяли одна другую. Никто не знал, что на той, где Доффи стоит у доски и рисует схемы, он пьян в говно, а саму схему для презентации пришлось ретушировать: в преступном подполье всплыл ультразвуковой парализатор с такой же начинкой. Дельцы и террористы применяли его и против дозорных, и против конкурентов по бизнесу — таких же бандитов. Второй раз в жизни Росинанту было так ошеломляюще противно и страшно от изобретения: оружие не убивало, а калечило, превращая людей в пускающих слюни идиотов. Это пугало сильнее смерти. Росинант тогда разругался с братом вдрызг: не хотел, чтобы тот шёл по этой кривой дорожке («И что, мне собирать в мастерской новые тостеры или ещё какую-нибудь хуйню? Всё, что я могу, Роси, — изобретать оружие. И я буду изобретать. Отец не вынес этой ноши, застрелился, а я смогу»), и продавать такое на сторону было опасно. Когда выяснится, кто скрывается за новой фигурой по имени Джокер, торгующей дивным оружием, Доффи будет не только на мушке, у него будет больше, намного больше заказов — и поводов придумывать всё новых изощрённых, разрушительных монстров, рукотворных убийц и карателей. Доффи не остановится, пока не воспроизведёт наконец то, из-за чего они оба так рано осиротели. Просто так. Во имя хаоса. Не остановится и после.  Охара, даже сгорев и став призраком, продолжала нести погибель и простому населению, и слишким дерзким, жадным до власти авантюристам, сколько бы напуганное Мировое Правительство ни стирало остров с карт, из людской памяти, из документов. Охара убивала покусившихся на её сокровища не прямо, а окольными путями. Роси же стал хранителем почти канувших знаний, единственным, кто хоть как-то представлял масштабы бедствия и пытался защитить обе стороны. Диплом Доффи собирал тоже он, по обрывкам их разговоров и чертежей, пока брат гулял напропалую или испытывал свои изобретения. Следил, чтобы в дипломе не было ничего, что могло привлечь внимание Сайфер Пол, цепных собак тенрюбито… Спецслужбы мирового правительства — хорошо смазанный, реально эффективный механизм, в отличие от того же Дозора. Знал ли Доффи, что им прекрасно известно, сколько времени юный гений таскается по борделям и ресторанам, и потому-то не восприняли его всерьез? Или просто никакая аппаратура не могла прочитать мысли Доффи. Росинант думал — брат просто переживает смерть отца, ему одиноко, гадко, может даже страшно, вот и страдает хернёй, наживая неприятности и новые опасные связи, за которыми он следил с возрастающей тревогой. Ещё Доффи стал заводить разговоры, смахивающие на агрессивный монолог будущего террориста, что его бесит их статус: «А ведь наше место там, Роси. Среди этих напыщенных ублюдков, которые смотрят на нас как на пустое место... Считают себя нашими хозяевами! Но, знаешь... они пожалеют... Они очень очень сильно пожалеют. Потому что я в конце выставлю им счет, ха-ха».  От горячечного тона, которым он говорил, и от того, как весело блестели не спрятанные за очками глаза, Росинанта охватывали злость и страх. Он не мог переубедить Доффи, он никогда не был хорош в полемике, слова не были его друзьями и его копьём. Да и имел ли он право возражать, будучи пособником всех несчастий, что случились с их семьёй?  Росинант вынырнул из воспоминаний, оглядел тёмный, подсвеченный лишь сумрачным светом экрана зал — людей было мало, многих он знал, знал, на ком фальшивые бриллианты, кто жаждет только выпить на халяву, а кто надеется сфотографироваться с самим Донкихотом Дофламинго, мелькнуть на развороте газеты — большего им и не надо; а у кого в неприметных чемоданчиках лежат дорогие подарки и контракты, которыми они намереваются соблазнять Дофламинго. Напрасно. Многих ждало разочарование: не стоило докучать Доффи всякой ерундой. Росинант непроизвольно дёрнул углом рта, закинул ногу на ногу, едва не снеся коленом столик. — Давний друг и сподвижник семьи — Святой Требол подхватил знамя основателя компании, чтобы передать его блудному сыну гения, назначив его на пост исполнительного директора «САД Индастрис». На фотографиях Требол выглядел мерзким горбуном, и ни сшитые на заказ костюмы, хитроумно скроенные так, чтобы скрадывать уродство, ни дорогие шляпы респектабельного старомодного фасона «котелок», ни массивные перстни и сигара не могли сделать его привлекательнее и добавить благородства бывшему каторжнику. Старый хитрец был изворотливым дельцом и серым кардиналом, Росинант его не любил, но признавал: хватка и ум позволили тому удержать Доффи, с его скверным, взбалмошным характером и амбициями древних завоевателей, вроде Святого Александра Македонского или Святого Бонапарта, от фатальных глупостей. Требол дал Доффи возможность спокойно доучиться. Спонсировал его первые — официальные — изобретения. Добивался одобрения экспериментов. Помог завоевать Дресс Розу, нарастить влияние, почувствовать себя хозяином положения. Осознанно или нет, отвлекал Доффи от главного, и Росинанту это было на руку. Голос покойной Моне, чёткий и торжественный, продолжал литься в уши: — Дофламинго вдохнул новую жизнь в наследие отца, воссоздав некоторые утраченные технологии Потерянного Столетия и спроектировав оружие на основе достижений в электронике и кибернетике. Дофламинго изменил лицо военной промышленности, отстаивая и защищая интересы своего народа, Дресс Розы и союзных государств по всему Гранд Лайну. Весь этот торжественный фарс, бессмысленный, статусный, доведённый до блеска и такой наивный в своей почти-искренности, организовал и устроил Требол, которому нравилось лепить из Доффи полубога, а Росинанту приходилось отдуваться. Лучше б он в Дозоре бумажки заполнял об очередной облаве на преступное подполье, хотя методами Дозор от подполья мало отличался, но знать механизмы их работы было полезно. — Сотрудничая с «САД Индастрис», я пользуюсь привилегией работать с подлинным патриотом Мариджоа, — вещал с трибуны Трафальгар Ло, талантливый и перспективный хирург и биоинженер. Росинант улыбнулся, поймав спокойно-ироничный взгляд золотых глаз.  — Он мой товарищ, и он же мой незаменимый учитель. Леди и джентльмены, я рад объявить, что ежегодный приз Мариджоа достаётся господину Донкихоту Дофламинго! Росинант присоединился к бурным аплодисментам. О том, насколько приз заслуженный и бла-бла-бла, можно было подискутировать, но Росинант не видел в этом смысла, его занимали другие вещи. Например, желание поскорее свалить с дурацкой церемонии к Дофламинго. Которого на ней как раз и не было. — Доффи? — позвал Ло. Росинант покачал головой и встал, выпрямляясь во весь рост, привлекая к себе взгляды — их с Доффи часто путали — и неуклюже двинулся к трибуне. Публика оживилась. Контр-адмирал Борсалино даже отсалютовал ему бокалом. Он был тем еще светским львом и, что редкость для Дозора, мог представлять реальную опасность. Судя по виду, Борсалино было откровенно скучно и он развлекался. Ну и следил за цветом нации, собравшимся в зале. И за ним, Росинантом. — Спасибо, доктор. Росинант принял массивную статуэтку, по-своему красивую и оригинальную, сложную в исполнении: металл кайросеки умели обрабатывать единицы. Произведение искусства — и опасное оружие в недобрых руках: даже призы и награды Доффи приобретали смертоносность. — Лучше уж ты, чем никакого Донкихота! Спасибо за спасение, Кора-сан. От этих слов Росинант досадливо улыбнулся. Не любил он кличку, которой звал его мелкий Ло, тот ещё засранец.  Повернувшись к залу, Росинант широко, счастливо улыбнулся. Приз оттягивал руку, словно вобрал в себя вес всех жертв экспериментов, за которые его вручили. Так же тянула и обжигала руки убийцы кровь отца. Как фантомная боль в отнятой ноге, вздымало чувства вины и сожаления, страх и слабость над всеми прочими чувствами — рождая твёрдое намерение остановить Доффи когда-нибудь окончательно. Но не сейчас, нет.  — Она просто чудо, спасибо! — задушевно произнёс своим самым проникновенным голосом, вскидывая статуэтку, как знамя, над головой. — Правда, я не Донкихот Дофламинго, а всего лишь его брат. — Поблескивая дорогими платьями, запонками, украшениями и зажимами для галстуков, толпа в зале охотно засмеялась. Росинанту всегда хорошо давалась роль шута. — Но если бы я был им, нашим дорогим Доффи, я бы сказал, что очень польщен и что мне приятно получить эту весьма престижную премию. Доффи, знаете... — Росинант запнулся, растерянно глядя на задние ряды. Прячась в тени, заложив руки в карманы брюк, стену подпирал ни много ни мало сам Драгон и смотрел на него в упор. Росинант договорил: — Самое замечательное в Доффи, и одновременно самое худшее — он вечно работает. В казино на втором этаже было людно и шумно. Проталкиваясь сквозь толпу легкомысленных транжир и нетрезвых гуляк, Росинант мечтал о приборе, подавляющем все звуки. Нажал кнопку, а ещё лучше — щёлкнул пальцами. И тишина. Иногда ему так и хотелось закричать: «Заткнулись!» Всем им. Или Дофламинго. Или своей памяти. Не побоявшийся заявиться на церемонию вождь ревармии душевного равновесия не прибавлял. Что-то случилось? Случится? Или это дружеское напоминание об их договоре и желание взглянуть на объект живьём?  Объект, то есть Доффи нашёлся «работающим» у стола для игры в кости, живой и невредимый. От усердия он вспотел и уже нетвёрдо стоял на ногах. Росинант закурил, разглядывая красные пятна засосов на шее брата. Пиджак и галстук он, видно, опять где-то потерял, а на рубашке, похожие на языки пламени, алели следы от вина. И даже таким Доффи был хорош. Отвратителен и хорош.  — Ло сказал, если я вручу тебе эту премию, ты будешь глубоко тронут, — заметил он негромко. Доффи всегда его слышал, в любом шуме, читал по губам или жестам, полузабытым улиточным кодам. Или нет — если не хотел. Слышал, но не слушал. — Я в самом деле тронут, это же ты вручаешь! — Доффи нахально улыбнулся, рассеянно скользнув по нему взглядом. В одной руке у него был очередной бокал с россо, в другой — очередная красотка на вечер. Отличная мишень, захоти его кто убрать. — Вручение когда будет? — Сейчас. Держи. — Росинант отобрал у него бокал и пихнул в руку дурацкую статуэтку. Ещё одно «пресс-папье», которое отправится в мусорную корзину. Или раскроит череп незадачливому деловому партнёру Джокера. Росинант-пособник ненавидел отмывать кровь и мозги со всех этих безделушек. Почти так же, как Росинант-дозорный ненавидел писать отчёты адмиралу Сэнгоку. Несколько секунд Доффи непонимающе смотрел на свой приз. Засмеялся: — Что, так просто? — Мне так жаль, Доффи. Я отобрал твою минуту славы, — мерзким голосом проныл Росинант, копируя Требола, и демонстративно чмокнул брата в щеку. — Там было пиздец скучно без тебя. Так что ты снова в долгу. — Ладно,— шепнул ему в губы Доффи, обжигая резким запахом полыни и спирта, улыбнулся шире. В отражении непрозрачных очков Росинант смотрел откровенно и тяжело, словно сам был пьян. — Святые потроха, как же она выглядит! Как нечто особенное, — воскликнул Доффи с придыханием, вертя в руках карикатурную фигуру и демонстрируя окружающим. — Совсем как я. «Это точно». Росинант залпом допил мартини брата и поймал официанта с добавкой. Напиваться не стоило, даже если у него взыграла паранойя, но если он начнёт по-волчьи глядеть на всех, кто подходит к брату, это будет подозрительно!  Перед носом Росинанта возникли ухоженные длинные пальцы с игровыми костями. — Давай позабавимся. Поможешь мне? Ну, давай же, Роси. Ты же так любишь это делать. «Помоги мне, — не то просил, не то приказывал Дофламинго хриплым, вибрирующим от желания голосом. — Роси... — выдыхал неслышно и растягивал губы в улыбке, загоняя в себя пальцы всё быстрее, жёстче. — Ну, давай же. Ты же любишь это делать». — Я не буду дуть на кости, — он ребячливо высунул язык.  — Да ладно, не отказывай дорогому братишке, — внаглую флиртовал с ним Доффи, облизывал губы — ну напрашивался, гад! — и скалил ровные крупные зубы как трольский эмодзи или пиратский знак. Девица рядом глупо хихикала. Росинант всегда знал, что проще согласиться — и плюнул на кости. — Надеюсь, твоя слюна достаточно ядовитая и скользкая, — хохотнул Доффи и красивым, отработанным движением кисти швырнул их. — Итак, бросок капитана Росинанта! И-и... Два на дубле. Роси, ты меня разоришь! Росинант только ухмыльнулся. На улице душный, влажный воздух забивал лёгкие, стоило выйти из царства кондиционеров, звона рюмок и жеманного смеха. Дресс Розу Росинант тоже ненавидел, как и любое шумное место. Для него это были синонимы, как «Доффи и Смерть», «Доффи и отличный минет», «сигареты и извечные жжёные дыры на одежде», «Ло и запах лекарств». Дьявол и Бог. — Господин Донкихот Дофламинго! Извините, господин Донкихот! По дорожке, ведущей к фонтанам, за ними бежала красотка в кричаще-красном платье. Яркий цветок в волосах облетел, оборки атласного подола шуршали, меж ними, смуглые и округлые, соблазнительно мелькали колени; туфли с монструозно высокими каблуками-шпильками она держала в руке. Мило! Только вот это была дочь самого Долдо Второго, покойного короля Дресс Розы, чей народ Дофламинго ещё одним своим изобретением превратил в послушных кукол, немой и бесплатный восполняемый ресурс. Победа Доффи Росинанта и потрясла, и разъярила. Он не понимал, что хуже — этот пиздец или история с библиотекой Охары? Он покрывал … геноцид? Фабрику рабства? Идеальную модель монархического государства? Покрывал брата, опасаясь, что Мировое Правительство поставит это изобретение на поток, и тогда человечество исчезнет — полностью лишившись воли. Или Сайфер Пол сочтёт Дофламинго более опасным, чем полезным, и брата Росинант уже не спасёт. Покушений на того было и так предостаточно.  Он сунул руку назад, под полу пиджака, нащупал рукоять револьвера за поясом брюк. — Виола Рику, журнал «Голос народа». Я задам вам пару вопросов? — А хороша, — негромко произнёс Доффи, оценивающе её разглядывая. Изящным и естественным жестом танцовщицы Виола крутанула запястьем с браслетами и откинула густые тёмные кудри с лица, мимоходом складывая пальцы условным знаком. Росинант убрал руку с пистолета, отвернулся, докуривая сигарету, и махнул подождать водителю, застывшему у кованой ограды.  Главное, чтобы привычный флирт Доффи не затянулся надолго: хотелось нормально пожрать и наконец-то завалиться спать. — Да-да? — игриво продолжал Доффи. — Я весь внимание. — Вас называют Вегапанком нашего времени. Что скажете на это? — Виола не разменивалась на прелюдии, и Росинант немного её пожалел. Или нет. Доффи любил смелых. Правда, недолго. — Это бред, я рисовать не умею. Не врал. Рисовал он на уровне пятилетки и страшно по этому поводу страдал. — А как вам другое прозвище? «Продавец смерти»? — Просто «Смерть» звучит лучше. Вы же не сомневаетесь, что я продаю оружие только государствам-членам Мирового Правительства, которые заботятся о благе и безопасности своих подданных? — Доффи откровенно веселился. Росинант оглянулся — тот как раз склонился над Виолой, огромный как скала, в накинутом на плечи розовом манто — несущая ураган суперячейка, подкрашенная светом заката. Виола смотрела снизу вверх, упрямо сжав губы и вскинув подбородок, и глаза её горели вызовом. Действительно хорошенькая. Дофламинго улыбался как дьявол. — Знаете, этот мир далёк от совершенства, в отличие от меня, но выбирать, где жить, нам не приходится. Росинант так стиснул зубы, что перекусил фильтр. Он знал, сколько шантажа, интриг и прочего дерьма стояло за нынешним положением Дофламинго. Как он балансировал между всеми участниками ассамблеи, чтобы добраться до власти, которой не обладал даже Требол и которая не даст им сгнить на помойке в жопе мира, каком-нибудь портовом городе в северных морях, как, например, Спайдер Майлс: ужасное место, Росинант бывал там по делу. Там же он нашёл Ло. Росинант закурил новую и вслушался в низкий, вкрадчивый голос брата: — ...когда для поддержания мира нам не понадобится оружие, я начну выращивать подсолнухи. Вам нравятся подсолнухи? Прекрасные, яркие цветы, как и вы. — Цветы Дресс Розы. Моей страны — но не вашей. — Почему не моей? Я, считай, родом отсюда. Истинный потомок королей, в отличие от некоторых. — Мне нужен серьёзный ответ, — не повелась на провокацию Виола. — Хорошо, — теперь в голосе Доффи слышалась весёлая злость. — Мой отец говорил, что мир крепче, если у тебя здоровый сон и уверенная рука, готовая нажать на курок. Нажать во имя Родины и любимых. «Нажми на курок, Роси». — Отец помог разобраться с Ёнко, участвовал в проекте «Калм Белт». И большинство, включая профессоров, заставших ещё Пиратское Столетие, назвало бы его героем! — последние слова Доффи уже цедил, едва скрывая ожесточение. — А вас многие назвали бы дельцом, хорошо нажившимся на войне. — Скажите, а на какие деньги, по-вашему, разрабатываются новейшие биотехнологии «дьявольский фрукт», призванные бороться с генетическими болезнями посредством контролируемых мутаций? Или «умные» зерновые культуры, которые покончат с голодом? Всё это оплачивается с продаж вооружений, детка, — брат вернулся к образу типичного политика, на его лице вновь играла снисходительная улыбка. Росинант фыркнул. Все эти разработки были не для простого народа, разве что по блату и за большие деньги. Даже Дозору перепадали только крохи. — И что, ни одной бессонной ночи? Твёрдая рука — и револьвер под каждой подушкой? — Не только рука. С тобой я бы глаз не сомкнул, — нагло и самоуверенно ответил Дофламинго и нагнулся ещё ниже, пока перьевой воротник манто не защекотал фарфоровое лицо Виолы. — Хочешь проверить? Не дожидаясь ответа, Росинант распахнул для дамы заднюю дверцу подъехавшего лимузина. Спокойная ночь ему не грозила.  — Доброе утро. Сейчас семь часов утра. Погода в Дресс Розе малооблачная, температура — двадцать два градуса. Условия для яхтинга подходящие. Высота волн — от «до пояса» до «по грудь». Прилив ожидается в 10.52 утра, к полудню температура повысится на восемь градусов. Залитый солнцем дом наполнял виртуальный голос Моне, мягкий, как свежевыпавший снег, чуть насмешливый, он остужал не хуже снега. Всё-таки, думал Росинант, жаль, что пришлось её убить. И аромат отменного кофе со специями, который она готовила, больше не витал в стенах, истлела сама память о смехе Моне. Росинант по ним скучал. Скучал по Моне.  — Дофламинго? Ваше величество Донкихот Дофламинго? Виола брела по коридорам, напоминая дикую чёрную кошку в джунглях: опасливые движения и напряжённая спина, острый взгляд. Росинант рассматривал её на экране камеры и пил кофе. Достаточно умна, чтобы не попытаться заколоть Доффи шпилькой для волос, недостаточно, чтобы просто не светиться. Ещё одна истинная патриотка, Росинант в своё время ловил таких пачками. Но на этот раз она была ему нужна — как ласточка, шпионка, связь с Драгоном.  Когда она прокралась к лакированной двери их кабинета, Росинант не выдержал, вышел к ней навстречу, держа в одной руке кофе в любимой кружке Моне в форме героя из её же любимых комиксов, в другой — бумажный пакет. — Дальше нельзя. Личная территория, — он отхлебнул кофе, но на дне кружки осталась только гуща, и скулы свело от отвращения. — Весь остальной дом — не личная? — Виола приподняла густую, плохо выщипанную бровь. Звериной серьёзностью такую женщину не пронять, и Росинант дурашливо улыбнулся: — Скажем так, доступная для тех, с кем приходится надевать резинку и о ком не стоит вспоминать наутро. В личной спальне Доффи не прячет револьвер под подушкой и терпит только себя и немного меня.  Улыбка его стала ещё шире, ни дать ни взять карточный шут. Хоть помадой фиксируй, насколько широко можно растянуть рот. Моне как-то так и сделала. «Вам идёт, господин Росинант», — сказала она загадочно — и поцеловала. Она обожала Доффи, а его скорей терпела как непутевого младшего брата лучезарного господина Дофламинго. Может, она так играла с ним. Может, сублимировала. Может… издевалась, видя насквозь его суть. Лицо Виолы гневно перекосилось, руки сжались до побелевших костяшек. Рубашка Дофламинго была ей непомерно велика, а ещё плохо скрывала татуировку — такую же, как у всех членов революционной армии. — На улице ждёт машина, которая отвезёт вас куда угодно. Он поставил кружку с гадким кофе и пакет на пол, вынул из него и протянул ей её платье, сброшенное в холле в порыве искусственной страсти, выстиранное и выглаженное, и отремонтированные туфли — с одной слетела набойка, её он тоже вложил в руку Виолы. Она зло ухмыльнулась. — А вы — Донкихот «Корасон» Росинант, так понимаю. Знаменитый капитан, уничтоживший подпольные лаборатории «Гидра» Цезаря Клауна. — Виола соединила указательные и большие пальцы и приставила их к глазам, словно надела очки, чтобы тщательно рассмотреть человека перед собой. — И раб Дофламинго. Или, может, вы его подстилка? — Не стоит надумывать лишнего, прекрасная сеньорита! — Росинант отвесил шутовской поклон, эта маска ему даже нравилась и шла. — При нашей работе это ещё и опасно, — он деланно рассмеялся: липкий холодок от слов Виолы лизнул затылок. Неужели в ревармии знают? Его особое отношение к брату так заметно? Нет, жёлтая пресса уже надорвалась бы от сплетен, а Драгону и без того есть чем его шантажировать. Он сунул в рот сигарету, желая забить кислый привкус страха, и едва, в третий раз за утро, не поджёг себя. Виола снисходительно прихлопнула уголёк, танцующий по его футболке. — Сердце Доффи, значит. И все эти годы сиятельный братец заставляет вас стирать одежду своих шлюх и выносить мусор? — Я выполняю разные распоряжения, и не только его. Могу подтирать задницу, а могу убивать и пытать. Ну, вы в курсе, — Росинант безразлично выдохнул дым носом. Раньше, на самом деле, всем этим занималась милая, стеснительная Моне. Смертоносная и красивая, как истинная Снежная ведьма. Писала за него отчёты, пекла ему печенье, снимала головную боль, просто приложив ладонь ко лбу. — Ещё вопросы? — Нет. Сразу ясно, сердце вы такое же сомнительное, как и честь Дофламинго. Не стесняясь, она стряхнула с себя рубашку, гибким движением влезла в платье, закрутила волосы в узел. И, уже входя в двери лифта, обернулась. «Юная, но такая испорченная», — с улыбкой прокомментировала Моне в его голове. — Спасибо за новую набойку, коммандер. Надеюсь, мы оба получили то, что хотели. Получили. Втайне от братца он сунул в набойку микрофлешку с отчётом вождю ревармии Драгону, которому последние полгода сообщал о сделках Джокера: имена покупателей, суть договоров, их перспективы, кое что из планов Дозора и их исполнителях. Пусть ловят — с тех пор, как Дофламинго полузаконно стал королём Дресс Розы, Дозор предпочитал лишний раз не связываться с Джокером. Это подтверждало, что кто-то в ПМ знал, что Джокер и Доффи — один человек, и, раз молчал об этом, либо надеялся на сотрудничество, либо на шантаж, либо уже имел с того выгоду. Вот бы выйти на них! Амбиции брата и размах его крыльев подпитывали извне, не понимая, что роют себе же яму. Каждая из сторон, даже Драгон, рассчитывала, что выдоит партнера и потом смахнет с шахматной доски. Росинант надеялся, что дозорные связи и шпионаж помогут ему сдерживать эту раковую опухоль, а потом Драгон доберётся до Мариджоа и МП, Дозор разъебёт империю Джокера, а он отвезёт Доффи в тихий райский уголок, подальше ото всех, зализывать раны и проектировать хоть космический корабль, хоть виртуальную сеть, хоть вечный двигатель, занять ум всегда найдется чем, топтать при этом мир не обязательно. Росинант помнил Доффи угрюмым, взбалмошным ребенком. Высокомерным засранцем, склонным к истерикам, он не знал, почему брат решил надеть маску Джокера, опасного и с широким весёлым оскалом. Был ли он по природе монстр или стал монстром, но это был его монстр.  Росинант привычно погладил большим пальцем кольцо матери на указательном. Из всех сокровищ семьи ему досталось только оно. Из всех проклятий — книги с Охары, те самые сказки, которые могли стать реальностью и погубить их всех, те, что увлекли и напугали его в детстве. Те, что подтолкнули их семью к пропасти — а вместе с ними и весь мир. Уничтожать их было нельзя, и кольцо хорошо запирало тайные сейфы. Не могло оно только запереть память, страх, вину.  Наследие Донкихотов. Росинант докурил, подобрал рубашку и пошёл варить новый невкусный кофе. В их общий кабинет Доффи пришёл спустя полчаса, зевая и почёсывая шею, похожий на огромную встрёпанную птицу. Даже трусы на себя натянуть не потрудился. Красивый и по-домашнему уютный монстр. Росинант дочитывал утренние газеты, рассеянно ища в отделе объявлений чужие шифровки, просто от скуки: в их век было смешно и нелепо пользоваться устаревшими лет сто назад методами, но кое-кто в Дозоре с ним не согласился бы и с этим человеком стоило поддерживать общение. Вице-адмирал Дозора Борсалино, модник и сплетник, был крайне наблюдательным и себе на уме. Он забавно цеплялся за старый способ передачи тайных сообщений — через газетные новости и объявления — но был честным и опытным воякой. В отличие от остальных дозорных. Изначально военная организация, этакая Лига объединенных наций, Дозор был создан беспристрастно следить, чтобы никто из стран не тянул одеяло на себя, всех проверять, шпионить, перехватывать... но структура, как выяснил Росинант, поработав там, стала насквозь продажной. Он даже не знал, радоваться этому или нет: как бы иначе он добывал столько полезной информации и мог вешать лапшу на уши, одновременно работая на брата «под прикрытием» — мало ли что гений удумает, кому-то не тому продаст нечто опасное? Что ж, флешки и записки в каблуках не сильно отличались от других допотопных способов, зато им будет что обсудить с Борсалино на очередной встрече: в этом номере газеты пишут об урожае редких помидоров и крокодилах-бананавани — может, это тайный шифр из Арабасты, как думаете, командор?.. Росинант отвлёкся, когда Доффи плюхнулся в другой угол дивана и закинул ноги ему на колени. — Что делаешь? — спросил весело. Очки его бликовали, пуская на газетный разворот цветные пятна. Пару раз Росинант проверял, нет ли в оправе или стеклах оптической системы наведения, микросхем лазерного сканирования и дешифровки, ещё какой-нибудь умной херни, которую Доффи придумывал от нечего делать постоянно. Но нет, просто очки, иногда по цене батареи ракет, а иногда — пластмассовая дешёвка. — Работаю, в отличие от некоторых. А ты мог бы помыться, от тебя воняет. Переводить тему умел не только Доффи. — М-м... — тот осмотрел себя, понюхал подмышку и зачем-то запястье. Со своего места Росинант вдыхал лишь отголоски сонного тепла, коктейлей и женских духов. — Ревнивый Корасон. — Не зови меня так. — Mi Corazon, — смеясь, повторил Доффи, упираясь ступнёй в его колено, с нажимом провёл к бедру — и волнующее тепло неумолимо хлынуло вверх. Росинант поймал узкую щиколотку, склонился и укусил большой палец. — Эй! Я не понял, ты не завтракал или так заигрываешь со мной? — Я не завтракал, — согласился Росинант, возвращаясь к чёрным печатным строчкам. Внимание предательски ускользало. — Засранец. Завистливый ревнивый засранец, — с расстановкой произнёс Доффи, в такт словам массируя его плечо ступнёй. Замер с ухмылкой, тронул кончиками пальцев ног его шею и щеку, невесомо, томительно и щекотно. — Я дал тебе подержать мой приз, постоять в лучах славы, выспаться, в конце концов! — Спасибо, Доффи. — Хорошо, я понял намёк, можешь ещё подержаться за мой член, — миролюбиво сказал он, и Росинант склонил голову, прижимаясь щекой к ноге. Погладил большим пальцем выпирающую косточку на щиколотке — и оттолкнул. — Я не озабоченный и не ревнивый. — Машинально потянулся к пачке сигарет, и Доффи привычно подал ему пепельницу, стоявшую с его стороны на журнальном столике. — Ага, грохнул Моне, потому что она призналась мне в любви. — И даже готов приплачивать твоим любовникам и любовницам, — невозмутимо продолжил Росинант, прикуривая одноразовой зажигалкой: уродливая пластиковая вещица со свежей подпалиной, он их скупал по десять штук за раз, рассовывал по карман, чтобы не жалеть, если  где-нибудь забудет, выронит или сломает эти дешёвки. Вот дорогие брендовые и тем более подарки брата проебывать было жаль. — Иначе мне пришлось бы отдуваться за всех. В Доффи часто влюблялись, убивать только за это было бы неразумно. Но пнуть его всё равно захотелось. — Фу. Зануда ты. И ханжа! Потрахиваешь моего Ло... — Чего?! У него выпала изо рта и сломалась сигарета. — А, нет, не потрахиваешь. Ну ладно. Но говнюк точно в тебя влюблён. Немножко, не переживай. Росинант пожал плечами, с досадой глядя на разбросанные по обивке сухие зеленоватые сигаретные внутренности: она была последней в пачке. — Должен же меня хоть кто-то любить. — Я тебя люблю, — больше не кривляясь и не дурачась, серьёзно произнёс Доффи, и Росинант невольно улыбнулся. — И! Буду любить ещё больше, если… — Я налью тебе кофе? Приготовлю омлет? Помою твоё величество? — Я не слышу заглавных букв в «Моём Величестве», — возмутился Доффи и рывком сменил позу и почти лёг на Росинанта. Ужасно тяжёлый и ужасно горячий. Вдавил его в диванные подушки всем весом, ещё и поёрзал, укладываясь. Так естественно, почти ненарочно и неконтролируемо вызывая отклик… — Можно и то, и другое, и третье, но я хотел не об этом… — пробормотал Доффи, неторопливо облизав губы. Огладил его бока ладонями снизу вверх и зацепил соски через футболку большими пальцами, толком не ласка даже, но всё вместе взволновало Росинанта сильнее любой ласки. Он уронил газету на пол, одной рукой обнял Доффи за плечи, другой снял очки. — А о чём? — Потом, — трогая его губы своими, отмахнулся Доффи. Ну вот что за человек? Они долго целовались, почти целомудренно, обжигаясь каждым прикосновением. Доффи любил распускать язык, у Росинанта часто трескались губы, и сейчас поцелуи были солёными, с горчинкой выпитого кофе. Дыхание трогало кожу тёплой уютной волной, ласкало щёки, по шее ползла капля пота, и Доффи стёр её пальцем в мнимой заботе, стук их сердец сливался, как в пошлых романчиках, обожаемых Джорой, зачитанных и замусоленных, ни капли не созвучных ни одной строкой с  жизнью вне страниц, с той тоской и обречённостью, что сжимали Росинанту горло и рёбра в сокровенных объятьях. Из-под опущенных век он выхватывал то кончик хищного носа, то едва заметную родинку и белёсые ресницы, всего брата, обласканного южным ветром и зацелованного солнцем. Он мог бы вылепить Доффи, выпаять до мельчайшей подробности, каждый изгиб, изъян, излюбленную черту, но ни одна копия не сравниться с оригиналом, ни одну копию не возжелаешь с той же силой, не возненавидишь, не полюбишь. Любить Доффи было тяжело, не любить — невозможно. С этим знанием Росинант жил, дышал, с нажимом гладил влажную поясницу, сползая ладонью ниже, пальцами другой руки прочёсывая короткие золотые вихры над виском — он любил в брате всё: каждую морщинку, каждый волосок, и от этого больно тянуло в груди. Прикусив зубами нижнюю губу, он лизнул от уголка к уголку большой, выразительный рот брата, тронул языком и сразу всосал верхнюю — узкую, припухшую. М-м-м. Доффи тихо застонал, ещё чуть наклонил голову и смял его рот жадно, до пьяной коньячной поволоки в глазах. Звуки поцелуев оседали тягучим волнением и вырывались новыми вздохами, нарастающим под кожей возбуждением. Сладко. Томительно. — Вот зубы почистить тебе точно стоит, — проворчал он, и, прежде чем сообразил, что значит расцветший оскал, получил укус, безжалостный и болезненный. Пока Росинант матерился, щупая травмированный нос, Доффи свесился с дивана, что-то поворошил и поднял с пола. Эта была свежая розыскная листовка, их вкладывали во все утренние газеты. С неё смотрела на них юная и мрачная Нико Робин, псевдоним «Чёрная вдова», награда — восемьдесят тысяч белли, взять живой или мёртвой. — Это же дочь Нико Ольвии? Ну, помнишь седую женщину из Охары, с которой часто общалась мама? У Росинанта от затылка до копчика как драконьими когтями полоснули: в животе всё стиснуло едким холодом, волоски на предплечьях вздыбились. Он рассматривал Доффи, хмуро изучающего фотографию, и ощущал, как заполошно бьётся сердце, распуская нитями полотно его самообладания. Брат внезапно стал выглядеть старше — на свои годы, и даже смешно взъерошенные волосы, и зацелованные губы, и растёртый след помады Виолы на щеке придавали ему скорее усталый и потасканный вид, чем уютный. Чем он занимался в своей лаборатории? Что скрывал? Скрывал ли? Медленно и осторожно, словно проверяя палкой болотную топь, Росинант заговорил: — Удивлён, что ты помнишь её имя. С мамой и её подругами обычно сидел я. Но и то не помню, ни имени, ни цвета волос. Седая? Она же вроде должна быть ровесницей мамы. Доффи помахал желтоватым листом: — Робин вылитая мать, да и... Впрочем, неважно. Помнишь книжки со сказками Ольвии? — Ты же их не читал. Говорил, антинаучная ересь для маленьких и тупых детишек. Теперь Доффи замолчал и смотрел на него… странно. Потом тихо рассмеялся. — Роси, напомни, я тебе уже купил подарок на день рождения? — Хочешь подарить книжку со сказками? — Саму сказку, — загадочно уточнил Доффи и легко поднялся. Потянулся — чёткий, выпуклый абрис мышц не портили ни праздные увеселения, ни просиживание за чертёжным столом или виртуальным станком. Доффи слишком любил себя и с тем же упоением, каким предавался пороку и излишествам, ухаживал за собой. Хорошие гены, сказала бы Моне, с обожанием глядя на хозяина, увлечённо крутящего педали тренажёра, с маской из крови младенцев на лице, диким витаминным коктейлем в бокале и свежими лекциями Вегапанка в наушниках.  — Пошли, я всё-таки хочу помыться — ты меня убедил. В процессе можно кофе. После — омлет. И где-то между ними не откажусь от хорошего секса, — он широко ухмыльнулся и взмахнул длинными цепкими руками: — Моне, музыку! Камиля Сен-Санса мне! Карнавал животных за-а-авади! Карнавал животных, какое точное описание! Росинант засмеялся. Тревога не отпускала, вибрировала в затылке, шептала то еле слышно, то громче. Он давно и четко понимал: потеря брата страшила его до немоты. И страшные истории с картинками в маминых книгах страшили тоже. Разработки Хоминга официально оказались пшиком — Росинант об этом позаботился. Но Доффи мог помнить, что всё прекрасно работало по тем схемам, которые приоткрыли их личную шкатулку Пандоры. И теперь эти страхи обретали плоть, становились небеспочвенными. Другое понимание, не менее ясное и чёткое, было в том, что, Дофламинго стал его одержимостью, и в мыслях, и физически. Когда тот после очередного кошмара шепнул заветное и страшное: «У меня остался только ты» — и полез целоваться, полный боли и гнева на весь мир, обнял крепкими беспощадными руками, Росинант не стал отталкивать его — это была их правда. Не стал, и когда Доффи, вдрызг пьяный, признался, что не стал бы в Росинанте ничего менять, совершенное создание — и что он хочет им обладать. Одним грехом больше, одним меньше. Пусть Доффи хоть кого-то любит, кроме себя. Спать с ним было так хорошо, так щемяще правильно, словно смотреть в отражение — и быть чуточку лучше, чем есть на самом деле. Росинант ощущал себя чудовищем в личине героя. Чудовищем, которое создало другое чудовище. «Вместе, пока смерть не разлучит нас». Полностью стеклянная, выходящая к заливу стена в огромной ванной комнате, с распахнутыми настежь окнами и золотистыми струями света на восходе, так приглянулась Росинанту, что Доффи купил дом, отбросив более выгодные предложения. Беспощадное яркое солнце, запах йода и цветов в порывах морского ветра, крики чаек и шум волн отлично помогали расслабиться. Росинант часами мог лежать в ванне, курить — и ни о чём не думать. Здесь было тихо и спокойно: природные звуки за шум он не считал. Здесь было почти как в доме их детства. Но сейчас расслабиться не получалось. В голове роились и толкались мысли: что за загадочный подарок сулил ему Доффи? Его сюрпризы редко бывали безобидными. Почему он помнит Ольвию и те дурацкие — опасные! — книжки? Мог ли он догадаться… найти спрятанные сказки? Знает ли он, почему Сайфер Пол явились за их матерью? Они пытались вытрясти из неё информацию: что именно их отец сконструировал, куда спрятал, где достать чертежи и формулы. Они были уверены, что весть о неведомом мощном артефакте пришла именно с её стороны — из-за контактов с Охарой. Знал ли Доффи, что мать так и умерла, позаботившись о защите тайн Охары, которая стала ей роднее Мариджоа? Разгрызла что-то ядовитое (копию её дела он так и не достал, только то, что поведал один из агентов перед смертью) — до начала допросов: уж она-то не сомневалась, что они смогут вытрясти из неё всё. Удивительно, как такая добрая, хрупкая женщина, немного не от мира сего, увлекающаяся разведением экзотических цветов, могла быть во многом умнее и предусмотрительнее отца. Может, это было влияние Оливии… Терзаясь вопросами без ответов, Росинант намыливал длинную красивую спину брата, покрытые светлым пушком шею и руки, размазывая пену мягкими круговыми движениями, скрёб за ухом и под подбородком, а потом обливал неровной струёй — душ они оба не любили, по-варварски пользуясь ковшиком. Руки зудели от желания начать грубо лапать — тактильный голод всегда поступал, если тревога не отпускала. И, если с кем-то посторонним можно было тупо снять стресс — сексом или насилием, то с братом стоило быть осторожнее. Если Доффи заметит что-то неладное… Если Росинант сам по неосторожности ляпнет не то… Надеяться, что Доффи никогда ничего не замечал за ним — сущая безалаберность и сумасбродство. Главное, не давать повода свести последствия с верными причинами. Ха-ха. Но немножко пошалить и повалять дурака он же может? Росинант хмыкнул, отложил все флаконы, бритву и мочалку. Навалился на брата со спины — футболка тут же намокла окончательно, но ему даже нравилось, — и облапал развитые грудные мышцы. Доффи едва не пролил на себя кофе, шлёпнул его по руке. Засмеявшись, Росинант шепнул на ухо, нарочно дразня: — Давай попросим Ло прирастить тебе шикарные сиськи? — Доффи фыркнул, отставил чашку, поглаживая костяшки его пальцев. — На время. Пару дней, недельку… пока не надоест. А то чего его таланты хирурга зря пропадают. Почти как на скотч, только лучше. Доффи заржал. — Ты ещё предложил бы пизду мне проковырять! — Подожди, начинать надо с малого, — засмеялся Росинант, целуя горячую, горьковатую от геля шею. Цитрусовый запах и жар тела кружили голову. — Но я запомню! — У меня уже есть дырка, куда ты можешь присунуть. — Всего одна. Ладно-ладно, две! — Я не понял, ты сейчас оскорбил мой охуенный рот или мою задницу? — А почему к заднице никакого эпитета нет? Сиятельная? Божественная? Работящая? — Росинанта несло, но он и не думал тормозить. — Видимо, слишком работящая, раз уже не привлекает, — скорбно заметил Доффи, качая головой. И тут же взмахнул рукой и нахально осклабился: — Зато твоя что-то давно в бессрочном отпуске. Или все эти сиськи-письки — сублимация, и ты, дорогой братец, проецируешь на меня свои желания? М-м?.. Блядь! Роси! Чугунный монстр завибрировал от их возни — Росинант грубо щупал Доффи между ног, тыкал и давил пальцами, бормоча: «Вот тут будет вагина», а тот раздражённо сопротивлялся, отталкивал его, беспорядочно и без огонька, и звонкие мокрые шлепки переплетались с руганью и плеском воды. — Совсем ебанулся, — устало и с каким-то даже удивлением заключил Доффи, когда они немного отдышались. — Скоро презентация на Миньоне. Требол мне все мозги выел, ты от него что-то скрываешь? Ещё эта Виола... Ты хоть помнишь, что подставил её отца? — Ты же в Дозор пошёл, чтобы шпионить, не я, — прорвалась в голосе брата досада. — Думаешь, она хотела меня убить? Вроде не похожа на дуру. Росинант проследил пальцами дорожку потемневшей от воды шерсти в паху Доффи, прижал бьющуюся венку на тяжёлом стволе. — Шпильку в глаз могла воткнуть, да. Но она пришла не за этим. — Шпильку из волос или ты каблук имеешь в виду? — уточнил Доффи, нашаривая сигареты и суя в рот одну. Знал: «за чем этим» на самом деле приходила Виола, если это важно, брат расскажет и так. От этого безмолвного, рожденного кровными узами слепого доверия чудовищно больно кололо под рёбрами. Росинант дотянулся и сгрёб ладонью пах, задевая яйца — Доффи дёрнулся, промахиваясь огоньком зажигалки мимо сигареты, отрывисто велел: — Давай, Роси. Распускаешь руки — еби или подставляй жопу. Мне надоела эта прелюдия.  Росинант никак не отреагировал. Поймал и закрыл в кулак напрягшийся член, сдвинул нежную мягкую кожицу. Долго поглаживал уздечку большим пальцем, трогал потемневшую влажную головку, дрочил медленно, с оттягом, то и дело облизываясь и слушая, как учащается дыхание брата, сам дурея от духоты и пряных, горячих запахов. — Роси… — Доффи позвал бархатно, с опасной ноткой, проглотил стон и тут же засмеялся как-то издевательски. — Тебе не кажется, что в ебле нужна некоторая взаимность? — Какой ты ждёшь взаимности от правой руки? — пошутил Росинант. Доффи замер, а в следующий удар сердца повернул и запрокинул голову, отчего-то глядя на него зло и яростно. Вывернулся, вцепился мёртвой хваткой — даром что Росинант на свои успехи в Академии не жаловался, не смог ни вырваться, ни среагировать вовремя, — и на инерции опрокинул в ванну. Швырнул, уронил в воду — она выплеснулась дикой волной, и Росинант больно ударился спиной и локтями о бортики, съехал по скользкому дну ниже, ошарашенно глядя на брата. Тот кое-как содрал с него домашние брюки, в спешке царапая бёдра ногтями — озноб стёк следом по коже, к коленям. Оттянул, чуть сжав, его потяжелевшую мошонку и надавил под ней. Росинант охнул и откинулся сильнее, подставляясь под злой, глубокий поцелуй, взахлёб, до нитевидного пульса за веками, до полной, мучительной капитуляции. Ванна легко вмещала их обоих, но трахаться в ней было всё равно неудобно. У Доффи разъезжались ноги, он заваливался, чертыхаясь, цепляясь за Росинанта, сдавленно, быстро дышал, покачиваясь в такт… чему — не сообразить, из головы словно выстрелом вышибло все мысли. Он только шарил руками по плечам, по загривку Доффи, сгребая в кулак мягкие волосы, смаргивая с ресниц воду — срывался на жалобные стоны, когда тот задевал ноющие член или яйца, и отчаянно хватался за бортики. Ждал и жаждал, когда же, наконец, Доффи вставит хоть пальцы, хоть свою елду, но тот вдруг расставил бёдра шире, выпрямился и стиснул его член. — Только не урони меня. Росинант торопливо поймал брата за талию, и задохнулся, захлебнулся вдохом, когда тот тяжело опустился. — Блядь. Доф-фи-и, зач-чем?.. Наскоро растянутая дырка принимала неохотно, и Росинанта потряхивало от убойного коктейля из удовольствия и тянущей боли. Член туго давил на гладкие, горячие мышцы — так, словно ещё немного и разорвёт. Обманчивое ощущение, оно слегка отрезвляло и распаляло одновременно — то, что нужно. — Лучше ебаться... чем ебать себе мозги, — выцедил Доффи, облизнулся длиннющим грешным языком, покачнулся и насадился рывком глубже, выдавливая из его горла хриплый животный стон. Росинант всей кожей ощущал чужую мелкую дрожь, то, как продавливает его сопротивление Доффи, как судорожно обжимает его плоть — безумие, возбуждающее всё крепче. И, не выдержав, натянул Доффи на себя, въезжая совсем глубоко, стискивая челюсть от жаркой тесноты. Перед глазами расползлись белые круги, боль резанула и растворилась, словно в сердце вкололи наркотик, прихвативший его за секунду. Доффи над ним торжествующе застонал, принимая его почти без усилий, голодно притираясь к его паху всей промежностью. Солнце вздымалось всё выше, золотило море внизу — Росинант смутно видел его за силуэтом брата, — заливало стены и потолок ярким светом, вспыхивая в мелкой водяной взвеси, застывшей в воздухе. Окутанный ею, Доффи приподнимался и опускался, держась за Росинанта и за край ванны, сжимал пальцы добела, до хруста. Под ладонями перекатывались мускулы: Росинант придерживал его за пояс, помогая двигаться, то нагибая, меняя угол, то притягивая к себе, чтобы сжать зубы на ключице, подбородке, изгибе шеи, и тогда влажное дыхание опаляло его плечо или макушку. Он уже едва мог дышать, позвоночник остро и жарко продёргивало дрожью, комната плыла и… — Давай, скажи. Насмешливый, наглый и неуёмный, Доффи заставлял чувствовать себя подростком, не контролирующим эмоции и желания. — Сволочь... лучше, да, да... Обжигающий, едкий пот стекал по коже, от контраста подостывшей воды и напряжённого тела в руках, раскалённого желанием и похотью, Росинанта лихорадило, и на самом острие, сводя с ума, вытягивая силы и разум, балансировала разрядка. Безумие Донкихотов закручивалось в них обоих, заставляя гортанно вскрикивать, не сдерживаясь, громко и беспорядочно. Остатки воды отрывисто всплескивали: Доффи насаживался на него, глядя темно и жадно, опускаясь резче, быстрее, держа в капкане своего тела, не давая сделать даже глотка воздуха. И Росинанту казалось: он стоит на берегу, и огромные волны одна за другой пытаются опрокинуть его на песок, наваливаясь горьковатой морской тяжестью. Шальной, поплывший взгляд Доффи оседлал очередной пенный гребень — и он последний раз вскинулся. Оргазм смазал всё вокруг, выворачивая в острых спазмах удовольствия, и всё-таки опрокинул. Росинант обмяк, расслабленно вытянул ноги и уставился в потолок, пытаясь перевести дух. На цветной мозаике плясали неясные блики. Царапины, пересекающие наискосок грудь, щипало от пота. — А сейчас — помоги мне, — Доффи притянул его к себе, повёл по губам мокрой головкой, и Росинант, всё ещё распалённый, покорно принял её, позволил пропихнуть член между зубов, чтобы он тяжело упирался в гладкую щеку, елозил по слюне, чтобы заполнял весь рот цитрусовой горечью, дурманящим — древесным и пряным — мускусным запахом, чтобы скользил по языку теплом и солью — и толкался глубже, до самой глотки. Чтобы рука на затылке держала твёрдо, по-родственному, а вторая убирала чёлку со лба — и от всей этой острой близости и жара у него в груди сворачивался комок пламени. Лицо у Росинанта горело, ломило шею и поясницу. Постанывая, он усердно, часто сглатывал — и каждый толчок отдавался в животе томительной слабостью. Бездумно трогал Доффи между ягодиц, заляпанных его семенем; потирал горячее и припухшее, и вокруг пальцев конвульсивно сжималось, а Доффи шумно, загнанно дышал и загонял в него член с нетерпением снова, и снова, и придержал ему голову: брызнуло, потекло — и Росинант отшатнулся. Судорожно закашлялся, перегнувшись через край ванны и пытаясь не выблевать лёгкие. Доффи навалился сверху всей тяжестью сладко кончившего человека, вслепую нащупал его губы — и сунул между ними жёсткие пальцы, что-то бормоча, шаря во рту. А потом пихнул их так глубоко, что свело, скрутило спазмом, и Росинант наконец-то выхаркнул попавшую не в то горло сперму. А затем устало сглотнул. Долгую вечность в голове гулко шумело море, стучало сердце в висках и баюкало чужое дыхание рядом. Кажется, он почти задремал. — Ну что, полегчало? — Да. Прости... — Росинант потёрся затылком о брата, и тот обнял в ответ. — Доффи... — Неважно. Доверял и берёг его чувства? Доффи — и берёг чьи-то чувства? Или ему просто было наплевать — но к чему тогда всё это было? — Нет, слушай, Доффи, я… «Должен тебе кое в чём признаться. Про отца и...» — Ты всегда психуешь, стоит упомянуть маму. Отпусти уже, Роси. Забудь. Росинант вывернулся, отстранился, зашарил рукой по полу в поисках сигарет. Залитая водой пачка нашлась под его штанами. Дьявол дери, он чуть не прокололся. И, словно почуяв что-то, Доффи вдруг спросил: — И всё же, почему ты грохнул Моне? — и осторожно перекинул ногу через бортик ванны.  — Переживаешь за себя или за потенциальную невесту? — Роси. «Я знаю, чем вы на самом деле занимаетесь и почему, сеньор Росинант. Вы следите за молодым господином не потому, что Дозор приказал или тенрюбито. Вы его боитесь. И скрываете от него правду. Я говорила с Ольвией, встретила её, когда сама находилась в бегах. Она умирала долго, в снегу… Вас это расстраивает?» Его расстроила не столько смерть Ольвии, зыбкий образ из детства, руки пахнущие чернилами, бумагой и зелёным чаем, белые локоны, образ сейчас уже ломкий и блеклый, как старая переводная картинка. Его расстроило — по бытовому огорчило? — невозможность получить суфлерскую подсказку, ответы на незаданные вопросы, указания на крайний случай у предшественницы, исчезнувшей раньше, чем пришли Сайфер Пол. Он похоронил и оплакал её давно, вместе с матерью. Ему было жаль Моне. Так больно и жаль вновь убивать близкого ему человека. Росинант прикрыл глаза, потроша в пальцах намокшую сигарету. — Просто я ревнивый засранец, ты прав. Раздражённо и одновременно беспомощно вздохнув, Доффи потрепал его по волосам. — Я тебя очень люблю, дурака. Но не делай так больше. И ты тоже, подумал Росинант. И ты тоже. *** Через пару дней Доффи устроил демонстрацию нового изобретения ассамблее и Дозору — шеренге высокопоставленных лиц, желающих уничтожить маленький зимний островок в Норт Блю. Требол упомянул, да и Росинант как дозорный знал: он правдой и неправдой зазвал членов МП и тенрюбито — правителей соседних государств, всех тех из Дозора, с кем у него были натянутые отношения. Они приехали к нему, потому что маленькая ежегодная награда Мариджоа вдруг вывела Дофламинго из тени.  — Что лучше: заставить бояться или уважать? Не чересчур ли это — стремиться и к тому, и к другому? — Дофламинго ухмыльнулся внимающим ему зрителям.  Росинант стиснул пальцы, и кожа перчатки скрипнула громко, как выстрел. Палуба под ними едва заметно покачивалась: ясная погода и почти штиль. Самое то для дурных предчувствий. — Для ответа на оба вопроса хочу представить вам новую жемчужину «САД Индастрис»! Первая ракетная система с уникальной древней технологией, восстановленной и дополненной мной, — его довольный оскал мог бы соперничать с бойцовскими рыбами Колизея. — Такого оружия вы ещё не видели и даже не представляли!  Доффи кивнул, и все присутствующие: представители ассамблеи государств, чиновники, военные и учёные-эксперты — надели розданные им загодя тёмные очки. «Это обещанный подарок, — одними губами произнёс Доффи, поймав взгляд Росинанта за секунду перед тем, как тот тоже спрятал глаза. — Ожившая — моя — сказка. Для тебя, mi Corazon». И небрежным позёрзким жестом подал знак. Странная конструкция на возвышении у носа корабля пришла в движение, разворачиваясь в сторону заснеженных скал и барханов. До острова было рукой подать, километра два. Узкая литая стрела ракеты взмыла в небо, вращаясь и выплёвывая рой чёрно-жёлтых цветков-бомб. Они разлетались, распадались на лепестки — и рушились вниз, в центр острова. — Разрешите представить, — Дофламинго широко развёл руки, и горизонт за его спиной выжгли короткие, молочно-белые вспышки. — «SMILE». Ударная волна налетела на борт корабля, резко закачала палубу — Росинант чуть не рухнул — и вскинула в воздух розовое манто, обволокла снежной пылью, дохнула ядом всем им в лицо. Через миг Доффи вышел из бури, как богиня из морской пены — только не любви, а войн и раздоров, несущая смерть, сама чёртова смерть. Новый мир нового Бога. SMILE — его улыбка или оскал смерти? Улыбка, с которой он всходит на свой трон и захватывает всех и вся. Когда эта улыбка стала нести в себе предвестие катастрофы? Когда, чёрт возьми, появилась эта блядская улыбка? SMILE! А ответ был так прост! На самой поверхности, протяни руку. Посмотри в зеркало, Донкихот Росинант. Так же широко и счастливо Доффи улыбался на похвалу отца. Так же скалилось лицо на рисунке с Древним Оружием в книжках с Охары. Такой же символ нарисовал Роси на своей первой плате. А Моне — на его лице своей губной помадой. Доффи решил править миром, вот что. Стал богом — прилюдно и торжественно. В небо, распухая и закручиваясь, тянулось несколько белоснежных ядерных грибов, физическое воплощение кошмаров Росинанта из маминых книг. В кармане надрывался портативный яблочный ден-ден муши, истошно предрекая: эта картина станет обыденностью и для мира, и для Росинанта. «Сегодня весь день в Мариджоа прекрасная погода», — оповестил призрачный голос Моне словно в насмешку. Росинант закрыл глаза, но даже под веками белая смерть продолжала расцветать. Он принял видеозвонок. — Как тебе SMILE? — Потрясающе. — Привычка отвечать то, что от него ждали, всё ещё срабатывала, хотя разум был затянут снежным бураном; он даже, кажется, изобразил восхищение в голосе.  Ло самодовольно улыбнулся. — Доффи немного волновался, но я поспорил, что ты оценишь. Наверняка волновался о том, что он — завистливый ревнивый засранец и припомнит, с чего всё началось. — На что спорили? — Росинант механически курил, подпирая мачту, ждал не интересующий его ответ и смотрел, как в метрах пятидесяти от него брат выпивает в честь удачной презентации с Борсалино, который с одинаковым выражением лица мог сейчас и договариваться о партнерстве, и просчитывать, как скинуть Доффи в море. Кажется, Доффи не нравилось, что Росинант нередко общался и выпивал с Борсалино вне «работы», вот и оказался здесь со всеми прочими смертниками. От холода и страха — тяжело, медленно и неумолимо — смерзались внутренности. Он ждал этого судного дня, хотя и надеялся, надеялся, надеялся, что тот не наступит. Ха-ха, один-ноль не в твою пользу, Росинант. Неудачник. — На подлодку последней модели. Нарисую на ней страхолюдную рожу с улыбкой до ушей. В честь тебя с Дофламинго. — Ло, — Росинант помолчал и устало вздохнул. — Ты знаешь, почему я привёл тебя к Доффи? — Потому что посчитал меня клёвым и перспективным? «Потому что вы очень похожи, и я… Да какая уже разница!» — Зона поражения тоже клёвая, — кивнул Росинант. Какая уже разница, откуда он знает. В «сказках» Ольвии люди и животные гибли почти мгновенно на расстоянии до одного километра от эпицентра, в радиусе двух — разрушались дома, до трёх — сгорало всё легковоспламеняющееся, а ударная волна могла тянуться и пару десятков километров. До сих пор в мире не было ничего и близко сравнимого по разрушительности. Удивительно, что с них всех на корабле ещё кожа не начала облезать. — Ваша «жемчужина» — чтоб города рушить, а она взорвалась, считай, перед нами! — Этот SMILE — мини-версия, облегчённая модель, по килотонне на заряд. Зона разрушения и значимых воздействий у неё до четырёх километров. Только остров и покрыть. — Отходы всё равно идут дальше. Мы все тут покойники. Заражение… Да даже старик Требол испугался бы SMILE, а этот слизняк любил и власть, и силу, которая подчинялась бы ему. — Кора-сан! — Ло нахмурился. Пробормотал: «...разве не сказал?», закопался в свой ноутбук — он его когда-нибудь выключает? — и тут же захлопнул: — Вы давно трахались? — Что? — опешил Росинант. — Дня два назад. — Пойдёт. — Ло, что пойдёт? — Я там поколдовал над Доффи. Неделю он — ходячий антидот. Потом придётся обновлять сыворотку, но — Кора-сан, бессмертие почти у нас в кармане! Так что можете орально и не только удовлетворяться со всеми, в ком заинтересованы, — засранец гадко ухмыльнулся, неосознанно копируя Росинанта, и та самая чудовищная боль от близости и доверия этих монстров вновь прострелила рёбра — навылет. Росинант невольно представил гигантскую оргию, чтобы отделить нужных людей от ненужных, если бессмертие передавалось только половым путем, веерным методом… С каким наслаждением Доффи будет выбирать себе партнёров? Потому ли он трахнул Виолу показательно в резинке? — А если бы нет? — сдавленно спросил он. Горло перехватывало от надрывной, неуместной нежности к ним обоим пополам с отвращением, но вполне сойдёт и за страх за свою шкуру. — Тогда Доффи не взял бы тебя с собой — этих-то не жалко, да и вакцину повод загнать подороже. Или как-то иначе… — Ло душераздирающе зевнул, у него там была середина ночи. — Тебе все варианты перечислять? Ты что, оби... — Где та милая пижама с зимним принтом, которую я тебе подарил? — нашёлся, чем перебить неудобные и противные вопросы, Росинант. — Спокойной ночи, — буркнул Ло и отключился. Ту пижаму, с белыми мишками в красных шарфах, он ненавидел и, вроде бы, пижаму сжёг, но признаваться в этом «обожаемому Коре-сан» по-детски не смел. Росинант поднял глаза и едва не отшатнулся. Перед ним стоял Дофламинго, с любопытством и нетерпением его разглядывая. — Почему SMILE? — не выдержав, спросил Росинант самое бессмысленное. — Тебе всегда стоило только улыбнуться, как все бастионы вокруг сдавались, что в два годика, что в пятнадцать, что в двадцать шесть, — Дофламинго нарисовал пальцем невидимую улыбку от уха до уха. — И просто люблю твою улыбку. Доски под ногами скрипели и вибрировали, вода у берегов никак не унималась. Миньон, колыбель смерти. — Ну, — спросил он, подгоняя. — Как тебе? — Потрясающе, — Росинант натянуто улыбнулся. Потрясающе отвратительно. Брат хотел продавать билеты в жизнь задорого. В его руках теперь были и супероружие, и Ло с дьявольской сывороткой. Всё это Росинант вручил ему сам. Доффи обнимал его, шептал в висок какую-то чушь, а Росинанту хотелось разрыдаться. Из-за того, что не верил. Из-за того, что боялся. Из-за того, что виноват. Если бы это имело смысл, он орал бы сейчас и пинал Дофламинго по печени. Если бы смысл был. И совсем уж бессмысленно, иррационально, он мучительно и горько любил брата. Ужасался себе и ему, ненавидел — и любил. Светясь от радости, как тогда, в восемь лет, Доффи вынул из кармана манто свёрток и развернул шуршащую бумагу: — Ешь. Тут холодно, а бухать шампанское, которое подают, не советую, будет изжога. Генералы косились на Росинанта, обкусывающего гамбургер в руке Дофламинго: только его брат мог есть лобстера за сто тысяч белли как фаст-фуд. Наслаждался минутами близости, теребя в кармане пластину связи с Драгоном, извлечённую из каблука Виолы. Осталось только назвать цифры: имя и приоритет объекта, требующего внимания, и одно слово — задача. Цель номер один, приоритетная: Трафальгар Ло. Богу нужны поданные, без сыворотки он будет править безлюдной планетой. Цель номер два: Донкихот Дофламинго. Если он… Когда он. Ликвидировать.