***
Никто никогда не узнает, какие усилия ему приходится приложить, чтобы удержать в эти мгновения лицо перед собственным сыном. Возможно, будь Черв менее взволнован, он бы разозлился на неуместную неуклюжесть сына. Но напряжённое ожидание притупляло прочие чувства, из-за чего за тем, как Полый смотрит на подготовленную цепь – одну из четырёх – и ищет её концы, убрав наконец лапку подальше от звеньев, он наблюдает почти апатично. Вскоре, правда, монарх прикрывает глаза, тихо выдыхает… и на вдохе нарушает тишину уже своим голосом. — Полый, — зовёт он и, поймав взгляд сосуда на себе, указывает в сторону ниши, в двух шагах от которой они как раз замерли. — Сегодня мне необходимо содействие от тебя как рыцаря. Понимания происходящего в глазах творения после этих слов становится ещё меньше. Следовать бессловным указаниям он также не торопится. В своём недоумении сосуд доходит до точки, после которой начинаются неудобные вопросы. Объяснять ему что-либо у Черва нет времени – как и желания – поэтому ему приходится буквально подталкивать сына встать на нужное место. — Пока не появится прямая угроза моей жизни или я не подам тебе сигнал к действию, ты не должен выдавать своего присутствия, — напутствует он, лапками вырисовывая и сразу активируя новые сияющие печати. Магия надёжно скрывает укромный уголок, скрадывая его и находящегося здесь наблюдателя. — …тебе всё станет ясно, когда ты увидишь, — обрывисто и расплывчато роняет король, лапкой касаясь иллюзорного участка стены, за которым оказался спрятан Вессель. Теперь снаружи его не видно и не слышно, но сам он прекрасно может и слышать, и видеть всё… Однако вмешаться рыцарь не сможет, пока Черв его не выпустит.***
Полый открыто хмурится, ладонью касаясь созданной отцом иллюзии. Вся эта ситуация его изначально не воодушевляла. Но происходящее сейчас ему уже откровенно не нравится. Не только тем, что его ставят в роль наблюдателя чего-то сомнительного. Коротко сосуд прищёлкивает хелицерами в раздражении и, бессильный хоть что-нибудь предпринять, поддаётся правилам очередной игры создателя. Понимая, что никто – стараниями папаши – его не заметит, Вессель максимально вольготно располагается в предоставленном ему углу. Складывает лапки на груди. Пальцы сжимаются на предплечьях крепче, когда он видит, как Черв ослабляет сложные завязки на мантии. Зачем он раздевается? Не похоже, что отец устраивает это всё лишь из желания поддразнить сына и поиздеваться над ним. Слишком дёрганным он выглядит для подобных шуток. Когда Черв забирается на ложе и начинает защёлкивать на лапках зачарованные кандалы – так вот для чего были цепи? – Вессель полностью теряет понимание происходящего. Стоит монарху защёлкнуть последнюю окову – все цепи ярко вспыхивают знакомым белым свечением рун. Под мелодичный звон они заметно натягиваются, распластывая тело короля на постели. На мгновение сосуд забывает, как – и так ли ему нужно? – дышать. При всём настороженном отношении к создателю… видеть его скованным, буквально беспомощным среди сбитых подушек и одеял, на чистом покрывале, в одной – лишь неловко запахнутой – нижней рубашке как минимум волнительно. Рыцарь никогда ещё не видел монарха настолько уязвимым. Для чего только нужно это представление? Полому трудно хотя бы придумать жизнеспособное предположение. Однако долго мучиться загадками ему не приходится. События продолжают идти своим чередом, и вскоре его размышления прерываются голосом нового существа, неизвестным образом очутившегося в покоях короля. — Вижу, ты решил подготовиться к моему приходу, — вместо приветствия звучит в пренебрежительном тоне со стороны фигуры, пока ещё скрытой в тенях. Бледный король молчит, но смотрит, неловко приподнявшись, на возникшего словно из неоткуда визитёра настороженно и крайне внимательно. Полый понятия не имеет, что там видно его отцу. Сам он щурится, силясь разглядеть в нечётком тёмном контуре хоть что-то. — Признаюсь, я польщён, — продолжает гость с неприкрытым самодовольством в голосе и, неожиданно, устремляет взгляд белых глаз прямо в его сторону. Сосуд отшатывается подальше к самому углу настоящей стены, надеясь избежать жуткого внимания этого, несомненно, опасного существа. Не сразу Вессель понимает, что смотрит визитёр не на него, – тот лишь по-хозяйски осматривает чужую спальню. Закончив, это… создание возвращает всё своё внимание обратно к отцу. Его, кажется, так и не замечают. — Будешь и дальше отмалчиваться? Вопрос заставляет рыцаря подобраться. Он даже снимает – легко и тихо – с креплений гвоздь, только после этого понимая, что и слова, опять же, обращают не к нему. Взгляд сам собой перебирается на скованную фигурку создателя. Даже сквозь настороженную сосредоточенность – Полый чувствует – в нём пробивается сильное удивление. Ему оказывается сложно принять, что, будучи бессильным пред чем-то настолько пугающе-могущественным, можно оставаться таким спокойным. Отец не выглядит ни удивлённым, ни испуганным. — Какие слова ты ожидаешь от меня услышать? — вопросом на вопрос с достоинством откликается монарх, под тихий перезвон цепей тесно сводя колени тонких белоснежных лапок. Фраза ли, жест ли становится для чужака сигналом к следующим действиям, но провокация работает: визитёр одним резким движением оказывается совсем близко к Бледному Черву. — …когда я слышал агонию нашего собрата, — неожиданно дополняет, оказывается, незаконченную реплику король, — мне казалось, ты был безразличен к речам своей жертвы. Этой фразой он спасает свои глаза, едва не ставшие жертвой импульсивного выпада вторженца. Когти чужака замирают в считанных миллиметрах от раскосых узких глазниц. Он выдыхает как-то странно, замирая на несколько мгновений неподвижной громадой над контрастно-хрупким телом маленького монарха. Этого времени Весселю, за скоростью течения событий ещё не осознавшему до конца смысл слов отца, хватает, чтобы бегло осмотреть неприятного гостя, открывшегося наконец скудному свету вспыхивающих рунами цепей и едва горящих светомушьих фонариков. Поразительное сходство этого существа с создателем становится для него неприятным открытием. Два – как можно догадаться – Черва строением тел схожи друг с другом достаточно, чтобы точно определить их видовое родство. Но и различий в них остаётся слишком много, чтобы спутать маленького и контрастно хрупкого монарха с его крупным и крепким, по росту и массе превосходящем короля раза в полтора, сородичем, ко всему прочему будто бы облитым пустотой. Или выкупанным в ней до полного цветового сходства с тенями. Последняя пришедшая в голову ассоциация сосуду нравится мало. Но ещё меньше его устраивает промедление отца. Разве он не выманить это существо хотел? Своим безделием творец упускает, наверное, лучший шанс ударить его в спину. Почему Бледный тянет с решительными действиями?.. — Сделай уже, что должен, и проваливай, — вдруг раздражённо шипит монарх, несмотря на близость острых когтей к лицу, приподнимаясь, насколько это возможно, на локтях. — Пока я не могу расцарапать тебе глотку. Чёрный Черв в ответ слышно усмехается, убирает лапку от головы новой жертвы, вместо нанесения ужасных травм почти аккуратно раскидывая в стороны полы расстёгнутой рубахи. От зрелища, открывшегося взгляду, морда его, однако, брезгливо кривится. — Ну и урод, — разочарованно выплёвывает он, грубо проводя пальцами по бледному хитину, расцвеченному неровными пятнами пустоты. Следом за когтями протягиваются серебристо-кровавые полосы глубоких царапин. Монарх морщится от этих слов с явной неприязнью, его тело мелко подрагивает под неласковыми касаниями чужих лапок. В этот момент Полый в очередной раз полностью теряет едва собранное понимание происходящего. — Хочешь себе личинку, чтоб смотреть хоть на что-то привлекательное? — спрашивает вдруг тёмный деловито и вкрадчиво, чем вводит сосуд уже в ступор, вытесняющий недоумение. Не успевшие толком начаться попытки перестроить картину мира для Весселя обрывает неожиданно резкий и звонкий хлопок, сопровождаемый непродолжительным звоном цепей. Пришлый Черв отвесил королю пощечину настолько сильную, что тот по инерции дёрнулся всем телом. Тонкий хитин в месте удара лопнул, и на светлом лице выступили капли мутно-серебряной крови. — Скажи ещё, что ждёшь нежного спаривания, — глухо рокочет чужак, крепко вцепившись пальцами в мордочку Бледного Черва. Последний упрямо и гордо молчит, чем мгновенно выбешивает сородича. — Ты не знаешь всех деталей смерти моей прошлой игрушки, — почти рычит он и склоняется опасно близко к монарху. Полому в этот момент кажется, что тёмный может вцепиться клыками в созданную ударом лапки ссадину. Вторженец, однако, лишь подбирается всем своим крепким и в меру стройным, словно все переродившиеся Червы худы, как на подбор, телом и отпускает странный – мерзко звучащий – смешок. — Узнаешь, когда я навеселюсь с тобой, а после сожру твоего первенца. До тихого скрипа в этот момент сосуд сжимает ладонь на рукояти гвоздя, ощущая прилив неожиданно сильной волны гнева. Он ждёт, что притихший создатель, как привычно, хитро и спокойно отведёт очередную провокацию. Но отец не успевает вставить и слова. Внезапно он дёргается, как от удара током, выгибается, загребая коготками простыни, крепко жмурит глаза и размыкает клыки… отпуская из груди сиплый сбитый выдох, рождённый задавленным криком. Позднее до слуха рыцаря доходит хрусткий треск и длинный – даже плавный – мокрый звук. С таким звуком обычно на кухне разделывают неразумных мясных жучков. Вессель не раз видел их сочное мясо на обеденных столах. И ещё ни разу ему не приходилось смотреть, как до роли подобной жертвы опускают короля. До этого момента. Лица-маски Червов не слишком выразительны, но Полый готов поклясться – усмехается тёмный удовлетворённо и безумно, когда медленно проталкивает свободную ладонь глубже под пятнистый хитин чужого брюшка и почти копается пальцами во внутренностях вынужденного партнёра. Тонкие пластинки снаружи приподнимаются от движений когтей внутри, отчего сосуд щурится, будто ему больно даже смотреть на нечто подобное, поджимает к пасти хелицеры, с силой стискивает клыки. Неосознанно, он давит не обременённой гвоздём лапкой на прячущую его магическую стену. Но чары Бледного Короля надёжно удерживают импульсивное дитя пустоты на месте. Сам монарх рваной дыры в своём брюшке и хозяйничающей в нём ладони не видит. Полуотключившийся от боли, он безвольно лежит на окроплённых кровью простынях, неосознанно мнёт пойманные ослабевшими коготками ткани и тихо, неровно дышит, в полной дезориентации забывая даже вновь сомкнуть клыки. С края приоткрытого рта жидкой струйкой подтекает перемешанная с каплями крови слюна. Этой прохлады и влаги светлый Черв не чувствует. Однако его тёмный собрат вскоре замечает и не отказывает себе в исполнении новой прихоти. Ладонь чужака, с должной долей осторожности, чтобы тут же не убить сородича, вскоре покидает разворошенную рану. Полый, наблюдая за этим, – за тем, как от новой порции боли отец вновь начинает дёргаться и заметно трястись – нервно сглатывает, переминается с лапки на лапку, неосознанно упираясь в невидимую преграду уже всем телом. Он, до конца этого не осознавая, хочет прекратить издевательства над не заслужившим подобного обращения создателем. Чёрный Черв, в свою очередь, останавливаться на достигнутом не планирует. Когда жертва начинает неудобно ёрзать под ним, он чистой лапкой, оставив на лице короля несколько неровных царапин, спускается на его шею. Пальцы крепко и сильно сжимаются на нежном хитине, обрывая меньшему партнёру доступ к воздуху. Несколько следующих мгновений Бледный Черв дёргается, задыхаясь, лишь сильнее. Цепи звенят, вспыхивают рунами под рывками тонких белых лапок. Этот звон впивается в голову Весселя болезненным набатом, врезающимся в маску изнутри. Но когда шум стихает, лучше ему не становится. Несколько следующих минут сосуд мнётся в непонимании (смешанном со страхом): задохнулся монарх или лишь потерял сознание. И наблюдает, как чужак пользуется безвольным, истекающим кровью телом. Того, кажется, ничто в происходящем не смущает. Вторженец словно вспоминает, зачем – как мог судить по обмолвкам Полый – он сюда явился, и возвращается к своей главной цели. Смотреть, как пришлый Черв по-хозяйски раздвигает тонкие обмякшие лапки, касается окровавленными пальцами между них, рыцарю тяжело достаточно, чтобы не выдержать и на несколько мгновений отвести взгляд. В этот момент он понимает, что чуть не задохнулся сам, в волнении задержав дыхание на слишком долгий отрезок времени.***
Он возвращается в сознание под привкус собственной крови. И приглушённо, болезненно стонет, до ранок-проколов судорожно сжимая скованные ладони. В голову, притупляя восприятие, мгновенно бьёт обжигающе-невыносимая боль, расползающаяся от брюшка дальше по внутренностям, и Черв не сразу осознаёт, что крови в его рту оказывается слишком много. Что это вовсе не кровь тычется острыми когтями ему в горло. Не торопясь – опасаясь – смыкать клыки на чужих пальцах, монарх с трудом приоткрывает слипшиеся от влаги глаза и смотрит мутным, различающим лишь пятна взглядом на тёмный силуэт партнёра. — Умный уродец, — удовлетворённо рокочет чёрная громада сверху, заметив его внимание на себе. Пальцы сородича после этого приходят в движение – толкаются глубже, оцарапывают заднюю стенку горла. Бледный Король чувствует, как начинает задыхаться снова. Грудку спирает подкатывающим горьким комом. Однако прежде, чем его выворачивает кровью и рвотой, Чёрный Черв резко убирает ладонь от его лица. Он успевает немного откашляться и отдышаться, прежде чем перемазанная кровью и слюной лапка хватает его за хвост. Пальцы сжимаются на самом кончике, коготки касаются узкой, почти незаметной щели, коротко проводят по ней, прежде чем широко раскрыть и сразу парой толкнуться в горячее, судорожно пульсирующее и узкое нутро. Совершенно сухое, сжатое в болезненном напряжении и не готовое к проникновению. Длинный и тонкий придаток брюшка чувствителен до ужаса, особенно в границах лона, и сейчас, раздёрганный болью, на грубый жест монарх откликается первым болезненным криком. Тёмный встречает эти звуки удовлетворённым смешком. Невидимо, но ощутимо он щурится, усмехается… и от него, наконец, начинает тянуть возбуждением. Даже сквозь боль, почуяв это, Бледный Король в отвращении кривится и едва подавляет в себе острое желание противиться каждому похабному – и болезненному – действию оппонента. Заставляя тело обмякнуть, он позволяет сородичу вертеть собой, в пределах оков, как тому вздумается.Чувствует, как тот подпихивает жарко пульсирующий болью хвост под бедро и неудобно укладывает его вблизи раскрытой промежности. К оцарапанному, ноющему горлу вновь подкатывает тошнота, когда Черв осознаёт намерения безумного партнёра. Неспособный противиться, он с трудом отворачивает голову в сторону, поджимает когти на всех лапках и крепко жмурится под чужой самодовольный вздох. …это оказывается хуже, чем он думал. Когда неровный, жёсткий член Чёрного Черва проникает в надорванное нутро хвоста, король ещё может глушить в себе стоны, сжимая до скрежета клыки и царапая ладони до мяса. Когда грязные пальцы лапают промежность, отдирают пластинки хитина и погружаются в нежное, доселе не тронутое никем влагалище, он умудряется это игнорировать, почти не чувствуя касания под валом иной боли. Но отрешится от дикой агонии, разгоревшейся между лап, когда когти сменила плоть из хвоста-придатка, Бледный оказался уже не в состоянии.***
Полый никогда не слышал, чтобы жуки так кричали. Он отворачивался, прятал глаза, жмурился, желая оглохнуть – пусть даже навсегда, лишь бы не слышать – после первого крика создателя, неспособный, казалось, наблюдать самую унизительную часть происходящего. Однако проигнорировать отчаянный вой отца Вессель уже не смог. В голове вертится – такие звуки может издавать лишь разрываемое на части существо. Увидев происходящее на постели – переплетение окровавленных тел, сцепленных плотью хвостов и брюшек – сосуд может с этой мыслью согласиться. Неспособный сдерживать крики Черв, невыносимо маленький под тушей жёстко вжимающего его в постель сородича, похож на того, кого рвут на части. Полый, видя, как под резкими, глубокими движениями чёрного хвоста приподнимаются пластинки хитина на чужом брюшке, пузырится, поднимаясь из раны, кровь, выглядывают из неровной дыры кусочки порванных мышц и чудом целых органов, чувствует подступающую к пасти тошноту. Сдержать рвотный позыв не выходит – под новый крик создателя рыцарь роняет гвоздь и резко сгибается, пачкая занятый им угол, мраморный пол и собственный лапы чёрной густой субстанцией. Лишь чудом он со всей дури не трескается в этот момент лбом о стену. Быстро – неприятно быстро – придя в себя, короткое мгновение Вессель жалеет, что не способен таким образом разбить себе голову. А затем Бледный снова кричит, и не сразу, но вскоре, сосуд понимает, что под этот вой он пытается выбить невидимую – нерушимую – стену, которая не позволяет ему вмешаться. Коротко Полый недоумевает: разве он не должен спасти создателя, если его жизнь окажется под угрозой? Происходящее сейчас явно подходит под установленные монархом условия! Ему кажется, сейчас отец может погибнуть в любой момент. Стоит лишь чудовищу над ним двинуться не так, или надавить на рану, или любым несдержанным движением порвать маленького короля ещё сильнее. Почти неслышно сосуд рычит, ненавидя одновременно себя и тёмную тварь, безжалостно раздирающую его короля. И смотрит, вжав ладони в магическую ограду, на порочно-жестокую картину перед собой. Он скалится, потрескивая хелицерами, на каждую царапину, которые щедро дарит партнёру Чёрный Черв. И поджимается, дёргаясь, на каждый крик творца. Бессильно и внимательно наблюдает, находя в себе силы не отводить взгляд, забиваясь подальше в угол, лишь по одной причине. Он не должен упустить возможность перегрызть жестокому ублюдку глотку. Полому приходится ждать до самого конца этого… спаривания. Снова и снова переживая мгновения липкого бессильного ужаса, когда на его глазах отец обмякает под телом любовника, всё чаще и чаще теряя сознание от неспособности выносить причинённую ему боль. В конце он больше не кричит – Вессель чётко помнит момент, когда голос монарха надломился, осип и смолк. Бледный Черв хрипит редкими поверхностными вздохами, распластанный по измятым простыням сломанной куклой, головой повёрнутый в сторону сына. Полому тяжело смотреть в замутившиеся глаза убитого – как минимум, сейчас, как минимум, морально – создателя, но отвернуться ему не позволяет странное колющее чувство в груди. Словно он предаст то, чему даже в верности не клялся, если отвернётся именно в эти мгновения. Выдерживать пустой взгляд отца тяжело, но так сосуд хотя бы почти не видит, как сотрясается в экстатическом припадке Чёрный Черв, вжавшийся в истёрзанного сородича достаточно сильно, чтобы выдавить из него последний жалкий скулёж. Чужак, выпрямившись, вслушивается в эти тихие звуки с заметным удовольствием, закатывает глаза, полностью теряя бдительность в наслаждении ярким – и на удивление длительным – оргазмом. Он уже не видит, как сломленный партнёр возвращает себе ясность ума. Ослабленный и истощённый, Бледный Король почти не способен шевельнуться. Но ему хватает возможности слабо мотнуть запястьем – чтобы неожиданно легко сбросить с него оковы. Неслышного шёпота под утихающий свет чар на цепях оказывается достаточно, чтобы вернуть Полому рыцарю свободу. Что делать, Вессель понимает без дополнительных объяснений. Даже если отец ждёт от него чего-то другого, он знает, что действительно должен сделать. …и подбирает с пола гвоздь.***
Светлый Черв уже не осознаёт, чего изначально он добивался. Крох оставшихся сил хватает, чтобы сделать то, на чём он зациклился, когда боль начала затмевать разум. Но далее монарх лишь бессильно смотрит, как бело-чёрное пятно того, что он выпустил из заточения, бесшумно выскальзывает из тёмного угла. Оно приближается к постели… Вскоре существо – король не может вспомнить, кто это – выходит из сузившегося поля зрения. Он не пытается искать чужой силуэт. Подчиняясь интуитивному порыву, тяжело поворачивает голову, чтобы взглянуть на партнёра – насильника –давящим грузом разместившегося на его исцарапанных бёдрах. Тёмный, поглощённый удовольствием, действий сородича не видит. Он совсем теряет бдительность и не замечает, как опасность подкрадывается сзади. На глазах монарха чёрно-белое пятно без долгих размышлений пронзает безумного Черва гвоздём. Острие выходит из крепко сбитой грудки, под давлением сильной лапки лезвие скользит по хитину и внутренностям. Быстро – слишком быстро, чтобы осознать – чужак оказывается глубоко нанизан на оружие рыцаря. Бледному Королю хочется выдохнуть облегчённо, но из поцарапанного горла вырывается лишь очередной болезненный стон: тело поражённого сородича дёргается в агонии и постепенно обмякает, ещё сильнее наваливаясь на раздолбанную плоть. Легче не становится, когда сосуд тянет гвоздь на себя и дёргает насильника за плечо, стаскивая с маленького монарха. Горло вновь спирает хрипом – криком сломанного голоса, слишком тихим, чтобы его мог услышать ослеплённый гневом рыцарь. Полый, едва узнаваемый в размытом чёрно-белом пятне, не замечает его дрожи и боли, вызванных резкой расцепкой с плотью партнёра. Сын выдёргивает из агонизирующей туши гвоздь и тут же с хрустом вонзает его обратно в тёмную плоть. Давит сильно, долго, прибивая дрожащее тело к мрамору пола. Из лона в хвосте-придатке, из порванного влагалища подтекает кровью. И семенем Чёрного Черва. Простыни пачкаются и мокнут сильнее прежнего, но король этого не чувствует – болевой шок скрадывает ощущения. Там, внизу, – единый, онемевший, горячо пульсирующий шмат плоти. Задние лапки не просто не слушаются, их словно больше нет вовсе. Однако не это сейчас его беспокоит. С большим – насколько это возможно – волнением монарх коротко думает, насколько цела осталась его матка, спрятанная внутри хвоста. И яйцеклад. В голове проскальзывает болезненная мысль, что всё произошедшее может оказаться бессмысленным. Со стороны что-то снова хрустит. Громко и резко достаточно, чтобы заставить Черва вздрогнуть, забывая о мимолётных беспокойствах. Почти испуганно он, насколько может, подбирается, щурится, силясь рассмотреть источник звука. Глаза подводят до последнего. Пока ясность зрения вдруг не возвращается, позволяя в деталях рассмотреть маску обернувшегося к нему рыцаря… …перепачканного в тёмно-серой крови и осколках лопнувшего хитина.***
Хитин и кости хрустят под гвоздём и лапкой. Вессель не понимает, на что он использует больше сил, но как гвоздь успешно пробивает крепчайший мрамор под тушей врага, так и его лапа в конце концов проминает чужую башку, размазывая её содержимое по залитому кровью полу. Он не чувствует удовлетворения от этого убийства. Но ему в целом плевать на чудовище, которое ему – одним лишь чудом – удалось прикончить так быстро и легко. …отец поджимается под его взглядом. Жмурится от боли, однако пытается, осознавая свою полную беспомощность, как можно сильнее вжаться в кровать. Слиться с ней, если получится… Уже на это Полому не плевать. Он помнит, что не является надёжным телохранителем или верным рыцарем. Хорошим наследником, которому король мог бы полностью доверять, сосуд тоже никогда не был. И всё-таки позвал к себе этой ночью отец именно его. Они оба – в разной степени осознанности – понимают, насколько удобный сейчас момент, чтобы избавиться от неугодного монарха. Вессель хорошо осознаёт, что никогда ещё не видел и больше не увидит отца таким же слабым, опороченным и жалким. Разбитым достаточно, чтобы не суметь себя защитить. Пользоваться ситуацией, однако, он не спешит. Мысль об этом, вдруг, даже кажется ему мерзкой. Гвоздь остаётся в теле Чёрного Черва. Когда Полый подходит к создателю ближе, он сбрасывает со спины наплечники, оставаясь в одной лёгкой накидке, чтобы не нависать над маленьким монархом уж слишком грузной тушей. Попытки рыцаря казаться безопаснее, правда, особого толка не приносят. Ослеплённый насилием над собой, Бледный всё равно видит в нём опасность и едва ли может самостоятельно унять истинно животный страх перед собственным сыном. Сосуду приходится быть очень медленным и осторожным в движениях, чтобы неосторожным резким жестом не вызвать у него истеричную попытку защититься от надуманной беды. — Тише… тише… — шелестит едва слышно Вессель, напряжённо и предельно бережно прикрывая истерзанное тело чудом уцелевшей, пусть и пропитанной кровью сорочкой. В эти мгновения Черв ещё подёргивается под крупными ладонями и изредка мученически, но почти бесшумно хрипит. Померкшие цепи редко и тоскливо звенят, пока, наконец, Полый не снимает оставшиеся кандалы с тонких лапок. Когда рыцарь заворачивает короля в чистое – в самом начале оставшееся в стороне – одеяло, последний почти теряет сознание. — Всё будет хорошо, отец, — успевает неловко уронить сосуд, прежде чем глаза монарха закрываются. В последний раз за эту ночь.