Ich lasse den Teufel in mein Haus…

Сегодня откровенно был какой-то блядский день! Нет, мало того, что мой мужик разболелся, и его пары взялся кто-то заменять. Заменять! Пары английского! Что за нахуй?! Окей, это полбеды. Собственно, день мне испортила физручка, по совместительству тренер волейбольной команды шарашки и, не знаю каким боком, временный препод по инглишу. Оказывается, Наталья Владимировна шарит за иностранный. Но, естественно, программу, которую передал ей лично Бычков, она не выполняет. Считает, что обсуждение волейбольных матчей и буквально насильное завлечение в команду — лучший способ проводить пары. Короче, бесила она меня знатно. Ну, а я её. Всё честно. Но это не всё. Мои родители как-то прознали, что я встречаюсь со взрослым мужиком. Не знаю, то ли засосом где засветила, то ли увидели нас вместе где-то. Мать не хочет конкретно объяснять причину своего недовольства и просто начинает выносить мозг. Отец яро пытается выпытать из меня все данные Бычкова, вплоть до точного места проживания, чтобы лично с ним поговорить. Короче, пиздец. И вот сейчас я агрессивно пыталась отыскать ключи от подъезда, попутно удерживая в одной руке пакет с лекарствами и продуктами и рюкзак. Неловкое движение с моей стороны — и всё падает на землю, а один из пакетов и вовсе рвётся. Естественно, содержимое вываливается, и от меня укатывается пару яблок. — Да сука, ёпт твою мать, пиздец нахуй, — ругаюсь достаточно громко, собирая продукты с земли. Наконец, мне удаётся попасть в подъезд, а затем и в квартиру Бычкова. Прямо в коридоре бросаю рюкзак, который чуть ли не в зубах тащила, а всё остальное несу на кухню. — Настя? — слышится ещё простуженный голос из спальни. — Ты в курсе, что мои окна выходят прямо на подъезд? — Ну и? — закатывая глаза, кричу я. — Твой мат слышал весь дом, — Илья вползает на кухню, плотнее застёгивая на себе кофту. — Да мне похуй, — рычу в ответ, пихуя в холодильник молоко. — Ну? Что за ответ? Мне ремень достать? — мужчина садится за стол и начинает рассматривать упаковки с таблетками. — Милый мой, любимый, ненаглядный, — поворачиваюсь к Илюше и мило ему улыбаюсь, дожидаясь, когда он поднимет на меня взгляд, и показываю средний палец. — Анастасия, — строго произносит моё имя Бычков, хмурясь. — Ты взрослая, милая, на вид воспитанная девушка. Но ровно до тех пор, пока не открываешь свой прекрасный рот. Я устал слушать этот мат-перемат в своём доме. — Ну, су сорри, я не знаю, — пожимаю плечами. — Я с самого детства ругаюсь. Сложно отвыкнуть, знаешь ли. Блять, ладно. Чёрт, — прикусываю губу и вздыхаю. — Фильтрую базар, да. — Ich lasse den Teufel in mein Haus… (Я впустил Дьявола в свой дом…), — вдруг бормочет Илья на немецком. — Чего? — Ничего, говорю, как дела в колледже? — подперев щёку рукой, интересуется он. — Заебись, — хмыкаю я, но от колкого взгляда Ильи чуть не давлюсь собственной слюной. — Нормально, в смысле. — Настя-Настя, — качает он головой. — Лучше расскажи мне, как Наталья Владимировна проводит у вас пары? Вы прошли тот юнит с резюме? У меня аж глаз задёргался от упоминания имени этой женщины. Я наливала воды в чайник и вышло так, что очень агрессивно поставила его на плиту. — Ща я тебе расскажу, — поворачиваюсь к Илье и скрещиваю руки на груди. — Там такой пиз… — Розонова! — Бычков хлопает ладонью по столу. — Ещё одно ругательство — и я тебя отлуплю, честное слово. Вот теперь мне стало не до шуток. Серьёзный взгляд мужчины прям кричал мне о том, что он выполнит свою угрозу. Нет, ну правда, как мне не ругаться, если я даже не замечаю, как это делаю?! Моя мать и то уже привыкла к частым нецензурным словечкам, которые вырываются у меня при ней. Она даже однажды пошутила, что моим первым словом было не «мама» или «папа», а — «ну нахуй». Я начала материться ещё в садике, и всё благодаря моей первой няне. Да, к сожалению, у меня была няня. И не профессиональная супер-пупер тётя со стажем, типа, домомучительницы из «Карлсона», а тупая малолетка лет шестнадцати. Короче, соседская девочка, которая по отзывам её же родителей была «ну очень хорошей и воспитанной, а с детьми ладит ну просто на ура!» И эта «очень хорошая девочка», когда оставалась со мной, материлась, как сапожник. Особенно, когда пиздела по телефону со своими подружанками. Ну вот я и понахваталась. — Короче, Владимировна твоя них… нихрена по программе не ведёт, — снимаю кипящий чайник с плиты и разливаю кипяток по двум чашкам. — Ей по-приколу пиз… разговаривать. Ей нравится разговаривать про матчи, а ещё доёб… Да сука. Это не мат! Это литературное слово! Бычков вопросительно выгибает бровь, окидывая меня неверующим взглядом. — Да отвечаю, можешь загуглить, если ты не беливер ми, — достаю сахар и кидаю в его чашку два кубика, а себе — три. — Беливер-беливер, — усмехается он. — Так что? Совсем ничего не делали? Даже новую лексику не прошли? — Неа, — качаю головой, помешивая свой чай. — Она заманивает нас на тренировки. А ещё достаёт меня. Типа: «Розонова, опять за спортзалом курила. Я видела! Вот придёшь на треню, не скажу завкафедре!» Прикинь, шантажирует, собака! — А ты что, правда снова курила? — не по-доброму щурится Илья. — Блять… — хлопаю себя по лбу. — Не то, чтобы курила… — Ана-ста-си-я, — очень страшно тянет Бычков моё имя. Я с трудом сглатываю слюну, а моя рука почему-то ложится мне на задницу. Наверное, в предчувствии пиздеца. — Смотри, Саша Грей! — кричу я, указывая на окно. Бычков в недоумении переводит взгляд в сторону, а я срываюсь с места и бегу в спальню. Ха, купился! — Розонова, твою мать! — слышится из кухни. — Только не надо трогать мою мать! Только стоило учесть, что я та ещё неуклюжая картошка, поэтому на повороте в спальню неловко вписалась в косяк плечом. — Блять, — зашипела я, плюхаясь на кровать. — Всё, доигралась, — следом появляется Илья, захлопывая дверь. — Да в смысле? — негодую я. — Я тут, между прочим, пострадала! — Сейчас ещё сильнее пострадаешь, — он подходит к стулу, на котором лежат его брюки и вытаскивает из них ремень. — Ты чё делаешь? — недоверчиво кошусь в его сторону. — Буду воспитывать тебя, что, — посмеивается препод хриплым голосом, а затем хлопает ремнём себя по руке. — Блять, — я отползаю дальше на кровати, пока не упираюсь спиной в грядушку. — Я буду шлёпать тебя за каждый твой мат, — он приближается ко мне медленно, нагнетающее. — А-ахуеть… — выдыхаю я, сильнее упираясь спиной в изголовье. — Всё, Розонова, давай, переворачивайся на живот, — приказывает Илья, делая жест ремнём, чтоб я поторопилась. А я что? А я перевернулась, что мне ещё оставалось. Не будет же он меня сильно лупить, верно? Да и в прошлые разы, когда он шлёпал меня ладонью, мне даже нравилось… Но, ремень, конечно, не ладонь… — Ты только это… не сил… Бля-ять! — взвизгиваю, когда Бычковв садится поверх меня, а затем резкий шлепок обрушивается на мою задницу. — Больно же! — А ты не учишься на своих ошибках, да, детка? — слышу явную насмешку в его ещё немного простуженном голосе, а затем прилетает ещё раз. — Собака! — пытаюсь приподняться на руках, но Бычков давит мне ладонью между лопаток, прижимая грудью к постели. — Садист! — Halt lieber die Klappe, bevor ich dich ficke, Mädchen (Лучше замолчи, пока я тебя не оттрахал, девочка), — ой, да ему нравится, аж зарычал. Ну, точно собака. Чувствую, как мои бёдра приподняли, а затем легинсы аккуратно так стянули с меня. — Слышь, фриц, харе там хозяйничать, — недовольно соплю в подушку. — Илья, блять, ты меня сл… С-с-сука-а-а… Очередной шлепок, от которого слова буквально застревают в глотке. Даже слёзы навернулись. Садист, твою мать! — Как я сидеть буду-то на парах, а?! — приподнимаю голову, чтобы взглянуть на этого извращенца. — Не переживай, — Бычков начал поглаживать ягодицы, успокаивая так горящую кожу, — я завтра выхожу с больничного, поэтому на моей паре ты сидеть не будешь. Вызову к доске, чтоб смотреть на твою задницу. — Фу, изврат, — смеюсь, а затем морщусь, ведь Илья шлёпнул меня, но уже ладошкой. — Ну, а щас за что? — Для закрепления, — он откидывает ремень и нависает надо мной, наклоняясь к моему уху и шепча: — Надеюсь, ты не усвоила урок. Я был бы не прочь повоспитывать тебя ещё. — Сукаблятьнахуйпиздец, — скороговоркой пропела я ругательства. — Сучка, — тихо рассмеялся Илья, подтягивая мой зад к своему паху. — Придётся всё-таки перейти к крайним мерам. — Это к каким? — Сейчас узнаешь. Меня беспардонно прижали к матрасу, а нижнее бельё тут же исчезло с моей задницы. — Ну пиздец… — пробормотала я, закусывая нижнюю губу.