***
У юного Лань Цижэня есть мечты и амбиции. Как выясняется, это не имеет никакого значения, не стоило даже стараться.***
Когда умирает их отец, старший брат берёт на себя обязанности главы клана Лань, и Цижэнь вполне доволен возможностью стать его верным соратником. Он ходит на ночные охоты, временами помогает преподавателям и в целом достаточно счастлив. Как становится ясно немного позже, его счастье тоже не имеет никакого значения.***
Первый год, когда Лань Цижэнь проводит занятия для приглашённых учеников, представляет собой нескончаемое испытание его внутренней дисциплины и сдержанности, потому что среди учениц, разместившихся на женской половине Облачных Глубин, есть некая бродячая заклинательница по имени Цансэ санжэнь, непонятно как попавшая в число приглашённых. С формальной точки зрения нет правила, прямо запрещающего женщинам посещать мужскую половину Облачных Глубин. Есть правило, запрещающее мужчинам посещать женскую. Но женщины и так в основном стараются держаться отдельно, без дополнительных запретов, а поскольку библиотека находится на мужской стороне, им разрешается приходить туда. И женщины обычно не забредают за пределы своей половины по каким-либо иным поводам. Цансэ санжэнь плевать на понятие «обычно». Когда Цижэнь пытается объяснить ей, что такова традиция, она хохочет над ним. — Но у меня тут друзья, второй молодой господин Лань! — заявляет Цансэ санжэнь. (И это чистая правда: она познакомилась с Цзян Фэнмянем и его слугой Вэй Чанцзэ ещё до начала занятий.) — Ну почему ты всегда такой нудный? Может быть, зайдёшь и выпьешь с нами? — «Распивать спиртные напитки в Облачных Глубинах запрещено», — рявкает Цижэнь. Цансэ санжэнь лукаво улыбается, постукивая изящным пальчиком по губам. — А разве я сказала что-то про спиртные напитки, Лань-эр-гэгэ? — возражает она. — Это было бы так неуместно! — Вздор, — фыркает он. Её присутствие в Облачных Глубинах непоправимо нарушает его упорядоченное существование. Это отвратительно. Однажды Цижэнь просыпается и обнаруживает, что его бородка (любовно отращиваемая уже полгода и, по мнению Цижэня, наконец-то выглядящая отлично) исчезла. Тем утром Цансэ санжэнь даже особо и не прикидывается, что «навещала друзей», когда поджидает Цижэня с подозрительно широкой улыбкой. — Знаешь, а без бороды тебе гораздо лучше, Лань-эр-гэгэ! Она заходила к нему в комнату. Пока он спал. — Бесстыдство! — в ярости восклицает Цижэнь, и Цансэ санжэнь хохочет. И дело в том, что у неё очаровательный смех, а взгляд в зеркало убеждает его, что… ну… Цансэ санжэнь не обязательно не права. Возможно, с бородкой стоит подождать до тех пор, пока он не станет немного старше, и, кто знает, может быть, тогда та будет расти… ровнее. Проходят месяцы, и Цижэнь обнаруживает, что ведёт себя настолько высокопарно и чопорно, что даже сам себе кажется смешным, но просто… ну… Цансэ санжэнь хохочет над его занудством. А у неё такой очаровательный смех. Но потом однажды Цансэ санжэнь исчезает, и Цижэнь слышит, что она сбежала с Вэй Чанцзэ, слугой Цзян Фэнмяня, и с отстранённым удивлением осознаёт, что полностью опустошён этой новостью. Он хотел… он даже не… он… Он заново отращивает бороду. Существование Цижэня снова обретает упорядоченный вид, и он убеждает себя, что так ему нравится больше. Второй раз всё начинает идти наперекосяк, когда его брат встречает Тан Лицзюань и мгновенно влюбляется, а Тан Лицзюань не проявляет к нему ответного интереса. Цижэнь искренне сочувствует. Он даже пытается выразить своё сочувствие, но ему с презрением заявляют, что в их ситуациях нет ничего общего. (Цижэнь подавляет предательскую мысль о том, что, да, и правда ничего общего. Потому что он общался с Цансэ санжэнь многие месяцы и обожал её характер, хотя и знал, что не сможет официально ухаживать за бродячей заклинательницей, тем более — обладающей такой беспокойной натурой. В то время как его брат всего-навсего увидел, что Тан Лицзюань красива.) Тан Лицзюань очень красива. Но, очевидно, не все из старейшин клана Лань разделяют точку зрения Цижэня о том, что красота — не то, что можно в действительности поставить ей в вину, и что любой дисциплинированный заклинатель — да что там, любой мужчина, достаточно взрослый, чтобы его отпускали из дома без присмотра, — должен быть способен совладать со своими желаниями, а не пытаться навязать их силой. Цижэнь осознаёт это после того, как их учитель набрасывается на Тан Лицзюань и внезапно выясняется, что это не является веским основанием (как, безусловно, решил бы Цижэнь), чтобы оправдать её за совершённое убийство. В первый момент он очень гордится желанием своего брата тайно жениться на Тан Лицзюань (они женятся в белом, не в красном, и в данном случае цвет кажется уместным: это свадьба, но приуроченная ко дню скорби, а не радости, и маловероятно, что она станет залогом дальнейшего благоденствия) и объявить, что Тан Лицзюань находится под его защитой. Это, пожалуй, лучший из возможных выходов, особенно когда становится известно, что Тан Лицзюань беременна. Цижэнь уважает решение брата признать её своей единственной супругой и объявить Лань Хуаня своим законным сыном и наследником. Цижэнь часами доказывает старейшинам, что воспитание племянника может пострадать, если Лань Хуаню не позволят видеться с его матерью, а потом рыдает у себя в комнате от собственного бессилия, когда ему удаётся выторговать всего один день в месяц. Брат заперся в уединении, так что именно Цижэню приходится приводить своего племянника на эти редкие встречи, а также позаботиться о кормилицах, няньках и, собственно, о самом ребёнке. Когда Лань Хуань приучается сохранять спокойствие и перестаёт переживать по всякому поводу, старейшины воспринимают это с одобрением, но Цижэнь не может не волноваться о том, не утратил ли его племянник что-то чрезвычайно важное, раз он больше не тоскует по своей маме. Тан Лицзюань, как прекрасно известно Цижэню, часто тоскует по сыну. Цижэнь навещает её регулярно. Он приносит ей книги и проверяет, что у неё есть всё для более-менее сносного существования, настолько, насколько в его власти обеспечить ей этот минимальный комфорт. По какой-то причине посещения с Лань Хуанем даются ему особенно сложно. Однажды, когда Лань Хуаню уже исполняется три года, Цижэнь снова приводит к ней мальчика. Он проверяет, что у неё есть всё необходимое, не поднимая глаз, потому что приходить к Тан Лицзюань и по возможности обеспечивать её материальное благополучие — его обязанность, но вряд ли им подобает общаться, как будто она ему ровня, а не… одновременно жертва и виновница ужасных преступлений. Цижэнь никак не может решить, сам ли он недостоин даже крупицы её внимания, или она — его. Однако в этот день она умышленно обращается к Цижэню. — А-Хуань, у меня есть важная новость, — говорит Тан Лицзюань, — и твоему дяде тоже надо её выслушать. Цижэнь ждёт. Он сомневается, что очень уж хочет это услышать, к тому же у него есть и другие дела (так много дел, потому что, помимо собственных забот, ему теперь приходится брать на себя и заботы брата, и Цижэнь старается успеть как можно больше за редкие дни, когда ему не нужно волноваться о Лань Хуане). Но он ждёт. — Скоро у тебя появится младший братик или сестрёнка, — сообщает Тан Лицзюань с улыбкой, которая, однако, так и не достигает её глаз. Цижэнь на мгновение зажмуривается, а потом смотрит прямо на неё — пристальнее, чем за все последние годы. Видит бледные следы синяков и чувствует (всего на миг), как его буквально трясёт от ярости, хотя и знает, что это не так — он по-прежнему выглядит абсолютно бесстрастным заклинателем из клана Лань, каким ему и следует оставаться. — Кто?.. — Цижэнь даже не в силах закончить вопрос. — Мой супруг, разумеется, — отвечает Тан Лицзюань. — А-Хуань, ты принёс свою книгу? Давай почитаем её вместе. — И Цижэнь понимает, что его просят уйти. Он не пытается поговорить с Цинхэн-цзюнем. Не хочет слышать ничего, что Цинхэн-цзюнь, возможно, пожелает сказать по этому поводу. Лань Чжань рождается в самый разгар особенно лютой зимы. Цижэнь впервые в своей жизни отказывается подчиниться мнению старейшин. Он настаивает, что новорождённого племянника опасно переносить куда-либо в такую погоду и что ребёнок должен остаться со своей матерью, хотя бы пока не потеплеет. Он спрашивает, каким образом, по их мнению, Тан Лицзюань может «способствовать моральному разложению» младенца, который ещё даже взгляд сфокусировать не в состоянии, и напоминает, что, до тех пор, пока им не удастся уговорить отца Лань Чжаня занять какую-то противоположную позицию, Цижэнь, как его дядя, является опекуном и, следовательно, несёт за него полную ответственность. Цижэня порют за непослушание, но Лань Чжань остаётся с матерью до самой весны. Возможно, до конца своей жизни — Цижэнь будет задаваться вопросом, было ли его тогдашнее решение правильным. Потому что Лань Чжань не перестаёт тосковать по своей маме. Даже позже, когда он более-менее учится скрывать свои эмоции, это очевидно по тому, как Лань Чжань буквально светится — только в её присутствии — и при всей его стоической сдержанности весь последующий месяц Цижэню известно, что по ночам Лань Чжань забирается к Лань Хуаню в кровать и успокаивается, только прижавшись к старшему брату. Официально — Цижэнь старательно не знает об этом, потому что, если бы знал, ему пришлось бы запретить это, а он не хочет. Утешение от близости старшего брата — крайне ненадёжная вещь, но Цижэнь твёрдо намерен позволить Лань Чжаню получать его, пока ещё возможно. Мальчики навещают свою мать каждый месяц. Это единственный день, когда Лань Чжань демонстрирует эмоции, он ёрзает от нетерпения, несмотря на свою решимость неотступно следовать правилам. (Однажды, и только однажды, Лань Чжань показал характер не наедине с матерью. В ответ старейшина пригрозил, что, если Лань Чжань ещё раз проявит непослушание или необдуманно выскажется, ему запретят видеться с нею даже раз в месяц. Цижэнь был практически готов убить кого-нибудь, но… не мог рисковать тем, что ему не позволят заботиться о племянниках. И хотя он уверен, что строптивость Лань Чжаня всё ещё при нём, тот больше ни разу её не проявляет.) Цижэнь по-прежнему посещает Тан Лицзюань чаще, чем это позволено её детям, и с течением лет замечает в ней перемены — отнюдь не к лучшему. Она худеет, и свет в глазах, когда-то делавший её такой красавицей, почти померк. Он слабо мерцает иногда, когда Цижэнь приводит к ней мальчиков, но и только. В другие дни присущее ей тепло словно подёрнуто льдом. В ответ на осторожные расспросы Цижэня о здоровье Тан Лицзюань жалуется, что устала от пресных и горьких блюд, подаваемых в ордене Лань, и Цижэнь приносит ей продукты и посуду, чтобы она могла готовить сама, покупает травы и специи в Цайи. Тан Лицзюань перестаёт терять вес, но свет в её глаза так и не возвращается. Она просит Цижэня (чего никогда не делала раньше), чтобы тот принёс ей вина. Никогда и никому в жизни Цижэнь не признается, что выполнил её просьбу, но на этом этапе он уже готов сделать всё что угодно, лишь бы только помочь, потому что — пусть и всего на один день в месяц — она единственный родитель, которого знают его племянники. В тот, как потом оказывается, последний раз, когда мальчики видятся со своей матерью, Цижэнь думает (жалкий глупец), что, возможно, она наконец одолела свой недуг. Тан Лицзюань словно обрела былую яркость и просто сияет: любовно и нежно подшучивает над Лань Чжанем, с улыбкой целует мальчиков на прощание… Он ошибается. На следующее утро Цижэнь возвращается к домику Тан Лицзюань, чтобы принести найденную книгу, которая, как ему кажется, должна ей понравиться, и запретные, тайные кувшины с вином, припрятанные в рукавах. Никто не откликается на его стук, и чувство пугающей неправильности происходящего заставляет его впервые за всё это время войти без приглашения. В домике слишком тихо. Цижэнь догадывается, что произошло, ещё до того, как находит оставленное письмо. Оно адресовано ему. «Лань Цижэнь, я знаю, что Вы любили моих сыновей с самого их рождения и что моё решение обернётся дополнительными сложностями и для Вас, и для них. Могу только сказать, что искренне сожалею, и надеяться, что вы поймёте меня, как вряд ли сумеют мои мальчики. Я терпела ради них, но мои силы подошли к концу. Надеюсь, что А-Чжань уже достаточно взрослый, чтобы меня запомнить. Что он будет знать: у него была мать и она его любила. Уверена, А-Хуань объяснит ему это, если он всё же забудет. Вы всегда старались проявлять ко мне доброту. Спасибо». Цижэнь перечитывает письмо дважды и на мгновение испытывает искушение разорвать его, но не делает этого. Он адресат, но письмо принадлежит не только ему. Цижэнь обнаруживает Тан Лицзюань в бадье для омовений, полностью одетой и по-прежнему сжимающей острый, как бритва, нож для чистки овощей, принесённый Цижэнем, чтобы она могла самостоятельно готовить. Кровь впиталась в её промокшие одежды, и создаётся впечатление, будто она одета в красное, а не в белое. Лань Чжань переносит произошедшее очень плохо. Младшему племяннику только что дали имя в быту, и Цижэнь ловит себя на том, что машинально использует именно его. Потому что это уже не Лань Чжань. От его строптивости не осталось и следа. Ванцзи дисциплинирован, тих, сосредоточен и абсолютно недосягаем. Цижэнь не знает, как это исправить, но прикладывает все усилия, чтобы достойно воспитать обоих племянников, и гордится, страшно гордится тем, какими юношами они становятся, несмотря на все трудности, доставленные им родителями.***
В тот год, когда впервые Ванцзи (а не Лань Хуань) участвует в занятиях для приглашённых учеников, всё снова идёт наперекосяк, и проходят годы, прежде чем Цижэнь понимает, что, на самом деле, должен испытывать благодарность. Как обычно, на первом уроке Цижэнь озадачивает учеников трудным вопросом, на который те гарантированно не сумеют ответить. Зато с этим вопросом, безусловно, справится его племянник, чем покажет расхлябанным отпрыскам кланов, что существует более высокая планка, и они смогут дотянуться до неё, только если очень постараются. Однако внезапно он получает идеальный ответ. Сын Цансэ санжэнь вносит полную сумятицу в его упорядоченный учебный план с той же лёгкостью, как его мать когда-то — в чувства Цижэня, а затем продолжает раз за разом вступать с ним в спор, проявляя слишком большую уверенность и слишком глубокие познания. Позднее Цижэнь осознает, насколько это ранило его гордость, но только позднее. После того как он бросит мальчишке в лицо имя его покойной матери — при Лань Чжане, ни больше ни меньше. Цижэнь, вероятно, никогда не простит себе этого, хотя подростки, похоже, успевают забыть о произошедшем уже к моменту, когда он возвращается из своего добровольного уединения. Сказать по чести, Цижэнь тогда ещё не вполне готов к новой встрече с миром, но разве готовность Цижэня когда-то имела хоть малейшее значение? Есть то, что требуется сделать, и Цижэнь должен это сделать и сделает, так уж устроено мироздание. Он возвращается к урокам, а затем включается и в неожиданные пертурбации, на которых настаивает Лань Хуань, первой из которых становится перенос запретной части библиотеки в тайные хранилища, куда имеют доступ лишь немногие избранные. И тем не менее, когда Цижэнь обнаруживает Ванцзи, обычно избегавшего любых прикосновений, в Библиотечном павильоне, позволяющим сыну Цансэ санжэнь свободно касаться своего тела, его духовное равновесие ещё не успело восстановиться настолько, насколько, возможно, могло бы. Он боится, что Ванцзи очарован и всё это закончится так же ужасно, как в случае с Цинхэн-цзюнем, и этот страх служит топливом для мгновенно вспыхнувшей ярости. Цижэнь переполнен злостью, отвращением, возмущением, и эта смесь бурлит в нём во время спора с наследником Цзян, не утихает, пока они ждут прибытия Цзян Фэнмяня и госпожи Юй, и полностью испаряется, только когда Цижэнь спрашивает у Ванцзи, согласится ли тот расстаться с Вэй Усянем, если так ему будет приказано. Племянник сердито зыркает на Цижэня, кажется, готовый испепелить взглядом, и в его категорическом отказе слышится почти рычание, почти угроза. Впервые с момента смерти Тан Лицзюань Цижэнь видит перед собой Лань Чжаня. После этого он может разве что имитировать постепенно отпадающие возражения. Даже если это будет означать, что Лань Чжаню придётся покинуть Облачные Глубины (забрав с собой половину сердца Цижэня) и отправиться за своим наречённым в Пристань лотоса, Цижэнь не в силах ему отказать. Цинхэн-цзюнь погибает в то время, когда Лань Чжань находится в отъезде, погибает из-за собственного идиотского упрямства, и Цижэнь полагает, что должен был бы скорбеть, но на деле — совсем не горюет. Он волнуется за Лань Чжаня и надеется, что Вэй Усянь окружает его любовью и заботой. Цижэнь переживает и за Лань Хуаня, до которого сейчас достучаться не легче, чем до его брата, он кажется отстранённым и закрытым с самого отъезда Лань Чжаня. (По каким-то причинам, в которых Цижэнь не может до конца разобраться, Сичэнь приводит в Облачные Глубины двух мальчиков. Они хорошо учатся, хотя обоим и не хватает предварительного образования. Цижэнь задумывается, не пытается ли Сичэнь таким образом найти себе новых младших братьев взамен Лань Чжаня, но не может добиться от племянника никакого ответа.) Подготовка Сичэня — защитные печати на зданиях и даже деревьях, все эти меры, которые сначала казались нелепостью, — выливается в то, что число погибших во время первой атаки Вэней ограничивается одним Цинхэн-цзюнем. Их количество растёт в период последующей войны, но орден Гусу Лань выживает. Цижэнь руководит защитой Гусу и наблюдает, как юные ученики, которых он тренировал и воспитывал, уходят на фронт, слушает истории о том, как отважно и героически сражаются его племянники, и то и дело не может уснуть, потому что трясётся от постоянного страха, что с ними может случиться что-то ужасное. А потом до Цижэня доходят рассказы о том, что Вэй Усянь поднимает мёртвых и заставляет сражаться на стороне союзных кланов, о том, что Вэй Усяню удаётся переломить ход войны в их пользу, и Цижэнь боится сильнее, чем когда-либо раньше. Старейшинам клана Лань это точно придётся не по нраву, а они никогда не учитывали смягчающих обстоятельств, осуждая чужих — даже супругов наследников клана Лань. После такого потока слухов Цижэнь совсем не удивляется, что сразу после известия о конце войны его вызывают в Башню золотого карпа, чтобы помочь супругу Лань Чжаня оправиться от духовных травм. Но он поражён, когда по прибытии обнаруживает Лань Чжаня, держащим на руках малыша и улыбающимся — с тем же мягким светом в глазах, которым некогда лучилась его мать, только ещё более сияющим, потому что Лань Чжань любит и любим, а не заперт под замок, как чьё-то имущество. И в улыбке Лань Хуаня, расположившегося подле своих брата и племянника, тоже чувствуются искренность и глубина, отсутствовавшие все последние годы. Лань Юань — его внучатый племянник, сын Лань Чжаня — сидит на коленях Цижэня и дёргает его за бороду… Цижэнь цепляется за это воспоминание, бережно хранит его в глубине сердца, когда возвращается в Облачные Глубины, и, как он и подозревал, старейшины желают наказать Вэй Усяня за его еретические практики. — Нет, — отвечает Цижэнь спокойно, но твёрдо. — Я не уверен, что у ордена Гусу Лань есть право его наказывать. Вэй Усянь — старший адепт ордена Юньмэн Цзян, приёмный сын Верховного заклинателя. — Но он также Лань, — возражают ему, — раз является супругом Ванцзи. Разумеется, раньше старейшины категорически отказывались признавать этот факт, но Цижэню лучше многих известно, что Лани отличаются особым искусством по собственной воле выбирать те принципы, которых будут строго придерживаться в данный конкретный момент. — Я был его учителем, — парирует Цижэнь. — Если у нас и есть какое-то право судить Вэй Усяня, то это моя обязанность. Мне следовало предотвратить любые нарушения дисциплины и надлежащих методов с его стороны, мне их и исправлять. — Цижэнь учил столь многих столь многому, ни один из старейшин и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему с ежегодным наплывом приглашённых учеников. — Мы получили донесения касательно тёмного заклинательства в гигантских масштабах! — рявкает один из старейшин. — О том, что происходит на полях сражений, чего только не болтают, — откликается Цижэнь. — У вас есть какие-то доказательства? Но я обязательно всё расследую и обойдусь с моим учеником так, как сочту нужным. Кто-то заявляет, что раз Цижэнь придерживается подобной точки зрения, возможно, его тоже следует наказать — за упущения в надлежащем наставлении, которые и привели к подобной ситуации, и Цижэнь лишь усилием воли не закатывает глаза, хоть и думает: «Ну вот, наконец-то мы добрались до самой сути». Случилось нечто, что не соответствует их косному видению, а следовательно, кто-то должен быть наказан, и неважно, будет ли это тот, кто на самом деле ответственен за произошедшее. «Как обычно», — с горечью констатирует он. — Раз такова ваша точка зрения, — отвечает Цижэнь, не повышая голоса, — я буду ждать вас в Зале предков, — и выходит, потому что сегодня он уже определённо не в состоянии больше выносить их общество. Лань Чжань вырос куда лучшим человеком, чем его отец. Цижень уверен: он не позволит, чтобы его любимого наказали за то, что он сделал то, что необходимо было сделать. И тогда орден Гусу Лань (включая самого Цижэня, но, что гораздо важнее, Лань Хуаня) потеряет Лань Чжаня целиком и полностью — ещё до того, как наказание свершится. Цижэнь не допустит этого. У его племянников никогда не было отца, они лишились матери в глубоком детстве. Но он не даст им лишиться друг друга. Он оставляет Лань Хуаню указания относительно скорого приезда Лань Чжаня и его семейства, а затем направляется в Зал предков и преклоняет колени. Когда старейшины отдают приказ и ферулы вздымаются вверх, Цижэнь вспоминает своих племянников, сидящих рядом, сына Лань Чжаня у себя на коленях и улыбки на лицах обоих. Он даже не реагирует на первые удары. Впереди ещё несколько сотен, но и их тоже Цижэнь не почувствует. Не даст старейшинам порадоваться тому, что он дрогнул, ни единого раза. С того дня, как Цинхэн-цзюнь повстречал Тан Лицзюань, Цижэню пришлось многое совершить ради своей семьи. И почти обо всём из этого — он сожалеет. Он жалеет, что не сделал для неё большего: не бросил свои обязанности и не увёз её с детьми куда-нибудь, где они могли бы жить в мире. И жалеет, что не сделал меньше, потому что в итоге — сам дал ей оружие, которое навсегда отняло у его племянников их любимую мать. Он жалеет, что не сумел лучше позаботиться о самих племянниках. Но если это тот способ, который ему остался, Цижэнь не пожалеет — даже на миг. Он снова цепляется за всплывающие в памяти картины. Светящийся от счастья Лань Чжань, прижимающий к груди Лань Юаня, стоящий рядом с братом и мужем. Лань Хуань, впервые за много лет выглядящий по-настоящему радостным. Цижэнь осознаёт, что и сам улыбается, хотя ему приходится сплюнуть кровь, а рёбра трещат под ударами ферул. Нет, он никогда в жизни не пожалеет о том, что сделал. Ради семьи. ____________________________________ Примечания автора: Окей, итак, что мы имеем? Вот что говорится о матери Двух нефритов в каноне: Лань Сичэнь рассказывает Вэй Усяню, что, когда его отец был молод, возвращался с ночной охоты и увидел их мать, это была любовь с первого взгляда… для него. Но она не относилась к нему таким же образом, и, кроме того, она убила одного из его учителей. Почему? Лань Сичэнь не знает. Он предполагает, что там имела место какая-то «вражда». Его отец услышал об этом и испытал ужасную боль, после чего он «молча преклонил с ней колени перед небесами и землёй», запер её в доме, и заперся сам — в другом доме. Это называлось уединённой медитацией, но на самом деле было покаянием. Итак… по причинам, о которых никто даже не хотел упоминать, она убила человека. В то же время отец Лань Сичэня решил, что влюбился в неё с первого взгляда, и потом женился на ней (нигде не упоминается, что она этого особенно хотела), а затем запер её и заперся сам в другом месте. Но каким-то образом она родила двух детей — разного возраста. Следовательно, нам известно, что она: а) существовала и б) была (предположительно) очень красива, потому что «влюбился с первого взгляда», как правило, означает «подумал, что она привлекательна». Также мы знаем, что у неё была какая-то причина, чтобы убить одного мужчину, а потом другой мужчина, который ей не особо нравился и который не проводил с ней так уж много времени, потому что он только «услышал позже» о том, что её обвиняют в убийстве, женился на ней (причём нет никаких указаний на её прямое согласие, поскольку они «молча преклонили колени») и посадил её в заточение. И даже после этого он не проводил с ней время, не виделся с ней, но тем не менее каким-то образом зачал её второго сына. В лучшем случае мы имеем здесь стокгольмский синдром, но, честно, с ней не обращались достаточно хорошо, чтобы стокгольмский синдром мог возникнуть. Два нефрита клана Лань — прекрасные люди, и я их искренне люблю. Но я никак не могу убедить себя в том, что хоть один из них был зачат по обоюдному согласию. Этого не могло произойти. Их мать была пленницей их отца, какое тут согласие? Возможно, я слишком предвзято отношусь к тем, кто считает, что история Цинхэн-цзюня и его безымянной жены — по-своему романтична. На мой взгляд, она ужасна. В ордене Гусу Лань много рассуждают о добродетели, но в каком-то смысле они хуже всех. Они — живое воплощение порочного круга насилия, переходящего из поколения в поколение. И потрясающе, что некоторые из них умудряются вырасти хорошими людьми. Штука в том, что, если существуют тысячи правил, часть из них практически гарантированно является полностью или частично взаимоисключающей, и это позволяет вам по своему желанию выбирать, каким из них следовать. Также следует отметить, что они весьма жестоки в своих наказаниях и не особенно поддаются переубеждению — даже со стороны достаточно важных персон внутри их собственного клана. Например, они настолько зациклились на некоем существующем в их воображении правосудии, что вынудили брата собственного главы клана сражаться со своим орденом (чтобы удержать их от убийства человека, который не причинил никому вреда, пока на него самого не напали ни за что ни про что) и позже — запороли его за это чуть ли не до смерти. Так что — в чистых и незамутнённых зверствах Лани уступают разве что Вэням. Мне было больно писать этот фик, но я должна была это сделать.