мне как-то сказали, что любить - это Воскрешать
Дин отчаянно лупит брата по рукам, когда тот аккуратно сжимает его ладони, тянет на себя, чтобы поднять тяжелое тело с дивана. Перед глазами такая темнота, что хочется расцарапать веки, кожу на щеках, везде, вырывать в отчаянии волосы, кричать о своей беспомощности, орать Сэму, чтобы прекратил пытаться. Хватит. Они оба устали. Им нужно, им необходимо отдохнуть. Особенно Сэмми. Он слишком тянет все это ярмо на себе, тащит этот непосильный груз на своих плечах, носит в своих тонких, но сильных, сейчас дрожащих пальцах. Чертова охота. Нет, не она виновата, а виноват сам Дин, который всегда решает, что всесилен. Только иногда появляются такие твари, как Демоны, которые всего за один мах своей ручонкой, из здорового, сильного, горячего мужчины делает слепого, несчастного, одинокого парня. Почти мальчика. Ребёнка. Не одинокого, нет. Есть еще один ребёнок, который настолько устал, что уже падал в обморок раза два. Но Дину знать об этом не нужно. С этой стороны хорошо, что он ослеп - не видит того, как выглядит сейчас Сэм. Ведь бледная, совсем белая кожа, синяки под глазами, лопнувшие капилляры, иссохшиеся губы - не были бы причиной гордости старшего. Наоборот, надавал бы таких чертей, что сидеть было больно. Но Дин не видит. Ничерта не видит. Демон постарался на славу. Выжег глаза, но добивать не стал, пускай страдает. Белая повязка на лице, мягкий бинт вокруг глаз. Его вечная подруга и почти сестра... Дин - калека. Он даже плакать не может, ему нечем! Только кричать и извиваться в истерике. В первое время, так совсем лежал пластом. Не дышал, казалось. Сэм понимал, что тот жив, только по тому, как нервно двигались его пальцы. Потом, стало хуже. Насколько это возможно. Начались припадки. Он все же исцарапал себе лицо. Брат аккуратно промывал ранки, протирал перекисью, пока Дин зло шипел, пытаясь отбиться от этих рук. Рук, в которых теперь он засыпал. Только в них мог найти свой потерянный Рай. Он не мог, - без шуток, не мог, - лежать просто так, когда в его ладони не были зажаты пальцы Сэмми. Поэтому, не раздумывая, из своей комнатушки, тот перетащил его к себе. Кровати в бункере узкие, но им много и не нужно, наоборот, пускай так, пусть тесно. Зато Дин ощущает и чувствует тело брата. Раз тот жив, значит всё в порядке. Ну, или не всё. Или ничего. Потом, спустя недели три, наверное, Дин отчаялся настолько, что наощупь стал искать выход, чтобы уйти и не мешать Сэму жить. Но споткнулся же на первом пороге, полетел на пол, разбивая бровь о косяк двери. На белую повязку стекла рубиновая капля, впитываясь в узорчик бинта, расплываясь цветком. Он долго лежал, сбивая костяшки пальцев о каменный пол, шепча какие-то проклятия, пока нежные и ласковые руки брата не подняли, не погладили, не залечили. — Оставь меня, — как в бреду шепчет он, хватая его за воротник футболки. — Идиот, — хрипло отвечает Сэм, укрывая их одеялом, выключая свет. Но не спит. Он просто не может заснуть. Это уже, кажется, хроническое. И слишком неправильное, отвратительное. Губительное. Смертельное количество - пять дней без сна. Сегодня - месяц. Он прерывает себя на короткие паузы, прикрывая глаза на минутку. Но не спит. Вслушивается. Ведь Дину может понадобится помощь. Сэм слишком исхудал. Дин чувствует это, когда лезет, будто котенок, к теплу его тела, обхватывает руками. Проводит пальцами по уже впалому животу. — Ты хоть что-то ешь? — Да, конечно. «Да, конечно, ем. Только лучшее отдаю тебе, как ты когда-то - мне.» Лучшее - это всё. Питается Сэм, правда, из рук вон плохо. Это уже не салаты, как раньше, даже не бургеры. Дешевая лапша, иногда, лишь иногда - собственноручно приготовленный картофель. Всё остальное, что съедобно, что вкусно - отдает брату. Ему нужны силы, чтобы... Что? Он не просто ослеп, у него НЕТ глаз! И новые, черт возьми, не вырастут. Дин трогает пальцами повязку на лице. Она неприятно обтягивает кожу, внизу, под ней, чешется и покалывает. Но снимать пока нельзя, Сэмми мажет шрамы какой-то мазью, протирает отварами. И как ему только не противно касаться его, калеку? — Сэм? Тишина. Обычно, тот бежит уже, стоит Дину произнести букву «С». Но сегодня - не тот день. — Сэм! Уже громче. Но ответа не получает и так. А вот интересно, думает он, если брат решит уйти, он скажет Дину об этом или просто молча уйдёт? — Сэм! А сможет ли Дин без него? Хорохорится только, мол, иди! Не нужен ты мне. А чуть что, так и страшно одному. Не потому, что не справится, наощупь, а потому, что не справится без этих рук, без этого сердцебиения, которое так приятно слушать, лежа на груди Сэмми, без этого запаха мыла и теперь этой мази от шрамов. Без Сэма. Без него. Да он и не знал до этого, как жить-то без брата! Ну, это же бред. — Сэм, пожалуйста... Но Сэм не слышит. Третий обморок накрывает волной, унося куда-то вниз, в серую и удушающую тюрьму. Совсем нечем дышать. И покричать брату он не может. Поэтому, лежит в отключке, разметав руки по бетонному полу, головой рухнув под столешницу, долбанувшись при этом виском. Дин ходит тихо, боясь упасть, держится, как ребёнок, за стену, передвигает мягко ногами. Он знает, что брат здесь, в главном зале. Здесь пахнет им. Здесь просто все провоняло им! Легкий аромат, который не привлекал внимание раньше, теперь слишком долбит по рецепторам, будоражит сердце, гоняет кровь по венам сильнее. — Сэм? Неужели вышел? Ладно, он поищет потом, сейчас хочется лечь. Двигаясь, как кот, он ступает по полу, по памяти обходя стол. Но цепляется носком ботинка за что-то твёрдое, летит вниз, утыкаясь носом в пушистое и лохматое. — Сэмми! И замирает. От «пушистого и лохматого» пахнет одеколоном брата. Он же почти...лежит на нем? Что? — Сэм! Сэмми. Сэмми! Он трясет его так сильно, что несчастная голова трепется на этой уже не крепкой шее. Как у куклы. — Очнись, мальчик, очнись, — шепчет Дин, шепча ему на ухо, касаясь губами кромки волос. — Да что же это... Сэм! Но Сэм и не слышит даже. Впервые за этот месяц он так долго в отключке. И пробудет он так почти до вечера. Это не обморок. Какой-то странный, глубокий сон. Когда он просыпается, то чувствует какие-то движения рядом с собой, и тихий шепот. Не совсем понимает, что это, но, прислушавшись, дуреет: —...конечно, он всегда мне так говорил. Я думал всё время, что ты будешь любимчиком. Ты им и стал. А я - всю жизнь делал что-то не так, хотя и считал себя идеальнее тебя. Но, пойми, блять, что идеальнее тебя нет никого! Нет великолепнее и прекраснее тебя. И ты мне хочешь сказать, что ты умер? Вот так просто, да? Взял и умер. Но это ерунда, Сэмми. Поэтому, очнись, мать твою, иначе, я сниму этот бинт и снова расчешу свое лицо. Сэм. Сэм. Сэм. Сэм. Сэм... И еще десятки «Сэм» на его губах. — Очнись и уйди от меня. Живым, Сэмми. Не рушь свою жизнь. — Ой, заткнись, Дин, — брат поднимается с пола, снова бьется затылком о столешницу, хрипло ойкает, и получает со всей дури по лицу. Несчастная губа лопается, течет горячей кровью по подбородку, капает на пол, пачкает рубашку. Старший Винчестер обнимает, прижимает, шепчет яростно, ядовито: — Собирай вещи и уходи. Я не хочу ломать тебя. — Ублюдок, — хрипло сипит Сэм, сплевывая кровь. — Сам такой, — но в душе соглашается. Дин не привыкает и на второй месяц. Сэм отчаянно ищет средство, чтобы вернуть глаза, зрение человеку, который заменяет весь воздух в этом мире, который важен так сильно, что ради себя он не сделал бы этого, а вот ради него - это святая, твою мать, обязанность. Как будто на сердце острым ножом вырезано: «Д И Н». И наоборот у другого. Три буквы, меняющие жизни. — Давно у тебя был секс? — спрашивает Дин, нечаянно натыкаясь ладонью на обнажённую грудь брата, когда тот помогает ему в ванной. Всё еще помогает, да. — Каждый день, — отбивает он, вытирая махровым полотенцем плечи и руки Дина. Поменялись ролями. И это правильно. — Хорошо тебе, — огрызается он. — А у меня, когда еще были глаза... — Да уж, — Сэмми улыбается, — как же ты, бедненький, два месяца без девок! — Я и говорю. А ты как без них, а? Не говори мне о том, что не хочешь, что обстоятельства не те. Это физиология тела. Ты же не импотент. Или? О боже, правда? — Господи, придурок, — закатывает глаза Сэм. — Повернись, я вытру спину. — И задницу тоже? — В первую очередь. За шутками скрывается боль. Сэм еще худеет и бледнеет. От недостачи витаминов, нормальной пищи и сна, стали выпадать волосы. Он сам обрезает их ножницами, сжигает локоны, сметает золу, развевая по воздуху. И плачет. Долго плачет. Не из-за волос. Ему просто больно. — Я сейчас не понял, — Дин трогает голову Сэма, но короткие волосы не так бередят сердце, только отдают болью, — кто ты и куда дел моего брата? Тот пожимает плечами. И Дин притягивает его к себе, гладит, перебирает то, что осталось. — Ты устал. Боже, как ты устал. И Сэм плачет второй раз за день. — А волосы-то зачем обрезал? — шепчет Дин. Ему тоже хочется плакать, но не может при всем желании. — Мешаются, — врет младший, наслаждаясь пальцами старшего на своей коже. — Ага, и вес сбросил. Тоже мешался? Сэм, за идиота меня не держи. Твои действия доведут тебя не до могилы, а до психбольнички. Ты когда спал нормально? А ел, Сэм? Ты же что-то принимаешь, да? Успокоительное, снотворное. Сэм, я знаю это. И я... Понимаю. Я бы умом тронулся, будь ты на моем месте. Но не надо, ладно? Я же сам прошу тебя: иди от меня. Я сам как-нибудь. Ну, я уже могу передвигаться по бункеру. Ты мне только еду привози, хорошо? Ну, не пойду же я с этой убогой повязкой в магазин, все дамочки поразбегутся, а мне все же хочется иногда потрахивать их. Дин молчит некоторое время, продолжая гладить чёрные прядочки. — Обещаешь? — робко спрашивает он у Сэма, который сполз ниже, ткнулся носом в бедро, губами - в пах. Так горячо и восхитительно. Дин облизывается, дергает телом, чтобы брат удобнее улегся на коленях. Но тому очень удобно и так. Когда губы проезжаются по грубой джинсе, почти невесомо, мягонько, посылая импульсы по телу старшего. Которому всё это нужно. По-моему, он зависим от секса. Сэмми почему-то не ловит кайфа от него. Ну, что-то не так, значит. А потом, Дин изворачивается так, что его братец теперь полностью уткнулся лицом в ширинку. — Так, сколько, говоришь, у тебя не было секса? — повторяет он, сглатывая вязкую слюну. — Тридцать шесть лет, — тихо произносит Сэм, поглаживая бедра брата, вдыхая аромат желания. Иногда, в их обители появляется Кастиэль. И Дин просит показать ему Сэмми. Кас тогда касается пальцем лба мужчины, и тот, охнув, «видит» его. И ахает. Слишком худой, белый, как мел, изможденный, нервный, сухой, лохматый, но уже не так, не красиво без его длинных патл. Дин вскакивает с кровати, мчится к нему, прижимает к стене и с ненавистью хрипит: — Съебись ты уже от меня! Блять! Кто тебя таким идиотом воспитал! И получает в ответ: — Я такой же, как и ты. Зимой, Дину чертовски хочется оказаться в Импале. Он бросает ключи Сэму, который ловит их дрожащей от нервов рукой, заводит Детку, жмет мягко на газ, и их машина, их жизнь, снова на ходу, урча, выезжает на трассу, разгоняясь, разрезая металлом ветер. — Вау, Сэмми, быстрее! — восторженно охает Дин, сжимая ладонями кожаную обивку сиденья. И Сэмми жмет сильнее, вылетая по скользкой дороге на летней шине. Он включает музыку, которая орет на весь салон, Дин открывает окно. Ветер, не пронзительный, но холодный, зимний, ласкает разгоряченную кожу, забирается под одежду, путается в уже вновь отросших волосах. — Еще раз так сделаешь с ними, обрежу кое-что другое, — наказывает брат, перебирая их, с удовольствием отмечая их длинну. Еще не такие, как тогда, но уже приемлемо. — Ты же сам хотел их отрезать, — усмехается Сэмми. — Ну, это было, когда я еще не влюбился в них. И Детку заносит на обочину от резкого торможения. — Ох, Сэм... Полегче. Так угробишь тормоза и аккамулятор. И нас тоже. — Что ты сказал? — дрожит младший, смотря на лицо Дина, будто тот сейчас снимет повязку и посмотрит на него чистым взглядом. — Когда? — играет тот, кривит губы. — А, только что? Полегче надо ездить. И на тормоза мягче жать. — Козел, — выплевывает он, разворачивая тачку, чтобы вернуться в бункер, но Дин перехватывает руль: — Трахаться хочу, сил нет. Найди мне кого-нибудь. — Что я, сутенер? Дин, есть такая вещь, как рука, не знакомо? — Ну, таким задротам, как ты, возможно. И Сэм зло разворачивает машину. Девчонка, которую Сэмми привозит в бункер, согласна, кажется, на всё. И секс в темноте ее не пугает. Пугает он Сэма, потому что Дин просит: — Давай вместе? — С ума сошел? — вылупляет он глаза. — Как ты себе это представляешь? — Ну, как. Молча. Хотя, не молча. Можешь постонать. В иной ситуации, Сэм бы только закатил глаза, усмехнулся, и только. Но сейчас, он понимает, что Дин не издевается и не шутит. Ему надо. Он боится без опоры. Девчонке в кайф, когда крепкие руки обнимают за талию, прижимают к сильному телу. Дин знает, как действовать на психику человека, на его тайные желания. В такие моменты он не боится показывать свои умения и навыки, выработанные годами - сильный, опасный, красивый. Он - охотник, выбрал себе жертву. Как пафосно, боже. И жертва не против. Виснет в открытую, снимает с себя синее платье, прижимается яркими губами к щеке, выгибается и потирается. Сэм до сих пор не знает, что держит его здесь. Может, страх за брата, а может, какая-то глупая ревность, взявшаяся из Черноты Жизни, будто, подливая и так масла в огонь. Поэтому, он ждет, пока Дин ляжет на кровать, притянет девчонку за талию, чтобы самому начать раздеваться. Невольно смотрит на обнаженного брата. Слишком невероятно. Какой же он божественный. Девчонка довольно потирается о промежность старшего Винчестера, выдавливая из него тихие постанывания. Сэм отчаянно смотрит на него, облизывая губы, тяжело дыша. Тонкая ткань белья скользит по его бедрам к щиколоткам, где падает на пол, оставляя мужчину полностью обнаженным. И хорошо, что Дин не видит, хорошо, что темно - он действительно очень истрепался и исхудал. У него еще появилась нервная реакция: иногда голова могла дернуться сама, непроизвольно, что настораживало его с каждым днем сильнее и сильнее. Ну, хотя бы, он теперь спит. Вместе с Дином, в обнимку. Тот усмехается чему-то, продолжает ласкать девчонку ладонями, добирается пальцами до груди. Мадам довольно быстро отзывается на все ласки, сама ластится, потирается, призывно прыгает на бедрах Дина. В глазах Сэма темнеет. Он пялится не на девушку, а только на брата. Как он лежит на спине, поддерживает тело Этой на одну ночь, как гладит ее талию. Это, как-то, интимно. Ну, разумеется, чувак, это секс. И сексом обычно занимаются только двое. И девчонка здесь явно лишняя. Но ведь Дин попросил. Он подходит к ней сзади, гладит ее спину, лопатки, плечи. Она откидывает голову, чтобы коснуться его губ, но он уворачивается, отчаянно решая, что никаких лизаний, сам целует, только в шею. Может, немного поразвлечься? Секса у него не было уже полгода. Интересно, встанет ли? Дин приподнимает ее за бедра, стягивает с себя джинсы, белье, и девушка плавно насаживается на его член. Вот так сразу? Сэм думал, будет долгая прелюдия. Что ж, теперь наблюдать, как брат мастерски овладевает ситуацией. Младший Винчестер с силой расталкивает его ноги, чтобы умоститься между ними, двигается к скачущей девчонке, ловит ее за талию, заставляя рухнуть на Дина, а затем, нацепив презерватив, аккуратно входит в нее, добавляя себя, как будто ей мало. Девушка шипит и охает от резкой боли, но принимает, не отталкивает, лишь блаженно закатывает глаза. Внутри обжигающе тесно для них двоих. Сэм кричит от неожиданности, раскрывая глаза, пытаясь посмотреть на Дина, но в шоке закрывает их обратно, ведь тот не может посмотреть на него в ответ. Но зато выглядит так развратно, что будь Сэм этой девчонкой, точно обкончался бы. Да он и так готов. Чертова физиология тела! А Дин не знает, зачем сделал это. Зачем позвал на это рандеву, зачем попросил, зачем входит сейчас вместе со своим маленьким братом. Зачем ему так нравится ощущать его?! Зачем Сэм начинает двигаться, ощущая Дина? Зачем стонет от этого? Зачем запрокидывает голову, будто ему нравится? Может, ему нравится? Боже. Девчонка сама начинает прыгать, привыкнув к ощущениям. И Дин не замечает этого. Он чувствует только Сэмми. Везде. Руки, ноги, там, внутри, где он такой горячий, большой. Господи. Что происходит?! Сэм старается не смотреть на него, переключить свое внимание на Красотку, но не получается. Вид возбужденного Дина во сто карат лучше, чем эта мадам. Господи, их члены соприкасаются там, потираются друг о друга. Надо бы выйти, уйти отсюда вообще. Это неправильно. Сэм понимает это только сейчас. Но не может. Если он выйдет, Дину будет уже не так хорошо, ведь его возбуждает именно эта теснота, и тот все прекрасно понимает. Дин приподнимает бедра, двигается уже сам, и Сэм задыхается от неожиданного фейерверка внутри своего тела. Да что же это такое? Какой дьявол придумал удовольствие? Дин очень чувствительный. Он мечется по подушке, выгибается, кусает губы, когда брат начинает двигаться тоже. Понимая, что эти беснования мужчины именно от того, что двигается Сэмми, а не девчонка. И какое-то идиотское желание доставить ему удовольствие, заставляет работать бедрами энергичнее, чувствовать его еще ближе, еще плотнее. Девчонка кричит, упирается ладонями на грудь Дина, дрожит в судорогах, соскальзывает с них обоих, бежит в ванную, которую они услужливо открыли заранее, но Винчестеры не могут остановиться сейчас, только не тогда, когда хочется кончить. Резко стащив резинки с себя и Сэма, Дин обхватывает оба члена, быстро лаская, мечтая увидеть его лицо. — Д-дин! Ещё. Ещё. Да. — Сэм... Свободной рукой переплетает пальцы с его ладонью, сжимает. — Ещё, Дин, давай. — Да, малыш. Да. Кончай. И Сэм кончает, выгибаясь, пачкая брата своим семенем. Но тот еще не все. Подхватывает его за бока, прижимает к себе, продолжая тереться уже об чужой живот, утыкается носом во влажную шею, шепчет что-то типа: — Хорошо, хорошо. И изливается, крепко сжав дрожащую спину братишки. — Ну, я тогда пойду, да? Голос заставляет их отлипнуть друг от друга. Дин подскакивает с кровати, абсолютно уверенно уходит в ванную, будто и не слепой вовсе, громко хлопает дверью. Сэм загнанно дышит, смотря на белое мокрое пятно на своей коже, медленно кивает девчонке, которая красит губы, поправляет прическу. — Вы это, больше не зовите меня, если захотите потрахаться, окей? — Мы... Мы братья... — Братья не дрочат друг другу с таким обожанием. Чао. Девчонка уходит, а Сэм вымученно стонет. Твою же мать! Твою же мать! Дин выкручивает ледяную воду, занимая ванную после девчонки, подставляется под мощную струю, охает от шока, но, сжав зубы плотнее, заставляет себя остаться на месте. Он немного продолжает дрожать от оргазма. Голова кружится от осознания того, что сейчас не существовало никого, кроме Сэма. Что же они наделали? — Ты в порядке? Дин! Ты зачем в повязке-то под воду! Сэмми заходит в комнату, обтирается полотенцем, а потом резко вытаскивает брата из ванны. — Еще и вода ледяная. Заболеть хочешь? — Тебя хочу, — произносит он, выдыхая. Сэм замирает, а потом громко смеется. — Идиот. Пойдём, хочется виски. И Дин послушно идет, плюя на то, что так толком и не вытерся. Ночью они снова спят в одной постели. И Дин перебирает волосы, касается пальцами шеи, обводит ушную раковину. — Заплести тебе косички, а, Сэмми? — Заплети себе язык. Но старший не усмехается. Он настроен серьезно. — Давай поиграем? — Во что? — Сэм морщится. Ему хочется спать. — В прятки. Я расскажу тебе кое-что, а ты уйдешь, спрячешься от меня, так, что я никогда не найду тебя. И заживёшь хорошей жизнью. Давай? — Снова одна и та же песня, — раздражённо рычит младший. — Когда же ты уже поймёшь, что я не остав... — Я влюблен в тебя. —... лю тебя. Прости? Дин тихо смеется, стаскивает повязку с глаз, показывая свое лицо миру. Миру, под именем Сэм. — Я не знаю. Не знаю, как это случилось. Когда. Наверное, всегда. Даже, когда ты был ребёнком. Когда мы были. Младший Винчестер мечется взглядом по комнате, пытаясь зацепиться хоть за что-то, что сможет успокоить его. Но тщетно. Внимание настырно цепляется за голос Дина. — Ты же понимаешь, что я делаю все то, что делаю, только для тебя, да? Больше никому не буду так служить, как тебе. Больше никого не смогу обнимать так нежно, как тебя. Ласкать в своих мыслях. Черт. Не могу. Мне нужно увидеть тебя. Помоги мне, Сэм. На самом деле, я не смогу. Я гоню тебя, желая для тебя лучшей жизни. Но понимаю тебя. Знаю, что ты тоже прогонял бы меня, а я бы тоже сходил с ума, ни черта не ел, пил успокоительное и снотворное, которое не помогало, а потом бы тоже обрил голову. Они тихо посмеиваются, но это не радостный смех. Горький, противный, истеричный. — Сэм, ты устал. Ты нервничаешь. Так и до сумасшествия недалеко. Нельзя же так, милый мой. — Можно, — произносит брат, кусая губы. — Я тебе бы тоже так говорил. А еще что по-хуже мог. Чтобы ты ушел. Обиделся. Бросил. А ты щадишь меня. — Люблю же. — А я - нет?! — Сэм подрывается на кровати. — Почему ты считаешь меня эгоистичной сукой? Дин! — Нет, я... Сэмми. Я не хочу, чтобы ты был прикован ко мне. Сколько прошло уже? Четыре месяца. Ты от меня не отлипал это время. Но ты не игрушка, не андроид, не робот, а человек. И тебе надо жить, а не следить за слепым братом, который так до сих пор не научился справляться со всем сам. — Ну я же с тобой, Дин. Закроем эту тему. Хочешь - бей меня, ори, обзывай, кляни. Я не уйду. Я не брошу тебя. Мы вошли в этот мир вместе, и уйдем из него так же. — Не вместе, — говорит он. — Что? — Сэм хмурится. Сейчас прилетит очередная сопливая херня. — Во-первых, я старше, я первее вошел в этот мир. А, во-вторых, я не дам тебе умереть. Костьми лягу, всего лишусь, но ты будешь жить. И не вздумай ничего сейчас говорить. — А я скажу, идиот ты ненормальный, что нахрен мне тогда такая жизнь?! И Дин шумно выдыхает. — Именно поэтому, и влюбился... Они не развивают эту тему более. Кас услужливо дарит старшему охотнику видения о Сэме, показывая его, ничего не спрашивая, понимая, что те просто зависимы друг от друга. Сэм же - отчаянно ищет помощи. Кажется, готов уже сам спуститься в Ад. Но к сожалению Вип-пропуск где-то потерял. И тогда зреет план. Винчестер он или просто сиделка для брата! Плевать, он пойдёт туда без пропусков. Он уже почти обожает Ад. Обожает, потому что демоны орут, разбегаются, когда видят эту силу, эту мощь. Сэм слишком нагло ведёт себя там, кривит губы в презрении, избивая и убивая, до тех пор, пока кто-то не падает на колени и произносит: «Мой Король, я сделаю всё, что захотите». Когда они возвращаются, Винчестер понимает, что отсутствовал не день, не два, а десять. Он мчится на поиски Дина, который полулежит в кресле. Сердце делает кульбит назад, замирает, и кажется не собирается стучать, когда он видит свою рубашку в руках брата. Тот поглаживает ткань пальцами, на лице - боль. — Мой Дин, — хрипит Сэмми, падая на пол, утыкается носом в его колени. — Зачем ты вернулся? — брат резко вскидывается. — Зачем пришел?! Десять дней прошло. Я уже привык. — Мой бедный Дин, — всхлипывает Сэм, а потом резко смотрит на скованного Демона. — Делай, блять, свою работу, иначе я вырву тебе душонку. Дин вертит головой, пытаясь понять, кто это еще с Сэмми. А потом чувствует обжигающую боль. Орет от этого, падает в руки брата, который держит крепко, сильно, будто так и нужно. Так и надо, необходимо. Демон напрягается, отдает все свои силы, возвращая то, чего нет. — Узнаю, — орет Дин, — что ты продал душу, убью! — Король ничего не продал, — отвечает за Сэма Исчадье Ада. — Только веру в Небеса. СМОТРИ! И Дин распахивает глаза...***
— Мне не совсем нравится, что ты теперь Король Ада, Сэм, — Винчестер прижимается к спине брата, входя в его пылающую тесноту. — Но это так возбуждает, кто бы знал. Кровать под ними скрипит, подрагивает матрац. Руки живут своей жизнью, оглаживая, обнимая, привлекая. Губы зацелованы до опухолей, обкусаны и заласканы. — Зато, ты явно нагнул Короля, — отзывается Сэмми и Дин ржёт. — Даже секс умудрился испортить, придурок, — вытирает он слезы, переводит дыхание. — Ох, ну что за идиот. — Твой идиот, — шепчет брат, двигаясь на крепком члене Дина. — Конечно, мой. А что, есть варианты? — Уйду от тебя, ты же хотел. — Вот теперь, я тебе уйду, — грозится он, нагибая младшего сильнее, втрахивая мощнее. — Король будет принадлежать только мне. — Только тебе. — Только мне. Говорят, что любить - значит Воскрешать. Именно поэтому, эти двое - будут жить вечно. До тех пор, пока не сделают это вместе. И только вместе.