Beyond this Nightmare

      1.       Умирает чудовище – а воздух под сводами огромного зала разрывает полный страдания человеческий крик. Жуткий двухголовый и многоногий монстр, похожий на сросшегося с человеком коня, бессильно опершись на рукоять сияющего лунным светом двуручного меча, медленно валится на залитый кровью пол. Охотница, собрав последние силы, бросается в сторону – такая туша легко раздавит её, и после смерти одержав победу, которую уже некому будет праздновать…       Однако, вопреки ожиданиям, старинное здание не сотрясается от падения тяжёлого тела, и Охотница, поднявшись на ноги и кое-как стерев кровь с лица, нигде вокруг не видит лежащего уродливого полуконя-получеловека. И даже не сразу замечает среди плавающих в крови неизвестно чьих останков одно отличающееся от прочих тело.       Хотя одежда на нём изорвана в клочья, обожжена и пропитана кровью, всё же Охотница узнаёт плащ и шарф охотников Чёрной Церкви. Человек лежит лицом вниз, правая рука его неудобно подвёрнута под туловище, а левая, вытянутая вперёд, сжимает рукоять меча. Клинок покрыт кровью и больше не испускает такого прекрасного и смертоносного лунно-голубого свечения…       Охотница, пошатываясь, подходит к лежащему человеку и падает на колени. В ушах пищит, глаза застилает жёлтый тошнотворный туман критической кровопотери. Вколоть бы кровь… Нет, не сейчас. Нет времени. Если он умрёт…       Охотница с трудом переворачивает человека в церковных одеждах на спину. Наклонившись, вглядывается; торопливо стягивает перчатки и начинает осторожно стирать кровь с его лица. Смотрит и смотрит, кусая губы, не в силах оторвать взгляд. Запоминает каждую чёрточку. Высокий лоб, волевой подбородок, жёсткий изгиб губ. Охотница горестно вздыхает, осторожно касаясь кончиками пальцев уголков глаз умирающего, словно умоляя их открыться хоть ненадолго…       И с резким вдохом отдёргивает руки, когда веки лежащего, дрогнув, приподнимаются.       – Мастер Людвиг… – звучит в погребальной тишине дрожащий шёпот.       Взгляд мужчины проясняется, губы складываются в слабую улыбку. Правая рука поднимается, указывая на ножны Священного клинка, виднеющиеся над плечом Охотницы.       – Церковь Исцеления, – произносит он, и от звука этого тихого голоса у Охотницы едва не останавливается сердце. Могла ли она мечтать… – Я рад, что в рядах её Охотников ныне сражаются… Такие, как ты. Теперь мне и умереть не страшно.       Охотница порывисто перехватывает его руку и сжимает между ладонями.       – Мастер Людвиг, – с трудом выговаривает она, зачарованно глядя в угасающие глаза того, кто был её примером, заочным наставником… Путеводным светом. Её истинным героем. – Церкви Исцеления больше нет… Охотников больше нет. Я – последняя, и я недостойна называться вашим последователем.       – Однако же ты победила меня, – Людвиг снова слабо улыбается и прикрывает глаза. – Я горжусь тобой. Спасибо, храбрая Охотница. Да воссияет над тобой рассвет.       Охотница молча подносит руку Людвига к своему лицу и застывает, склонившись, как в молитве. На кисть Охотника падают горячие капли – и это не кровь.       Рука вдруг словно бы тяжелеет, тело бывшего капитана отряда Охотников Церкви Исцеления каменеет на мгновение – и вытягивается на залитом кровью полу.       Охотница тихо и горько плачет, осторожно закрывает глаза Людвига и снова застывает на коленях, глядя в его лицо – наконец такое спокойное, после стольких лет…       – Я обещаю, мастер Людвиг, – справившись наконец со слезами, говорит она шёпотом. – Леди Мария скоро присоединится к вам.       Охотница поднимается на ноги, вытирая слёзы тыльной стороной ладони и размазывая по лицу кровь, и салютует павшему командиру мечом. Потом опускается на одно колено и не без труда, но всё же высвобождает рукоять лунного клинка из пальцев Людвига.       – Простите, мастер, – говорит она хрипло и сердито, – но там он вам ни к чему. Пусть возвращается туда, где ему и место. Пока спрячу его здесь, в какой-нибудь камере, а потом закончу свои дела здесь и наведаюсь в Исз…              2.       – Простите меня, леди Мария, – всё повторяется, снова и снова, как и положено в Кошмаре; Охотница точно так же стоит на коленях, только между ладонями она сейчас сжимает кисть умирающей от её меча ученицы мастера Германа, несчастной жертвы собственного жгучего научного любопытства и стремления помогать страждущим. – Я вынуждена… Ослушаться вас. Мне обязательно надо пройти дальше…       – Нет, нет… – хрипит прекрасная стражница средоточия Кошмара. Из раны в её груди толчками выплёскивается кровь, на губах пузырится алая пена, но Мария всё ещё пытается что-то сказать, предостеречь, защитить… – Не ходи туда… не трогай… тела… Не надо…       – Я не собираюсь их тревожить, – шепчет Охотница, растирая холодеющие пальцы Марии. – Я похороню их… Как подобает. Как сделали бы вы. Обещаю…       – Бере… гись… – рука знакомо тяжелеет, взгляд серых глаз останавливается, навеки впившись через зрачки Охотницы прямо в сердце.       – Прощайте, леди Мария, – тихо говорит Охотница, осторожно закрывая глаза приёмной дочери Первого Охотника, лежащей на залитом кровью полу заброшенной Астральной часовой башни. – Мастер Герман и мастер Людвиг ждут вас. А мне пора. – Она поднимается на ноги и на несколько мгновений застывает в глубоком поклоне. Резко разворачивается и шагает к часовому механизму, сжимая в руке испачканный в крови ключ-циферблат.       Старинный, застывший в безвременье механизм приходит в движение. С лязгом и стуком начинают вращаться зубчатые колёса, движутся начертанные на них руны, складываясь во фразы, которые Охотница тщетно пытается расшифровать. И вот уже отверстия в шестернях выравниваются относительно друг друга, открывая проход к средоточию Кошмара. К притягательной и опасной тайне, погубившей стольких людей, которых Охотница так уважала и которыми восхищалась.       На невысоком постаменте перед механизмом лежат похожие на подсолнухи цветы и горстка облетевших лепестков. Охотница поднимает один цветок и, держа его в левой руке, а меч – в правой, решительно шагает в сумрак, дождь и запах моря.              3.       – О, ты… Боюсь, я всё испортил… – шепчет Саймон, с трудом фокусируя взгляд на лице склонившейся над ним Охотницы. – Убийца в шкуре чудовища… Он придёт за мной… Убей меня, если можешь. Я не хочу, чтобы… – он тихо стонет, прижимая руку к груди. – Дышать… Тяжело. Не могу…       – Всё будет хорошо, Саймон, – Охотница, поджав ноги, садится на осклизлый, покрытый плесенью пол и снимает со спины заплечный мешок. – Больше никто здесь не умрёт. Мы в Кошмаре, смерть для нас – это просто очередной переход. Так зачем нам куда-то переходить, если мы и так в здравом уме? – она достаёт несколько флаконов и пустой шприц.       – Здесь кровь… Не действует, – горько улыбается Саймон. – У Церкви Исцеления нет власти над пленниками Кошмара.       – А кто сказал, что я буду лечить тебя кровью Церкви? – усмехается Охотница, закатывая рукав на левой руке. – Я – кровь от крови этого Кошмара. Мне тут и не такое позволительно. – И она вонзает тускло поблёскивающую иглу в вену на своём локтевом сгибе.       – Кто ты? – шепчет Саймон, пока кровь пришелицы жидким огнём вливается в его тело. – Откуда ты взялась?       – Неважно, – Охотница улыбается, убирая медицинские принадлежности в мешок. На лицо Саймона возвращаются краски, и похоже, что силы вместе с кровью перетекают к нему от его спасительницы: Охотница тяжело дышит, всё сильнее покачивается и в конце концов ложится на пол, свернувшись в комок, так, что лицо её оказывается совсем близко к лицу бывшего наблюдателя Церкви Исцеления.       – Почему ты помогаешь мне? – тихо спрашивает Саймон. – Я недостоин таких усилий. Лучше бы ты помогла Людвигу, Лоуренсу…       – Людвиг обрёл покой, – выдыхает Охотница. Ей трудно говорить, но и молчать сейчас было бы преступлением. – И он, и Мария… Они свободны, Саймон. Остались только ты, Брадор и Лоуренс. Я торопилась сюда… Боялась, что ты умрёшь – или что Брадор успеет раньше меня. Теперь я помогу тебе добраться до безопасного места и вернусь в Собор Кошмара. Мне нужно попасть туда раньше, чем…       – Понимаю, – Саймон, уже не похожий на умирающего, приподнимается на локте, протягивает руку и сжимает плечо Охотницы. – Я не знаю, кто ты и как попала сюда. Но я знаю одно – ты не была опьянена кровью. В тебе не видно этого болезненного безумия…       – Этого – нет, зато другого более чем достаточно, – усмехается Охотница, садясь и доставая из сумки фляжку с водой. – А что до того, кто я такая… Я – никто. И я – все, кому не безразлична ваша судьба. Понимаешь?       – Нет, – Саймон качает головой. – Но, думаю, это и не обязательно. Я верю, что ты знаешь, что делаешь. Ты ведь развеешь кошмар?       – Обещаю. За этим я здесь. Мастер Герман сможет спать спокойно.       – Спасибо. – Саймон поднимается на ноги и протягивает Охотнице руку. – Давай теперь я тебе помогу. Цветом лица ты сейчас похожа на местных дев-ракушечниц, – он улыбается странной, такой знакомой (откуда?..) ускользающей улыбкой, и Охотница улыбается в ответ, задержав дыхание, чтобы снова не заплакать.              4.       – Скажи, – дыхание вырывается из груди бывшего Первого Викария со свистом и бульканьем, но голос всё ещё ясный, хотя и ускользающе тихий. – Ты ведь всё знаешь… Брадор… Он уцелел? Я… не убил его?       – Не убили, – Охотница держит ладонь на груди Лоуренса, будто стараясь отдать умирающему часть своего тепла. Крови вокруг почти нет – тот, с кем в течение нескольких невыносимо долгих и мучительных часов сражалась Охотница, истекал вместо крови жидким огнём – видимо, как свидетельством мучений людей, заживо сгоревших в Старом Ярнаме. – Он и сейчас жив, но… Сами понимаете, каково ему.       – Да… Понимаю, – Лоуренс ловит взгляд Охотницы. – Ты увидишься с ним? Передай, что мне очень жаль. Я не прошу прощения – за такое не прощают, но всё же…       – Он не держит на вас ни малейшего зла, ни обиды, – Охотница мягко прерывает Викария, слегка сжав его руку. – Он просто сожалеет о том, что ничем не смог вам помочь. Но теперь всё будет хорошо, – она улыбается, в который раз за прошедшие бесконечные сутки Кошмара смаргивая слёзы. – Вы пройдёте сквозь туман… И увидите ваших друзей. Не всех… Пока не всех, мастер Лоуренс. Но поверьте – с теми, кто пока не присоединится к вам, тоже всё будет хорошо.       – Ты… Веришь в это? – голос Лоуренса превращается в неразличимый шёпот – не громче шагов призраков вокруг.       – Я знаю, мастер Лоуренс, – Охотница улыбается сквозь слёзы. Помедлив несколько мгновений, касается век Викария, закрывая его глаза. – Спокойного сна…              5.       Звон колокола, которого не должно быть слышно, выворачивал душу, как неотвязная мысль о чём-то жизненно важном и безвозвратно упущенном. Охотница долго не решалась отпереть дверь ключом, который дал ей Саймон: именно здесь, перед этой дверью, впервые за всё проведённое в Кошмаре время ей стало по-настоящему страшно.       А что если она опоздала?..       Что делать, если обитатель этой камеры, увидев её, не станет вступать в разговоры, а сразу же нападёт? Что делать с ним?..       Скрипнули заржавевшие за вечность петли. Охотница шагнула в освещённую парой свечей камеру. Уродливая рогатая тень на стене качнулась.       – Так-так, посмотрите-ка, кто тут у нас, – из-под спутанных клочьев шерсти, скрывающих лицо сидящего на полу человека, раздался глухой насмешливый голос. Охотница замерла на месте, разведя руки чуть в стороны – «Я не собираюсь атаковать!» – и слегка поклонилась. – Добро пожаловать в моё жилище. Я давно не принимал гостей, – продолжил Брадор приветливо. – Ты собираешься убить меня? Что ж, возможно, и вправду время пришло. Хотя я по-прежнему не уверен, что достоин честной смерти…       – Да, я пришла за тобой, – Охотница шагнула вперёд и уселась на пол напротив Брадора. Заглянув под чудовищный капюшон, она увидела именно то лицо, которое так часто являлось ей в кошмарах. Острый взгляд глубоко посаженных глаз, резкие черты лица, короткая седая борода. И печаль. Неизбывная печаль в каждой чёрточке. – Но не затем, чтобы убить.       – А зачем тогда? – удивился Брадор, и во взгляде его – впервые за столько лет! – блеснули живые искорки.       – Я здесь, чтобы развеять Кошмар, – пояснила Охотница. – И прежде чем я это сделаю, я хочу убедиться, что никто из вас не исчезнет вместе с ним.       – Развеять Кошмар? Ты в своём уме, Охотница? – протянул Брадор, склонив голову набок и скептически разглядывая незваную гостью. – С теми силами, которые его создали, человеку тягаться не под силу.       – А вот Амигдала больше так не думает, – Охотница жёстко улыбнулась.       – О, – Брадор с ироничной усмешкой развёл руками. – Да ты у нас великая воительница, оказывается…       – Не ехидничай, Брадор, – оборвала его Охотница. –Я только что освободила от Кошмара твоего друга Лоуренса. Вот этими самыми руками, – она ладонями вверх протянула к бывшему церковному убийце руки без перчаток, перепачканные в крови и саже. – Да, он просил передать, что очень сожалеет о том, что втянул тебя во всё это. Прощения не просит, потому что считает, что не достоин быть прощённым.       Брадор закрыл лицо рукой и надолго замолчал.       – А что с ним… теперь будет? – глухо спросил он наконец.       – Я не могу знать точно, – спокойно отозвалась Охотница. – Но, поскольку я отдала этому Кошмару слишком многое, полагаю, что он всё же отпустит тех, за кого я просила. Взамен я останусь здесь сама.       – Точно с ума сошла, – Брадор покачал головой и вдруг стянул свой жуткий капюшон. Охотница от неожиданности вздрогнула и уставилась на него во все глаза. – Ты чего так на меня смотришь? Что, без скальпа чудовища я страшнее, чем в нём? Обидно, однако! – он улыбнулся одним уголком губ, и Охотница одновременно улыбнулась в ответ и закусила губу, чтобы снова не расплакаться. Эта улыбка, осветившая лицо с неизгладимой печатью тоски, будто ударила в глыбу льда за рёбрами, которая до сих пор давила на сердце и сковывала его морозом до неподвижности. Глыба раскололась на острые куски – пока, конечно, сердце колет очень больно, зато теперь есть надежда, что лёд растает…       – Ну что ты, грозная Охотница, – Брадор придвинулся ближе и приобнял гостью за плечи. – Тебя ведь уже никто не бьёт, чего теперь плакать-то?       Охотница уткнулась лицом в грудь бывшего церковного убийцы и задержала дыхание. И правда, ну сколько можно плакать? Позорище…       – Я видела тебя во сне, – пробормотала она. – Много раз. Как ты тут сидишь и звонишь в колокол. Это было… – Она отстранилась и заглянула в лицо Брадору. – Ты ведь знаешь, как это бывает. Когда видишь чужой кошмар…       – Ох, – только и сказал Брадор, едва заметно покачав головой.       – Ладно, нечего тут рассиживаться, – Охотница поднялась на ноги, украдкой вытирая глаза. – Пойдём. Проводишь меня до места, где отлёживается Саймон, а дальше…       – О, этот тощий недоумок тоже здесь! – весело сказал Брадор и зашвырнул колокол в угол камеры. – И даже в здравом уме, как я понимаю! Прекрасно! Слушай, – он вдруг схватил Охотницу за руку. – Погоди… Ты ведь здесь уже давно, верно? Ты случайно не видела где-то… На улицах… – он отпустил руку гостьи и отвернулся. – Такую Охотницу… Молодая. Волосы почти белые, до плеч. Глаза голубые. Вооружена Убийцей чудовищ…       – Нет, такую не встречала, – Охотница покачала головой. – Может, её здесь и нет. Не все ведь сюда попадали…       – Ладно, неважно, – быстро сказал Брадор, поднимаясь на ноги. – Идём. Живой Саймон в здравом уме – это хорошая новость…              6.       Охотница долго сидела на мокром песке, привалившись к холодному телу богини морских глубин… баюкала в объятиях слабо похныкивающего младенца-старика и снова плакала – и о нём, и о его несчастной матери, и обо всех детях моря, которые погибли здесь, защищая то, что было для них дорого; она рыдала над всеми крошечными гробами в Верхнем Соборном Округе, и над всеми ползающими по его брусчатке недо-рождёнными детьми Рода, плачущими от одиночества и страха перед чужим для них миром. А волны накатывали на берег, шепча голосом матери Кос слова колыбельной на мёртвом языке…       «Бездонно проклятье, бездонны моря…»       «Отпусти их. Прошу. Я останусь с тобой. А их – отпусти».              Рассеялась в солёном воздухе струйка чёрного дыма. Кошмар повержен.       Растворились в морской глубине остроконечные крыши Ярнама.       Охотница встала с колен и медленно пошла по шуршащему-шепчущему песку ко входу в пещеру.              7.       На полу и стенах огромного пустого зала Астральной часовой башни уже не осталось следов крови. Мусора, обломков и пыли здесь, конечно, по-прежнему хватало, но после промозглой сырости Рыбацкой деревни, где, казалось, даже камни сочились влагой, такую обстановку можно было назвать даже уютной. Впечатление уюта усиливало и открывшееся взору Охотницы умилительное зрелище: в углу зала, соорудив из обломков мебели скамейки и что-то вроде низкого столика, сидели двое старых Охотников, увлечённо переругивались и передавали друг другу некий пузатый сосуд с высоким горлышком.       – Нет, вы только полюбуйтесь на них! – Охотница подошла ближе, уперев руки в бока и укоризненно (а возможно, восхищённо) качая головой. – Вот это я понимаю – одна, но пламенная страсть! Их в пекло закинь – они и там выпивку раздобудут!       – Почему это «их»? – возмутился Саймон. – Это он притащил…       – А кто сказал: «Замёрз я там как мышь в колодце, выпить бы сейчас»? – парировал Брадор, отбирая у товарища бутылку. – Я вообще-то отдохнуть хотел, а из-за тебя пришлось идти по шкафам в кабинетах шариться…       – Ах, так это я тебя заставил мародёрствовать идти? Ну-ну…       – Прямо как живые, – хмыкнула Охотница, примериваясь усесться на пол напротив развесёлой компании. Саймон тут же подвинулся и приглашающе хлопнул по своей скамейке. – Спасибо. Устала я. Но у меня всё получилось…       – Мы поняли, – мгновенно посерьезнев, сказал Брадор. – Это было… Очень заметно. – Он повернул руку ладонью вверх и пошевелил пальцами. – Не знаю, как объяснить. Похоже на…       – То чувство, когда ты просыпаешься после кошмарного сна – и понимаешь, что это был просто сон, – подхватил Саймон.       – Да, вот точно, похоже, – кивнул Брадор. – Так что мы сразу поняли: это место, чем бы оно теперь ни стало – больше не Кошмар. И теперь мы у тебя в долгу. В таком, что… – он замолчал и растерянно глянул на напарника. Тот только с улыбкой развёл руками. – В общем, в вечном и неоплатном, и много чего ещё можно по этому поводу говорить, да ты и так всё понимаешь… В общем, просто – спасибо. И ещё, мы ведь так и не знаем, как тебя зовут. Ты нас откуда-то знаешь, а мы тебя – нет. Представься, пожалуйста, разрушительница Кошмара, – и Брадор почтительно наклонил голову.       – Зовите меня Вивиан, – сказала Охотница после едва заметной паузы. Ловким движением отобрав бутылку у бывшего церковного убийцы, она отсалютовала новым напарникам: – За знакомство! – и сделала большой глоток. – Устала я. Сейчас напьюсь и буду спать. Сутки. Или даже двое. И если кто меня разбудит… Спросите Амигдалу, насколько я страшна в гневе, – и Охотница Вивиан передала бутылку Саймону. Тот взамен протянул ей кусок вяленого мяса.       – А что мы будем дальше делать-то? – спросил Брадор.       – Ох, ну вот только не надо портить пьянку… Простите, дружеские посиделки такими сложными вопросами, – пробормотала уже слегка захмелевшая Вивиан. – Отдохнём – там разберёмся. У нас теперь хоть и не вечность впереди, но времени вполне достаточно. Согласны?       – Вполне, – кивнул Саймон, передавая бутылку Брадору.       – Ваше здоровье, – кивнул тот. – А что, как минимум, здесь, в башне, можно спокойно отдохнуть, не опасаясь незваных гостей. Из зала исследований сюда не попасть – дверь мы заперли. А Рыбацкая деревня…       Вивиан встала и подошла к гигантскому часовому механизму, замершему в положении, открывающем окно в дождливые сумерки побережья. И, словно в ответ на её приближение, где-то высоко наверху что-то щёлкнуло, лязгнуло, заскрежетало… и шестерни задвигались, перекрывая проход. А через несколько мгновений над городом раздался торжественный звон. Один раз. Старинные часы пробили первый час жизни нового мира.       – Рыбацкой деревни больше нет, – тихо сказала Вивиан, поворачиваясь к своим новым товарищам. – Тот, кто видел этот кошмар, только что проснулся. С тем самым чувством, о котором ты говорил, – она глянула на Саймона.       – Да воссияет над ним рассвет, – тихо сказал Брадор.       – Да воссияет рассвет, – эхом повторили Саймон и Вивиан.              ====================       «Выключить систему PS4».       Экран погас.       Охотница отложила геймпад, закрыла лицо руками и сидела так в полной темноте долго, очень долго. Потом тяжело поднялась и отправилась на кухню варить кофе.       ====================              0.       Людвиг постучал в дверь мастерской, которая была, как всегда, гостеприимно приоткрыта, так что стучать было вовсе не обязательно, но он отчего-то вдруг ощутил такую же робость, как в те далёкие времена, когда он был зелёным новобранцем и приходил сюда потренироваться, починить оружие и… в надежде хотя бы мельком увидеть леди Марию. О первом и втором сейчас речи не шло, а вот третье…       Он пошире приоткрыл одну из створок и вошёл. Все присутствующие в комнате обернулись к нему, и Людвиг беззвучно взмолился, сам не зная кому:       «Пусть это будет не сон… Или пусть даже сон, но долгий… Пожалуйста…»       У жарко горящего камина сидели рядышком на скамье Мария и Генриетта, разрумянившиеся, с блестящими от смеха глазами. Чуть поодаль, безуспешно пытаясь напустить на себя строгий и грозный вид, стояла Эйлин, а посреди комнаты, у кофейного столика, как обычно, сидел в кресле на колёсах старый учитель Герман.       – Доброго вечера, Людвиг, – приветливо сказал хозяин дома. – Будешь кофе?       – О, привет! – Мария улыбнулась и поднялась со скамьи. – Давай я ещё кофе сварю. А то мы с Анри тут его пьём уже два часа и, по-моему, слегка перебрали, – она оглянулась на подругу, и они обе снова рассмеялись над чем-то понятным только им.       – Да уж, – ворчливо прокомментировала Эйлин. – Я так понимаю, что они не кофе с бренди тут пили, а бренди с кофе. Герман, проверь-ка, сколько в бутылке осталось.       – Нисколько, – быстро ответил Герман. – Я сам всё вчера выпил. А что? У меня нога болела. Так что – увы! Бренди нет ни капли, верно, барышни? – он с улыбкой подмигнул Марии. – А вот мы сейчас молодого человека попросим в лавку сбегать. Сходишь, Людвиг? Не в службу, а в дружбу. А то скоро придёт Лоуренс, захочет пропустить стаканчик…       – Схожу, конечно, – Людвиг слегка поклонился и направился к выходу.       – Ой, погоди, я с тобой, – Мария заторопилась за ним, подхватила с вешалки у двери плащ и шляпу. – Мне тоже надо купить кое-что. Да и проветриться не помешает… Как там погода?       – Прекрасная, – с растерянной улыбкой ответил Людвиг, распахивая перед нежданной спутницей дверь. – Снег идёт…       – Отлично, как раз для получасовой прогулки, – улыбнулась Мария и взяла Людвига под руку.