Лучший Метрдотель Европы

Тони сомелье, но в свободное от бумаг, звонков, посуды, удушающе неловких визитов в больницу к отцу, время он совсем не пьёт. Он морщится от запаха табака и никогда не пробовал наркотиков — насмотрелся на Адама и его случайных товарищей. Но в данный момент Тони хочется всё и сразу. Беларди, такой хороший вежливый мальчик и подающий большие надежды сын своего отца, не может думать ни о чём другом. Весь его аккуратно выстроенный мир рушится в прах. Он не может заставить своё тело шевелиться. Кажется, то непроизвольное его движение было последней судорогой умирающего, сейчас его отпустят и он упадёт бездыханный, а его последними словами останется фраза «Ну ты посмейся хоть». Секунды тянутся как вечность, и вот, долгожданный момент освобождения наступает, но он почему-то не падает на грязный пол гостиничного номера, он всё ещё тут, и Адам тоже, а ещё Хелен, и он не знает о чём думает она, что чувствует, но грёбанный Адам Джонс смотрит на него своими гипнотическими голубыми глазами и улыбается. И этот взгляд пугает, он не должен быть направлен на какого-то Тони, которым отец не был горд ни одну минуту, пока ещё незакончившейся жизни, который хорош только для того, чтобы держать на плаву это никчёмное заведение и потакать прихотям ебучего Джонса. Тони знает что эти глаза никого ещё не довели до добра. Любая женщина павшая его чарами либо буквально падала на дно, как Анна-Мари (господи, спасибо, что она смогла выкарабкаться), либо фигурально и в своих глазах. Как Адам умудрился переспать с лесбиянкой, ещё и такой суровой как Симон, для Тони является загадкой, которую решать он не хочет, по причине того, что его практически тошнит от мысли об этом. Это попросту неправильно. Хотя Симон сейчас процветает и ходит почти везде с милой рыжей спутницей, так что этот опыт не был для неё особо травматичным. Наверное. Как и любой другой владелец ресторана Тони боится её и не собирается мило напрашиваться на чашку чая и последние сплетни о тупости гетеросексуальных мужчин. Гетеросексуальных… Адам наконец убирает руки от его лица и Тони умудряется выдавить из себя слова благодарности. Не за……не за то, что сейчас произошло, а за то, что это наконец закончилось. Он смущён, по привычке тянется к носу, бормочет что-то нелепое (красивые ноги Кейтлин, Тони? Ты серьёзно? Она бы дала тебе по лицу и была бы права. Ты так……жалок), хлопает Хелен по плечу и практически вылетает из комнаты. Он знает что они будут там целоваться, он знает, что Хелен тоже пала жертвой этих сияющих голубях глаз, и что Адам реально её уважает, и не станет играться с её чувствами и видимо это единственные отношения в жизни Адама, которые не закончатся скандалом. Но. Но неужели Адам не уважает его? Почему он может позволить себе играться с ним, с его чувствами, о которых он прекрасно знает? Или… Тони прошибает холодным потом. Или Адаму казалось, что он делает хорошее дело? А может он даже не так гетеросексуален, как всем казалось. Дрожащими пальцами он держится за край раковины, а второй рукой трёт, трёт, трёт куском старого мыла свои тонкие губы, в надежде смыть с них дух Адама. Сегодня ему не нужно разносить тарелки придуркам, которые не могут почувствовать разницу между простой и морской солью, но обязательно требующих вторую. Стариков, которые таскают сюда молодых любовниц. Треклятых Патриков Бейтманов и прочих уродов, которые не могут поесть чего-то нормального, простого и понятного, а потом вернуться в свои башни из стекла. Сегодня он сидит в офисе и это очень хорошо. Его никто не увидит. Не поймёт какой он никчёмный. Он будет один, без тишины и покоя, конечно, но один, и он сможет…… Ещё никогда никто не целовал Тони с такой заботливой осторожностью. У него даже не было так много партнёров — сначала он был просто неловким юнцом, потом к этому добавилась тяжёлая работа у Жана-Люка, потом влюблённость в Адама. Когда он понял, что у него нет шансов он несколько раз пытался ходить на свидания, но ни к чему, кроме скучной болтовни и среднего секса, его это не привело. А потом Адам пропал. А сейчас он вернулся и он…блядь он сказал, что не любит Тони, что не сможет влюбиться в него, а теперь он его поцеловал и смотрел с такой нежностью и лю … Тони сидит в кабинете, стиснув голову руками, абсолютно разрушив аккуратность напомаженных волос, но ему плевать, ему нужно выровнять дыхание. С запертой дверью работается лучше, Кейтлин пытается сунуться к нему один раз, но он рявкает так, что стекло трясётся и та обиженно удаляется, бросив на прощание «иногда ты хуже чем Адам». Нет. Нет, это не так. Он никогда никому не изменял, не вовлекал в подсудные авантюры, не давал ложную надежду. Он и не лучше Адама — у него нет никаких кулинарных способностей, он среднячковый сомелье, а все что у него есть это ровная спина чтобы разносить тарелки и бизнес отца, который, как ему кажется он получил только потому, что был единственным ребёнком в семье. Гнилое яблочко, которые нельзя было заменить призовым и потому запечённое в пирог. Впрочем в кулинарных метафорах Тони тоже не силён. Еда есть еда. Ещё Тони не силён в том, чтобы скрывать свою зависть, а потому старается лишний раз не гулять по улицам в июне. Все эти краски, флаги…у него никогда их не было. У него и сейчас их нет. Кейтлин дарит ему на день рождения футболку с надписью «I am the rainbow sheep in the family» абсолютно без задней мысли. Он может назвать её подругой, но о таких острых вещах предпочитает говорить только со своей терапевткой. Футболку он иногда носит по дому, но никогда на улицу. Она красивая и мягкая и помогает смириться. Хотя гордиться нечем. Иногда Тони мечтает, что у него будут настоящие друзья, как раньше, с которыми он сможет как угодно шутить про себя, а они будут смеяться и не смотреть с жалостью. Но доктор Ротшильд самоуничижительные шутки не одобрила бы. Но это правда. Он никчёмный педик и всегда им был. Есть ещё одна причина по которой он никогда не наденет футболку на улицу. Эту или какую-либо другую. Да, Тони не пьёт, не курит, не употребляет наркотики и не прыгает в постель к незнакомым мужчинам. Но когда Тони не топит себя в работе, когда он не может вырубиться от усталости, когда эмоции переполняют, а антидепрессанты не помогают, Тони оставляет на себе порезы, которые иногда превращаются в шрамы. Больше всего их на запястьях, но есть парочка и на бёдрах, и даже на щиколотке. Сейчас на кухне уже никого нет и Адам отсыпается в своём номере после безумных суток. Один он или с Хелен это не важно. Тони всё равно тянется к ящику стола. Это никогда не помогает надолго, но это единственное, что он сейчас может сделать, не разрушая ничего вокруг. Эту привычку он подхватил давно, ещё до встречи с Адамом, но из-за него она только обострилась. Об этом не знает никто, даже отец, особенно он, но когда Адам пропал, когда пошли слухи о его бесславной кончине в Амстердаме, Тони почти убил себя. Скорую вызвал Жан-Люк. О, милый, добрый Жан-Люк, который был ему ближе отца. Интересно, что он бы сказал про эту ситуацию? Сейчас Тони чувствует себя почти как в тот раз. Интересно, а если довести дело до конца, как отреагируют пришедшие утром на работу повара. О чём они подумают? Отца хватит последний в его жизни удар, Макс наверняка что-то сломает, Риз попытается напасть на Адама…… Блядь, Адам. Тони со вздохом берёт аптечку. Пускай Адам отравляет его, он же и даёт смысл двигаться дальше. Он получит третью звезду Мишлен, взойдёт на пьедестал и будет сиять, а верный Малыш Тони будет топтаться в сторонке. Иногда Тони ненавидит себя за раболепство перед человеком, который не имеет к нему таких необходимых чувств. Застегнув манжеты и собрав свои вещи Тони Беларди идёт домой в холодную пустую постель и сухим хлопьям на завтрак — молоко закончилось ещё позавчера. Тони ещё живой и он спокойно идёт, но если на него начнёт падать кирпич, он может и не отступить в сторону. Точно не сегодня. Пока прикосновения Адама ещё горят на нём. Адам плотно проник в него за все эти годы, свил себе уютное гнёздышко в лёгких, построил кухню в желудке и закинул ноги на сердце, давя каблуком. Но никогда ещё он не выжигал так кожу, нет, лучше бы он просто засмеялся, лучше бы подхватил Хелен и закружил в объятиях, лучше бы её поцеловал и глядел на неё, почему ему надо было касаться Тони, так смотреть на него, улыбаться ему. Адам навсегда засел в нём, потихоньку заменяя частички Тони на себя и Тони кажется, что сегодня он оставил очень большой кусок в его номере отеля. Сегодня он будет спать без снов, но с липким ощущением бездны под ногами, проснётся разбитым, выпьет три кружки кофе с сахаром дома и ещё две на работе, будет отвечать на звонки, провожать гостей и не будет думать об Адаме, и он со всем справится, и, хотя бы внешне, всё будет как прежде. Но сейчас. Знать как это могло быть, знать, что он этого никогда не получит. Сейчас он бездумно бредёт домой и даже горящие руки не могут перекрыть боль внутри. Сегодня Адам перешёл, специально ли, случайно ли какую-то черту. Тони справится, он привык собирать себя по кусочкам, просто ему нужно немного больше времени и горсть снотворного. Он не может позволить себе подвести своих подчинённых, Адама, который только получил второй шанс, своего отца. Тони не курит, не пьёт, не трахается напропалую, не нюхает, не втирает, не вводит. Он много работает, иногда берёт в руки лезвие и безоговорочно любит Адама Джонса. И это саморазрушительнее всего.