Monster

Это было похоже на подарок судьбы, на счастливое стечение обстоятельств, на чертов божественный замысел. Нет, господи, я не был хорошим мальчиком в этом году. Да что там говорить, я не был хорошим мальчиком уже последние лет двадцать. Я не протирал штаны, стоя на коленях в церкви по утрам в воскресенье, не переводил старушек через дорогу и не раздавал милостыню нищим. Я грешил как последний сукин сын, и половину из известных смертных грехов можно было считать моими хобби. Я резал глотки своим врагам, рисуя лезвием на горле еще один улыбающийся кровавый рот, я доводил маленьких невинных девочек до ручки, заставляя их шагать с крыши, и наблюдал, как их юные свежие лица обезображиваются, встречаясь с грязным, заплеванным асфальтом, я играл в мерзкие, опасные игры, господи. Так чем я ухитрился заслужить такой подарок? Вот о чем я думал, наткнувшись этим душным майским вечером на распростертое на асфальте, изуродованное тело своего врага. Сначала я решил, что сошел с ума. Ведь какова вероятность, что найдется чудовище, способное превратить в кровавое месиво человека, которого по праву считают самым сильным в Икебукуро? Мне не нужна статистика, чтобы с уверенностью заявить, что такая вероятность была равна нулю. И поэтому я был осторожен с этим подарком небес. Ведь вероятность того, что это очередная ловушка, дурацкая шутка в духе самого Шизуо, или одного из моих дрожайших партнеров по бизнесу, или даже банальная галлюцинация, была намного выше. Хэйваджима был похож на статую распятого Иисуса из христианской церкви: раскинутые руки, венец кровавых отметин на лбу, на руках и обезображенном жестокими ударами теле, и выражение полного спокойствия и идиотской покорности на застывшем лице. Я присел на корточки, чтобы получше разглядеть это его выражение лица, мне хотелось запомнить каждую черту и отпечатать ее в памяти. Мне хотелось достать фотоаппарат и устроить фотосессию, а потом развесить снимки по своему офису и любоваться ими каждый день. Чудовище с лицом ангела. Редкое, удивительное зрелище. Мне никогда не доводилось видеть его таким открытым и беззащитным. Это раздражало. Я чувствовал себя мальчишкой, у которого уличные хулиганы отобрали любимую игрушку и умудрились сломать ее. Мой сломанный, поверженный ангел зашевелился, и из его разбитых, покрытых кровавой коркой губ, донесся тихий, хриплый стон. Никогда бы не подумал, что человек, вытесаный из камня и стали, умеет издавать такие жалобные звуки. Сегодня день сюрпризов. Нужно обвести его красным в своем календаре. Что должен сделать человек, обнаруживший в подворотне жертву уличной драки? Он должен позвонить в скорую, вызвать полицию и попытаться оказать первую помощь. Я не был законопослушным гражданином, вовремя платящим налоги, возможно, именно поэтому меня не мучили угрызения совести, когда я обшаривал карманы своего заклятого врага и когда, молчаливые парни в темной одежде, приехавшие по моему звонку, под моим чутким руководством погрузили его в компактное черное авто. Это так увлекательно, словно наши игры перешли на новый уровень. Сначала, несколько лет подряд, мы говорим только о том, как ненавидим друг друга, я кидаю в него ножи, желая увидеть, как он истекает кровью, а он прикладывает все усилия, чтобы свернуть мне шею, а теперь он лежит на кровати, такой спокойный и умиротворенный, будто смотрит яркие цветные сны, а не пребывает в тяжелом полуобморочном состоянии под влиянием вколотых ему моими молчиливыми друзьями сильнодействующих обезболивающих препаратов, а я хозяйничую в его квартире, словно мы женатая семейная пара, и мои вещи давно лежат в шкафу рядом с его, у нас общие счета и совместные планы на будущее. Кто бы мог подумать, что у моего персонального монстра пунктик на чистоте? Кухонный стол по стерильности может соперничать с операционным, краны в ванной надраены до такого блеска, что я с легкостью могу увидеть в них свое отражение, а вещи на полках в шкафах разложены идеальными ровными стопками. Я с интересом обшариваю каждый шкафчик, и у меня даже есть для этого правдоподобный повод: я решил поиграть в сердобольную, заботливую сиделку, ухаживающую за тяжелобольным. Все, что требуется моему больному, это бинты с ватными тампонами, перекись водорода, еще пару ампул обезболивающего и невероятная удача, чтобы его безолаберная сиделка не перепутала анальгин с морфином. Хотя какой к черту морфин, если до сих пор мне не удалось обнаружить в этом идеально чистом жилище даже жалких таблеток аспирина. Я чувствовал себя разочарованым. Ведь у каждого человека есть свои грязные тайны, вещи, которые он скрывает от посторонних глаз, секреты, о которых никому не суждено узнать. Какие тайны скрывает Хэйваджима Шизуо? Отличный заголовок для первой полосы местной газеты. Правый карман жег телефон с функцией видеокамеры, и я был полон энтузиазма для того, чтобы разузнать все его грязные тайны. Я был бы не удивлен, если бы нашел в его шкафу костюм горничной или наручники с плетью, если бы обнаружил пакетик с белым порошком под его матрасом или детское порно под подушкой. Но вот уже пол часа я не мог найти ничего. Ни журналов с обнаженными девушками на обложке, ни полупустых бутылок саке в холодильнике, ни книг и дисков, я даже не мог обнаружить чертову аптечку. В этой квартире не было ничего, что бы говорило о пристрастиях ее владельца. Он не делился с этими стенами своими чувствами и переживаниями, он не вешал фотографии друзей в рамках на стену и не заглушал собственные мысли музыкой или алкоголем. Его дом был похож на гостиничный номер. Холодный, пустой, необжитый. Я включил чайник и полез в кухонный шкафчик в поисках сахара. С пустых, вычищенных полок на меня смотрела небольшая пластиковая коробка с красным крестом. Он разбавляет чай глюкозой, или пьет его вприкуску с седативными? Хозяин квартиры не оставил мне ни одного предмета, который мог бы заинтересовать меня, или заставить работать мою богатую фантазию, и мне оставалось лишь развлекать себя риторически и вопросами. Я прихватил аптечку и, выключив чайник, направился к Шизуо. Расскажи мне, что тебе снится, спящая красавица? Твое дыхание такое тихое и ровное, со стороны почти не заметно, как вздымается твоя грудная клетка, когда ты втягиваешь в легкие воздух, и мне хочется поднести зеркальце к твоим губам, или прикоснуться пальцами к твоему запястью, чтобы убедиться, что ты жив. Я вытряхиваю аптечку прямо на пол у его кровати, рискуя разбить ампулы, которые должны там оказаться. Но там нет хрупкого, бьющегося стекла. Там нет ни таблеток, ни бинтов, ни ваты, или йода, там нет ни одного шприца. Из маленькой, невзрачной пластиковой коробки на пол сыплется ворох фотографий. Они кружатся в воздухе, словно причудливые, разноцветные бабочки, завораживая меня необычными узорами своих глянцевых крыльев, они оседают на пол, я опускаюсь на него следом за ними, и осторожно, словно боясь спугнуть, тяну к ним свои руки. Глупая спящая красавица, зачем ты заперла их в этой пластиковой тюрьме? Ты хотел убить их, признайся, и вместе с ними убить все свои воспоминания? Я беру в руки первую попавшуюся фотографию. На ней два юных темноволосых мальчика. Один из них, тот что по выше, в очках, одаривает фотографа чудесной, беззаботной улыбкой, другой, словно случайно попавший в кадр, вскидывает руку к лицу, пытаясь закрыть его. Обычная фотография времен старшей школы. Кажется, Шинра совсем не изменился за эти годы. Этот недалекий докторишка умудряется улыбаться в любой ситуации, при том так открыто и широко, что мне иногда становится дурно. Мне хочется поскорее отложить эту фотографию, перевернуть ее обратной стороной и забыть о ее существовании, но вопреки этому навязчивому желанию, я продолжаю вглядываться в запечатленные на снимке лица. Я не сразу узнаю себя во втором мальчике. Я не помню на своем лице такого усталого, озлобленного выражения. Я вообще не могу вспомнить себя такого: худого, взьерошенного, помятого и болезненно сгорбленного. Я похож на воинственного маленького воробья, выжившего в схватке с уличным котом. Пальцы закрывающей лицо руки испачканы алыми пятнами. Внезапно меня озоряет. Я помню этот день. День нашей первой встречи с Шизуо. Уже на третьей минуте знакомства он пообещал убить меня, а на седьмой запустил в меня стоящий у ворот школы дорожный знак. Он слегка задел меня тогда. Признаться честно, я не ожидал, что в этой идиотской, скучной школе найдется хоть один человек, способный заинтересовать меня. Так у нас есть общие воспоминания, Шизу-чан. Как неожиданно. Где-то в груди, под клеткой ребер стало на удивление тепло, мне захотелось сложить фото пополам, спрятать в свой карман и унести его из этого дома, освобождая из душной пластиковой тюрьмы. Никогда бы не подумал, что я могу быть таким сентиментальным. Хорошо, что никто не видит меня в этот момент. Мне было бы стыдно за себя. Фотография выпала из разжатых пальцев для того, чтобы освободить место следующей. Фото выпускного класса. Этот отвратительный день я тоже прекрасно помню. Учитель практически силой заставил меня участвовать в этом фарсе, стоять в середине второго ряда и не моргать. Возможно, поэтому моя улыбка была такой кислой, а вид таким замученным. Стоп. Фото с жалобным шорохом сминается тонкими пальцами, и лица на нем смешно искажаются. Группа улыбающихся юношей и девушек становится похожа на цирковых уродцев. Откуда у Шизуо фотография моего выпускного класса? Конечно, можно допустить, что это фото Шинры, ведь мы учились в одном классе, но зачем оно ему, если самого докторишки на нем нет? Я отлично помню, что он отсутствовал в тот день. Может, Шизу-чан был тайно влюблен с одну из моих однокласниц? Я щурюсь, вглядываясь в их юные, привлекательные лица. Кажется, мой острый нюх почуял что-то интересное. Может, мне посчастливилось наткнуться на трагическую историю любви? В нашем классе было 12 девушек, и я не помнил имя ни одной из них. Я слишком редко появлялся в школе, учеба мало меня интересовала. "Кто владеет информацией - владеет миром." У самого известного информатора в Икебукуро не хватало информации. Какая ирония. Ну же, дай мне хотя бы одну подсказку, спящая красавица. Я отвожу взгляд от фотографии, утыкаясь им в пол и замираю потому, что у меня перехватывает дыханье. Обрывки воспоминаний, тщательно собранные мною за последние минуты мгновенно исчезают из моей головы, вытесненные новой, поразительной мыслью. Какого черта? С одной из рассыпанных по полу фотографий на меня смотрит собственное лицо. Снова. Словно дежавю. Я и две моих надоедливых, неугомонных сестрички. Лица взяты крупным планом, и фото выглядит немного смазаным. Готов поклясться, его сделала Курури на фотоаппарат, который я подарил ей на день рожденья. Да, я прекрасно помню, как она делала пробное фото. Какого черта тут происходит? Хаотично разгребая руками ворох фотографий, склоняюсь к этим застывшим во времени беспорядочным обрывкам воспоминаний и пытаюсь проглотить застрявший в горле комок, который мешает мне спокойно дышать. На каждой из фотографий я вижу собственное лицо. Я словно смотрюсь в осколки разбитого зеркала и в каждом из осколков вижу свое отражение. Я не любил фотографироваться, не вставлял понравившиеся фото в рамки и не развлекал друзей рассказами вроде: "вот это я на море", или "вот тут мне всего 4, а здесь я с аттестатом об окончании школы." Невероятно, что за всю мою короткую и совершенно бесславную жизнь накопилось столько моих фотографий. Из этих маленьких глянцевых кусочков бумаги можно было составить комикс с названием "Жизнь Орихары Изаи". Браво, спящая красавица, тебе удалось удивить человека, который думал, что знает о людях решительно все. Я с легкостью мог бы представить, что Шизуо коллекционирует марки, прикалывает к бархату бабочек или подкармливает бездомных собак, но это его хобби оказалось намного интересней. Казалось, я прирос к полу, и эти дурацкие фотографии прилипли к моим пальцам. Я знал Шизуо со средней школы, и я бы соврал, если бы сказал, что это было самое приятное знакомство в моей жизни или что многим обязан ему. Мне никогда не нравился этот грубый, нелюдимый мальчишка, готовый вспылить по любому поводу. Однокласники шарахались от него, они слишком хорошо знали, что бывает, если попасться на глаза Хэйваджиме, когда он не в духе. Казалось, что его это устраивает. У него не было друзей. У него не было никого, кроме его апатичного брата и этого сумасшедшего докторишки. Каково жить, зная, что никого не сможешь подпустить к себе, знать, что у тебя не будет близких друзей или любимой, потому что ты понимаешь, что однажды не сможешь сдержаться и, сделав им больно, будешь сожалеть о содеянном всю жизнь? Я вскинул голову и задумчиво вгляделся в лицо Шизуо, пытаясь отыскать там ответ на свой вопрос. Оно было все так же безмятежно и спокойно. Тебе так хорошо в твоем царстве снов, спящая красавица. Может, мне вколоть тебе тройную дозу снотворного, чтобы ты смог остаться там навсегда? Я растеряно перебираю фотографии, словно надеясь, что что они могут внезапно исчезнуть. Когда это началось? Может, еще в школе? Он, как преданный фанат, коллекционировал мои фото, или, какой-то бесстрашный и весьма глупый знакомый подарил ему эту коллекцию на день рождения? Может, приходя вечерами домой, он доставал мое изображение и рассказывал ему о всех событиях, произошедших с ним за день, радуясь что его идеальный слушатель так не похож на свой прототип? Ведь он не перебивает, не отпускает колкие замечания в его адрес и не кидает в него ножами. Или, ложась спать, он клал фото на подушку рядом с собой, чтобы не чувствовать себя одиноким? А может, он тайком втыкал в них булавки или кидал дротики? Мне становится трудно дышать, я облизываю пересохшие губы и хмурюсь, изучая его спящее лицо. Слишком много вопросов, не имеющих ответа. Ты единственный человек, которого я не могу разгадать, Шизу-чан. Наверное, именно за это я тебя ненавижу. Откуда в тебе столько силы? Судьба неустанно втаптывает тебя в грязь, а ты продолжаешь терпеть это. Я не раз пытался проверить твою волю на прочность, но Бог так старался, создавая тебя. Ты вытесан из камня и стали. Тебя невозможно сломать. Я перебираюсь ближе к кровати и устраиваюсь в изголовьи своего монстра. Сегодня вечер откровений. Мы впервые так близко, и мне не хочется бежать или приставить к его горлу нож. Он может быть замечательным собеседником, когда молчит. Я могу сам приглашать себя к нему в гости, наливать себе чай, смотреть дом и его потрясающую коллекцию моих фото. А ему всего лишь нужно давать на все это свое молчаливое согласие. Идеальные отношения. Я перебираю пшеничного цвета волосы, расчесывая пальцами слипшиеся от запекшейся крови пряди, и пытаюсь сосредоточиться, прислушиваясь к рваному ритму собственного сердца. Может, мне тоже стоит сделать пару его фотографий на память? "Мой заклятый враг в состоянии беспамятства." Фото как раз в духе Орихары Изаи. Кончики пальцев скользят вдоль щеки, осторожно обводя кровавую ссадину и очерчивая линию скул, останавливаются на подбородке. Думаю, мне пригодилось бы это фото лет через двадцать. Я мог бы искренне улыбаться ему, как лучшему другу. А может быть, даже смог бы всплакнуть, жалея, что за за все годы, что мы были знакомы, нас не связывало ничего, кроме ненависти. - Что было бы с нами, если бы мы не стали врагами? - склоняюсь к твоему лицу, для того, чтобы собрать кончиком языка кровь с разбитой скулы. Я всегда мечтал попробовать кипящую в тебе ненависть на вкус. Я чувствую на языке солоноватый привкус и припадаю губами к горячей коже. - Мы не могли не стать врагами, блоха. Когда ты успел очнуться, спящая красавица? Действие лекарства подошло к концу, или тебя разбудил мой поцелуй? - Почему? - Потому, что мне хочется переломить тебе позвоночник, когда я вижу твою наглую физиономию. И будь уверен, я бы непременно сделал это прямо сейчас, если бы мог пошевелиться. - он сломлен и разбит, но в его голосе по прежнему чувствуется присущая ему сила и ярость. Как удачно, что у него переломаны кости. - Тогда зачем тебе мои фотографии, Шизу-чан? - мой голос полон яда. Я обвожу рану на скуле языком, и он морщится от отвращения. Ему противны мои прикосновения, или мои слова задели его болевую точку? Он молчит, и я краду у него то время, которое он тратит на раздумья, для того, чтобы мелкими поцелуями описать полукруг от скулы до уха, зарыться в спутанные волосы и вдохнуть терпкий коктейль из запаха крови и пота. - Я даже не знаю, что более унизительно: говорить с тобой о моей личной жизни и моих интересах, или терпеть твои поцелуи. - рычит он, и я прячу в его волосах улыбку. - Ты похож на сталкера, Шизу-чан - нагло улыбаясь, шепчу ему в самое ухо в надежде еще больше разозлить. Его глаза, горящие ненавистью никогда не были так близко к моим, я хочу поближе познакомиться с этим яростным пламенем, которое плещется в их глубине. Мои губы неторопливо спускаются вдоль шеи и прижимаются к едва заметной под кожей вене, считая его учащенный пульс. - Скажи, может фотографии нужны тебе, чтобы сделать мой алтарь? - он скрипит зубами и пытается пошевелиться, чтобы стряхнуть меня с себя. Не выйдет. Блоха присосалась к его шее и теперь пьет его кровь. - Только ты своим извращенным умишком мог додуматься до такого. - цепляется пальцами за одеяло, и я слышу треск ткани, когда оставляю на его шее небольшой, аккуратный засос. - Ну конечно, Шизу-чан. Знаешь, у меня уже есть твой алтарь. - смеясь, задираю футболку и стаскиваю ее через голову, демонстрируя ему кривой белый шрам, пересекающий кожу чуть ниже ключицы. - Это ты оставил мне в день нашего знакомства. Я был настолько небрежен, что позволил тебе попасть в меня дорожным знаком. Помнишь? - он хмурит брови, и я поворачиваюсь боком, открывая другой, совсем свежий шрам на правом боку. - А это всего месяц назад. Открытый перелом ребер не самая приятная штука, знаешь ли. - ухмыляюсь, глядя, как он хмурит брови и совсем по-детски закусывает нижнюю губу. - Хочешь увидеть еще, или этого достаточно? - расстегиваю пуговицы на его пропитавшейся кровью рубашке и, устроившись сверху, вытягиваюсь на нем, прижимаясь к его горячему телу. - Все мое тело - алтарь твоей ненависти, Шизу-чан. Я трусь об его бархатную, слегка загорелую кожу, и из едва затянувшихся ран снова начинает сочиться кровь. Интересно, чувствует ли он ту же боль, что чувствовал я, когда они начинают кровоточить? Шизуо морщится и облизывает разбитые губы. - Ты извращенец, Орихара. - он говорит тихо, но его слова отдаются в моей голове глухим, болезненно громким эхом. Он говорит, что я извращенец, а я слышу: "Ты гнилой, мерзкий, пропащий человек. Я боюсь подумать, что меня может связывать что-то с таким ублюдком, как ты." Какого дьявола, Шизуо? Я почти признался, что такой же ненормальный, как ты. Что я тоже думаю о тебе чаще, чем мне хотелось бы думать о человеке, которого я считаю своим врагом, что я повторяю твое имя и скалюсь, как раненный зверь, каждый раз, когда нанесенные тобой раны начинают ныть. А когда они заживают, я снова подставляюсь под удар, чтобы не было соблазна забыть тебя и начать жить спокойной, тихой жизнью. Мне казалось, что мы с тобой члены закрытого клуба душевно больных. Посмотри, мы похожи, как капли воды. Ты такое же чудовище, как и я, ты так же невыносимо уродлив внутри, люди тоже шарахаются от тебя, как от больного проказой, и шепчутся за твоей спиной. Из моей груди вырывается смех, больше похожий на надрывный, болезненный кашель. Внутри меня что-то умирает, и мне кажется, что если я продолжу смеяться, то вскоре мне удасться отхаркнуть ошметки своего разорванного сердца. Я царапаю его живот, впиваюсь ногтями в эту мягкую живую плоть, мне хочется вскрыть его раны и запустить под кожу свою ненависть и жаркую, колючую боль. Ее слишком много для меня одного, давай разделим ее на двоих. - А еще, Изая... - зачем он напрягается, пытаясь пошевелить сломанными руками? Хочет придушить меня сейчас, пока я так открыт и беззащитен? Это было бы самое удачное решение. Убить меня в тот момент, когда я осознал, как на самом деле привязан к нему. Пожалуйста, избавь меня от осознания собственной ничтожности. Я расслабляюсь и вытягиваюсь, подставляясь под удар. В этот момент я выгляжу как доверчивый маленький котенок, который тянется к хозяину, ожидая, что тот почешет его за ухом. Тяжелая, словно целиком вылитая из свинца, ладонь опускается мне на затылок, пальцы ерошат непослушные волосы, и мне хочется щуриться от удовольствия и мурлыкать. - ...ты идиот. - я безвольно роняю голову на его грудь и с удивлением наблюдаю, как мир расплывается перед моим взором. - Идиот? - когда я успел превратиться в заведенную куклу, умеющую только повторять чужие слова? - Да, идиот. Чего ты ожидал? Что я признаюсь тебе в любви и скажу что хранил твои фотографии потому, что ты мне дорог? - раздраженно произносит он и чуть сжимает мои волосы на затылке. Почти не больно, и уж точно не так сильно, как я того заслуживаю. - Посмотри на меня, Изая. - он тянет меня за волосы, заставляя поднять голову и взглянуть в его лицо. - Разве я похож на человека, который умеет любить? На человека, который легко заводит друзей или меняет подружек, как перчатки? Я качаю головой в ответ, размышляя о том, что он вообще мало похож на человека. Шизуо - опасное дикое животное, добровольно запершее самого себя в клетке. Все эти годы я дразнил его, и иногда ему удавалось задеть меня, просунув когтистую лапу сквозь прутья. А теперь я отогнул их, забрался внутрь и глажу его по загривку, надеясь, что произойдет чудо, и я останусь жив. - Ты боишься, да? - выдыхаю я, и когда цепкие пальцы отпускают мои волосы, тянусь к его губам. - Что я могу стать тебе близок? - заглядываю в глаза, стараясь прочитать в них ответ еще до того, как он его произнесет, и касаюсь языком его разбитых губ. Поздно, Шизу-чан, я и так слишком близок к тебе. Еще немного, и я врасту в твое тело, а ты даже не сможешь этому помешать. Тебе придется сменить место жительства, выбросить эту мебель и собственную одежду, а еще содрать с себя кожу, если ты хочешь полностью стереть воспоминания о моем прибывании здесь и нашем нелепом разговоре. - Меня пугает, что ты относишься к попыткам оттолкнуть тебя, как к проявлениям моей привязанности. - Он выдыхает сигаретной горечью в мои губы, и я давлюсь собственным нервным смехом. Меня тоже это пугает. Но еще больше меня пугает то, что все это может закончиться. - Я не хочу тебя видеть. Ты же знаток человеческих чувств, Орихара. Почему ты не можешь понять банальных вещей? - в его голосе снова сквозит раздражение. Наверное, потому, что тяжело анализировать ситуацию, когда чудовище, поселившееся в грудной клетке, безжалостно сдавливает мое хрупкое сердце, грозя разорвать его. Тебе придется подождать, пока оно насытится моей кровью и моими страданиями. Возможно, после этого я смогу дать тебе достойный ответ. - Разве я ошибаюсь? - голос похож на змеиное шипение. Мои обиженные слова проскальзывают ему в самое горло, и он хрипит, рискуя задохнуться - Верно, ты не умеешь любить. Ненависть - единственное чувство, на которое может быть способен такой монстр, как ты. - стараюсь, чтобы это звучало как приговор. Мне так хочется вернуть ему слова о моей извращенности, и я извиваюсь, припечатывая Шизуо убийственно острыми фразами к его ложу, чтобы они еще долго не давали ему возможности почувствовать себя полноценным. - Поцелуи, свиданья и прогулки под луной не для тебя. Все, на что ты способен, это разрушать и оставлять шрамы. - мои холодные тонкие пальцы скользят вдоль обнаженной груди и живота и впиваются в бедра, заставляя их обладателя вздрогнуть от этих ледяных прикосновений. - Тебе кажется это странным, правда? Что я не бегу от тебя в страхе, как остальные, даже если ты ломаешь мне кости. - ладонь осторожно ведет вниз, повторяя изгиб бедра, и мне удается поймать губами его тихий, скомканный вдох. - Шизуо... Не бойся, я не уйду. Даже если ты станешь причинять мне еще больше боли, я каждый раз буду возвращаться. Я знаю, что он продолжит отталкивать меня даже после этих слов. Знаю, что уже через пару дней он снова запустит в меня очередной автомат с газировкой, и я стану кидать в него ножами. Но это не значит, что мои слова ничего не изменили. Внутри него тоже живет злое, голодное чудовище, и когда люди смотрят на него, они видят только этот звериный оскал. Я вижу больше. И я не покину эту клетку. Я продолжу гладить своего монстра против шерсти, даже рискуя остаться без руки. Он не дышит. Я больше не чувствую, как вздымается грудь на вдохе, и когда его губы прижимаются к моим, мне на секунду кажется, что он решил отобрать у меня кислород, высосать всю мою жизнь и оставить мое посиневшее тело корчиться в судорогах на полу у его кровати. Иначе как объяснить то, что от этого неуклюжего поцелуя у меня из легких выбивает весь воздух, и я внезапно забываю, как нужно дышать? Шизуо целуется как злой, голодный пес: он кусает мои губы и рычит от пьянящего запаха крови. Мой рот становился все больше похож на кровавую рану, но это меня не волнует. Меня волнуют его неуклюжие, горячие руки, не смотря на боль и переломанные кости, с отчаянным упорством ласкающие мою спину и поясницу, касающиеся виднеющегося под кожей хрупкого остова ребер, заставляющие извиваться, выгибаясь навстречу их грубым касаниям. Это так странно, больше не чувствовать себя одиноким. Если бы я выбросил все свои фотографии в мусорный бак, а сам остался здесь, рядом с ним, смог бы он с этим смириться? Дрожащие, негнущиеся пальцы расстегивают его брюки и ловко проскальзывают под резинку боксеров. Его руки с силой сжимают мои ребра, и я вскрикиваю от боли. Смог бы он возвращаться по вечерам домой, зная, что я жду его здесь? Стал бы он приходить сюда чуть чаще, чем только для того, чтобы уснуть на несколько часов? Смог бы он наполнить этот дом нашими общими воспоминаниями? Мой язык скользит по его подбородку вниз, вдоль шеи по кадыку, к небольшой ямочке между ключиц, оставляя за собой влажную дорожку. Пальцы обхватывают член, надавливая на выступившие вены, и слегка сжимают напряженные яички. Он судорожно сглатывает и до боли царапает мои ягодицы, рискуя вместе с одеждой содрать мою кожу. Я помогаю ему, легко расставаясь с брюками и бельем, позволяя растерзать свою тонкую нежную плоть. Что бы он сделал, если бы я однажды появился на пороге его дома со стопкой любимых книг и шахматами под мышкой? Если бы однажды я потеснил его вещи в шкафу своими? Смог бы он променять на меня свое одиночество? Смог бы научиться не причинять мне боль? Я продолжаю задаваться вопросами, на которые никогда не получу ответа. Он разводит мои ягодицы, грубо касаясь пальцами ануса, и я набираю в легкие воздух для нового жалобного стона. Сжимая головку его члена, пачкаю пальцы в смазке, он пытается приподнять бедра, чтобы толкнуться в мою ладонь, и рычит от боли, которая пронзает его сломанное тело. Мне нравится, что его движения приносят ему боль. Я чувствую ее. Чувствую, как она течет по его венам и сочится из его пор, как она заставляет его дрожать, сжиматься, хрипеть и кусать губы. Я чувствую, как она проникает в меня вместе с его пальцами, и я откидываюсь назад, насаживаясь на них, потому что хочу сильнее почувствовать ее внутри себя. Я хочу, чтобы он отдал ее мне всю, и когда он вынимает из меня пальцы, я удобней устраиваюсь на его бедрах, раздвигая ноги, и развожу пальцами ягодицы, насаживаясь на член. В горле застревает крик, боль, пронизывающая меня, мешает дышать, и мне остается лишь тяжело опереться ладонями на грудь моего монстра и тихо всхлипывать. Скажи, я бы поднял твою самооценку, если бы сказал, что ты мой первый мужчина? Какое выражение я бы увидел на твоем лице, если бы сказал, что ни с одной из моих подружек я не чувствовал себя таким открытым, таким слабым и уязвимым, но одновременно таким нужным? Что я ни с кем не чувствовал себя самим собой. Растерянность? Самодовольство? Раздражение? А может, мне посчастливилось бы увидеть на твоем лице все эти чувства одновременно? Может, зная это, ты был бы более аккуратным и нежным, и не стал бы так торопливо и требовательно надавливать на мои бедра, заставляя полностью насадиться на твой член? Ногти вспарывают мою кожу, оставляя рваные кровоточащие отметины, и от раздирающей меня боли все окрашивается красным. Я запрокидываю голову, чтобы вместе со стоном выдохнуть эту жгучую боль, и начинаю двигаться, лишь сильнее сжимая его внутри себя. У меня не возникает ощущения болезненной извращенности происходящего. Мне не хочется сбежать или выхватить из кармана нож, и небрежным движением распороть его грудную клетку, чтобы убедиться, что у этого монстра действительно есть сердце. Я уверен, что сейчас я на своем месте. Его ненависть должна принадлежать мне, я буду поить ее своей кровью и, возможно, наступит время, когда мне удасться приручить ее, и она, урча, ляжет у моих ног. Она не должна разрушать Шизуо, поедая его изнутри. Она должна быть моей. Я почти растворяюсь в ней, поэтому когда его ладонь обхватывает мой член, и тело внезапно пронзает удовольствие, я удивленно распахиваю глаза, и в панике пытаюсь оттолкнуть его руку. Что угодно, только не жалость. Он угрожающе, недовольно рычит, и мне остается лишь слабо скулить и кусать свои истерзанные губы, растворяясь в его неумелых, грубых ласках. Он кончает первым. Я успеваю почувствовать как его горячая, густая сперма наполняет меня изнутри, успеваю услышать его крик, и почувствовать, как все его тело дрожит в судороге. Почти сразу оргазм накрывает и меня самого, и я кончаю в руку Шизуо, как последний идиот, выкрикивая его имя в воздух, наполненный пряным запахом мускуса и потных тел. После наступает пустота. Я отключаюсь, опустошенный этим торопливым и страстным сексом. Так неосмотрительно и так не похоже на меня: потерять бдительность в постели своего врага. Первое, что я чувствую, когда прихожу в себя, это его руки, сжимающие меня в капкане своих крепких обьятий. Я не хочу шевелиться или открывать глаза. Мне даже не хочется дышать, и я совсем не прилагаю усилий, чтобы признаться себе в том, что хочу остаться в этих уютных, теплых обьятьях так долго, как это возможно. Может быть, целую вечность. Непозволительная слабость. Я напряженно прислушиваюсь к его дыханию, убеждаясь, что произошедшее выматало его настолько, что он снова погрузился в сон. Лишь полностью уверенный в этом, я позволяю себе открыть глаза и выскользнуть из его обьятий. У меня нет времени, чтобы привести себя в порядок или смыть со своего тела сперму и кровь. Если быть честным, я и не хочу этого. Я ухожу из его дома с новыми трофеями, и мне плевать, что в этой битве я вышел проигравшим. Бесшумно одеваюсь, собираю с пола разбросанные фотографии, вновь запирая воспоминания в их пластиковую клетку, и напоследок ласково глажу спящего монстра по щеке. Еще нескоро мне доведятся такая возможность. Нескоро? Возможно, это значит никогда. Я покидаю дом Шизуо, когда небо на востоке уже начинает светлеть. В этот час Икебукуро выглядит мертвым. На улице нет ни души, и в городе царит непривычная тишина. Не самое удачное время для телефонных разговоров. Но почему меня должно это волновать? Я прислоняюсь спиной к шершавой стене дома, и, включив телефон, набираю номер Шинры. Он берет трубку на середине первого гудка, и я даже не успеваю удивиться почему этот сумасшедший не спит. Динамик разрывает громкое, истеричное "алло". - Какого черта ты так орешь? - морщась, зажимаю телефон плечом и перехватываю свободной рукой коробку с красным крестом на боку. - А какого черта ты выключил телефон? Я названивал тебе всю ночь! - он кудахчет, как любящая женушка, заподозрившая своего гулящего мужа в измене. Это так смешно, что мои губы невольно растягиваются в улыбке. - Я бы спросил, зачем я так срочно понадобился тебе посреди ночи, но так уж вышло, что твои проблемы сейчас меня мало интересуют. Шизу-чан... - Ты знаешь, где он?! Я так и знал, что во всем замешан ты! - кто учил его вежливости? Когда-нибудь я прочитаю ему лекцию о том, как не прилично перебивать человека во время разговора. - Я лучший информатор в Икебукуро, все знать - моя профессия. - Единственное, чего я не знаю, так это то, зачем всего каких-то пол часа назад я с остервенением занимался сексом со своим заклятым врагом, и то, почему он отвечал мне поцелуями на мои глупые слова. Усмехаясь своим мыслям, выхожу на дорогу в надежде в столь ранний час поймать такси. - Не делай из меня дурака, Изая. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. - меня смешит его сердитый тон - Вчера он нарвался на разборку с "Синими квадратами" в Синдзуку. Том говорит, что по твоей вине его сильно избили. Он ушел позвать помощь, а когда вернулся, ни этих бандитов, ни Шизуо уже не было на месте. Как интересно. Я задумчиво скребу подбородок большим пальцем, рассеянно оглядываясь по сторонам. "Синие квадраты". Я шел на встречу с главарем банды, когда обнаружил Шизу-чана. Ни за что не поверю, что Шизуо приспичило совершить прогулку по злачным местам Синдзуку, именно в то время, когда у меня была назначена встреча. Так что же он там делал? - Слушай, если у тебя был плохой день, это не моя вина. Я оказал услугу твоему вспыльчивому дружку и транспортировал его изрядно помятую тушку до дома. - фыркаю в трубку и, зябко поеживаясь, поднимаю воротник куртки. Куда подевались все эти чертовы такси, когда они так нужны? В трубке на несколько секунд повисает напряженное молчание. Я почти слышу, как в голове у моего недалекого друга крутятся винтики, и словно наяву вижу, как вытягивается его лицо, когда он осознает, что я только что произнес. Ну же, соображай быстрее, Шинра. - Ты... Что? Он жив? - Шинра понижает голос до испуганного шепота, и мне остается только догадываться, что пришло в его дурную голову. - Жив. И чувствует себя весьма неплохо для человека, избитого бандой неадекватных ублюдков. - я поворачиваю голову в сторону дома Шизуо, пытаясь найти взглядом окна его квартиры на третьем этаже. - Сейчас он спит. - Изая... - в голосе звучит недоверие. Этот паршивый докторишка слишком хорошо меня знает, чтобы поверить, что я так просто оставил Шизуо в покое. - Что ты с ним сделал? Ты ведь не накачал его какой-нибудь дрянью? - слыша это, я брезгливо морщусь. Нет, я бы не позволил себе опуститься до такой банальщины. Я лишь вколол ему пару кубов снотворного, пока вез домой, чтобы он не очнулся раньше времени. Надо сказать, я оказался весьма доволен тем, что оно не оказало должного эффекта. - Нет, - качаю головой, словно Шинра может меня видеть, но мне бы хотелось, чтобы ты приехал, осмотрел его и подлатал немного, если в этом будет необходимость. - С каких это пор ты печешься о его здоровье? - Шинра не на столько глуп, чтобы поверить во внезапный приступ альтруизма. Увы, сложно стать добряком, если всю жизнь портил людям жизнь. - И почему ты позвонил только утром? Меня начинает бесить его дотошность. - Потому что ночью мы обсуждали нашу совместную жизнь и занимались страстным сексом. - фыркаю я, мысленно прикидывая, как поскорее закончить этот глупый разговор. - У меня нет времени на пустую болтовню. Приезжай, если хочешь помочь. - говорю я и кладу трубку, для того, чтобы набрать другой номер. Мне кажется, что я упустил нечто важное. Например: какого дьявола вчерашним вечером Шизуо забыл в Синдзуку. Я был твердо намерен это узнать, и меня совершенно не заботило, спят ли главари бандитских группировок в пятом часу утра. Зло не дремлет, лишний раз убедился я, уже на втором гудке услышав бодрый голос Рю Ямомото. - Рю-сан? - деловым тоном пропел я - простите, что беспокою вас в столь ранний час. Наша встреча вчера сорвалась, и... - Кого я слышу. Изая. Везучий сукин сын. - от его голоса по спине пробигают противные, липкие мурашки. - Не ожидал снова услышать твой голос. Тебе чертовски повезло вчера не явиться на встречу. - Что произошло? - хмурюсь, пытаясь уловить в его голосе хоть ноту угрозы. - Кто-то слил информацию о наших точках сбора "Долларам", и вчерашней ночью они устроили нам разгром. Мои парни подумали на тебя, сам понимаешь... Они хотели снести тебе башку за такие дела. - он на пару секунд замолкает, подбирая слова, и за это время я успеваю продумать план срочного бегства из города. У "Синих квадратов" слишком влиятельные покровители, и если кто-то решил меня подставить, то не исключено, что в ближайшие сутки меня найдут и без лишних разговоров пустят пулю в лоб. - Не беспокойся, мы вычислили предателя. Это оказался один из наших, отошедший от дел. - этим утром мне определенно везло - И... Извини, что помяли твоего дружка. - Дружка?.. - Замечаю, как в квартире на третьем этаже пошевелилась штора, и хмурю брови, напряженно вглядываясь в окно. - Ну, того... В костюме бармена. Он хотел прогнать нас с улицы, но когда услышал, что мы пришли по твою душу, как озверел. Здорово надрал моим ребятам задницы - ухмыляется он в трубку, и я с удивлением понимаю, что это его забавляет. - Я думал, ты слишком скользок и ненадежен, Изая. Удивительно, что есть люди, готовые за тебя заступиться. Меня это удивляет едва ли не в миллион раз сильнее. - До встречи, Орихара. - говорит он, и я кладу трубку как раз вовремя, для того, чтобы увидеть в окне бледное лицо Шизуо, обрамленное растрепанными светлыми волосами. Ощупываю взглядом его разбитые губы, пересеченную свежим шрамом скулу, соблазнительно открытую, беззащитную шею, покрытую синяками и шрамами грудь, словно пытаюсь разглядеть на его коже отпечатки собственных пальцев. Я смотрю на него и чувствую, как во мне закипает гнев. Мне едва удается удержать себя от того, чтобы вернуться и отчитать его, как непослушного ребенка, надавать пощечин или запустить нож в его дурную голову. Какого черта ему вздумалось играть в благородного рыцаря и кидаться в драку, спасая мою шкуру? - Идиот. - шепчу одними губами и качаю головой. Я слышу сзади шорох шин и поворачиваюсь, как раз вовремя, чтобы увидеть проезжающее мимо такси. Успеваю махнуть рукой, и в тот момент, когда оно останавливается возле меня, в моей руке начинает вибрировать мобильный. Я бросаю взгляд на номер, высветившийся на экране, и тут же вновь нахожу взглядом фигуру в окне третьего этажа. Мы почти синхронно подносим мобильные к уху. - Я убью тебя, блоха. - слышу в трубке его хриплый, угрожающий рык, и губы невольно растягиваются в улыбке. Прижимаю к груди пластиковую коробку с коллекцией собственных фото и, хлопнув дверью, сажусь в автомобиль. Я тоже люблю тебя, Шизу-чан.