Я не дам тебе умереть...

      Я лежу в своей комнате и никак не могу уснуть… Из окна доносится пение цикад, голубой свет луны пробивается, падая на мою постель. За эти дни произошло слишком много, слишком много… Вся моя прежняя размеренная запланированная жизнь гейши: приёмы, чайные церемонии, беседы с влиятельными господами, танцы, обучение искусствам — осталась позади. Смогу ли я снова быть гейшей? Ведь это всё то, к чему меня готовила госпожа Сумико всю мою жизнь с пяти лет. Госпожа Сумико… Вспоминаю о ней, сердце больно сжимается, отдавая тоской и горечью потери по всему телу. Моя мама, кицунэ, которая спасла меня и погибла… Пожертвовала собой, чтобы спасти меня. Мой отец, который никогда не был моим родным отцом, но приютил меня, заботился обо мне, несмотря на бедность. Я понимаю, почему он отдал меня в окия, он хотел мне лучшей жизни, а не тяжёлой работы в полях и брака с нелюбимым мужчиной, в котором я была бы служанкой для его семьи, не разгибая спины…       За мной уже протянулся кровавый след, и будет тянуться, куда бы я ни пошла. В любой город и деревню, в любой дом. Я не смогу с этим жить, прятаться годами, дрожать от страха. Я не хотела такой судьбы — быть кицунэ, не просила её, но раз уж мне доверена печать от врат, то я должна выполнить свой долг и прекратить этот танец смерти, устроенный рэйки. Если рэйки — предвестники страшных бедствий: эпидемий, голода, войн, как говорил Масамунэ, то если не остановить их, то жертв будет намного больше, чем несколько десятков. Поэтому Масамунэ был бесконечно прав, когда убеждал меня помочь ему.       Он человек долга и чести, тот, кто годами идёт к своей намеченной цели по Пути мести. Он борец с нечистью, герой, путешествует по всей стране, по самым отдаленным провинциям, спасает людей от они, постоянно рискуя жизнью, рискуя тем, что не успеет выполнить свой долг и отомстить за своего господина. День за днём, месяц за месяцем, год за годом. Масамунэ не верят, его считают убийцей, его презирают, пытаются казнить. И он уже привык к такой жизни… Он не убивает людей без необходимости, он борется только с самыми жестокими и беспощадными ёкаями, пожирающими людей. Даже тех разбойников не стал лишать жизней, а предоставил их властям и суду. Не хочет, чтобы их смерти были на его совести, я по глазам Масамунэ увидела, как он обрадовался, когда я упрашивала Кадзу не лишать жизни Кио Сугаи. Кадзу… Для него убийства людей — всего лишь работа, он не ведёт счёт тем, у кого отнял жизни. Кадзу не интересует, был ли заказанный человек виновен в страшных преступлениях, или это просто конкурент в торговле или на высокий пост в совете… Заплатили, выполнил дело, не страдая муками совести, всего лишь его ремесло…       Когда я думаю о Масамунэ, то чувствую, как моё сердце начинает биться быстрее, а щёки пылают. С чего бы мне так смущаться? У меня был уже обряд мидзуагэ, но с человеком, которого я видела впервые в жизни, к которому не чувствовала абсолютно ничего. Больно, стыдно и неприятно. Его касания обжигали, я просто хотела исчезнуть, ничего не видеть, не слышать и не чувствовать. Его дыхание у своего лица… Когда Масамунэ был ко мне так близко, когда невольно обнимал меня на лошади Кирин, крепко держа поводья и не давая мне, никогда не ездившей верхом, упасть с неё, когда я ощущала его горячее дыхание у своего виска… Сначала я смущалась, но ни на секунду не испытывала никакой неприязни. В жестах, поступках, словах ронина ни разу не было ничего недостойного. А каково это с тем, кого любишь? Я никогда не любила кого-то в этом смысле…       Но почему тогда я не могу перестать думать о Масамунэ? Вспоминаю его руки, крепко держащие поводья Кирин по обе стороны от меня… Его тёплая грудь, на которую мне пришлось облокотиться спиной, его дыхание у своей щеки… То, как он защищал меня от разбойников, закрывая собой, отражая удары, сыпавшиеся на меня со всех сторон… То, как он пытался отвлечь меня разговорами от грустных мыслей во время нашего пути, а я была апатичная, уставшая от долгой дороги, холодной зимней погоды и сидения на жёстком седле. Но ведь Масамунэ так живёт годами: дорога, седло, лошадь, ненастная погода и постоянная опасность. Странник, и нигде нет места, которое он мог бы назвать своим домом. Нигде нет человека, которому он был бы дорог, для которого рухнул бы весь мир, когда он уйдёт из жизни… Поэтому ничто не держит его в этом мире, кроме мести за господина и долга. Бесстрашный, доблестный воин, готовый умереть в любую секунду, принять свою достойную смерть.       Так ли Масамунэ жаждет смерти? Я не могу забыть, как он смущался, когда готовил мне баню, наливал воду в лохань, а я украдкой смотрела на него, боясь, что он это заметит, боясь нарушить правила приличия. Напряжённые руки, волосы, падающие на лицо, которые он скрутил жгутом, чтобы ему не мешали. Ронин словно боялся встретиться со мной взглядом. Масамунэ, любил ли ты когда-нибудь? Или вся твоя жизнь — это сложное выматывающее обучение, тренировки, бои, служба у господина, странствия в поисках ответов на свои вопросы и выполнение своего долга? Убийства они — всё это лишь для того, чтобы отомстить за того, кого ты не смог защитить? Я вспоминаю тренировку Масамунэ глубокой ночью, блеск стали, завораживающий танец с катаной, танец, несущий смерть врагам человеческого рода… Вместо сна он тренируется, совершенствует свои навыки боя, шлифует их до идеала. Всегда готовый к тому, что все его хотят убить, всегда готовый к битве с самыми опасными и страшными ёкаями…       Снег, упавший с дерева на Масамунэ из-за моего неловкого движения, удивление в его глазах и этот беззаботный смех… Разве может так смеяться человек, который не хочет жить? Его крепкие руки, подхватившие меня, стремительное движение, не давшее мне упасть на наледи… Я заметила, как ронин отставил правую руку с катаной, чтобы я не могла пораниться, когда буду вставать. Я помню его глаза так близко, его горячее дыхание среди этого снега и зимнего холода. То, как снежинки падали на его волосы, на его щеки и губы и тут же таяли, оставаясь крошечными каплями… Что было в глазах Масамунэ? Что промелькнуло в его взгляде в этот момент?       Ронин, изгой, странник, нигде у него нет дома, нигде ему нет места… Нигде нет человека, который будет лить по нему слёзы, когда он уйдёт из жизни… И сколько бы Масамунэ ни спас жизней, сколько бы они и рэйки ни уничтожил, люди об этом не узнают, не поверят, будут считать его убийцей, будут презирать и пытаться его казнить. Так будет до тех пор, пока холодная сталь его катаны не пронзит его живот, пока багровый ручей не заструится по лезвию меча, пока он не упадёт в лужу собственной крови, а жизнь покинет его глаза навеки, и среди ночной морозной тишины больше не раздастся его беззаботный смех… Думая об этом, я чувствую, как слёзы предательски наворачиваются на моих глазах, дыхание перехватывает, а сердце начинает болеть, словно зажатое в раскалённые железные тиски. Лишь бы не превратиться в лису, лишь бы не превратиться… Мой голос шёпотом разрывает звенящую тишину комнаты, становясь всё решительнее: — Масамунэ Араи, я не дам тебе умереть… Ты будешь жить. Я буду за тебя бороться.