Προμηθεύς

Гера собирался на встречу как никогда тщательно. Он знал, если всё сложится удачно, перемещение может произойти в считанные секунды. На улице свирепствовала поздняя осень, сшибая прохожих с ног шквальным ветром и поливая дождём, а Гера паковал в дорожную сумку ботинки-кошки, обвязку, крюки, ледоруб, смену термобелья, кислородную маску, аптечку, непродуваемую куртку и контейнер с накачанным снотворным мясом. Сверху в сумку легли сверхпрочные кусачки с обмотанной голубой изолентой ручкой и небольшая аккумуляторная болгарка. В последней Гера был не уверен — кто знает, как поведёт себя электроинструмент в древнем, возможно, параллельном мире. Преисполненный надежды Гера подошёл к книжной полке и поцеловал фото улыбчивой старушки, снятой на старый «Полароид». Сейчас такие снимки были в цене, а тогда они просто дурачились с другом и сфотографировали бабушку Геры случайно. Бабушка со стороны отца была уникальным человеком, и Гера обожал проводить лето в деревне, слушая её рассказы и пропитываясь духом легенд и мифов. Начиналось всё обычно за ужином, когда Гера с горящими глазами рассказывал про свои приключения с мальчишками, а бабушка улыбалась и слушала. Родители в силу занятости не обращали внимания на детские шалости и достижения. Вот когда куртка порвалась — это да, Гера огрёб и от отца, и от матери. А то, что он котёнка с дерева снимал — это уже мелочи. Родители мало вникали в подробности. А бабушка всегда слушала, и сама рассказывала: как дед печной хотел в сковороду пепла насыпать, да она вовремя крышку положила; как яблочки силой наливаются, и есть среди них одно, которое самое вкусное и целебное, и она обязательно его в варенье добавит. Информация впитывалась Герой, как книги о приключениях и мифы о древней Греции. Про Грецию они тоже с бабушкой вместе читали, она переживала за героев, словно те и правда когда-то жили и погибали на Земле. — Много сказаний дошло до нас, но не всем мы верим, считаем сказками, Гера. А ведь дыма без огня не бывает, и всё, что обросло легендами да сказками стало, когда-то было по-настоящему. Как знать, может, и Титаны небосвод держали; может, и Зевс слал молнии на бедных людей. Ты включи фантазию, подумай. И Гера думал много о чём. И до сих пор думает. Именно бабушка определила его выбор профессии, и учился он на историка, но в душе мечтал искать и находить доказательства всему, чего люди понять не могут. Наверное, поэтому он был на своём потоке фриком, не имел друзей и маниакально искал информацию, доказательства — и находил же. То атлант на колонне в любимом Питере вздохнёт устало, то знакомый парнишка сверкнёт жёлтыми глазами и щёлкнет зубами, как заправский волк. Много чего видел Гера, но всё равно был поражён ответу от человека, которого искал уже несколько лет, и в чьём существовании не был уверен вовсе. Теперь Гера ехал на поезде в небольшой город на периферии, без вопросов согласившись на встречу именно там в одной-единственной, почему-то очень важной пиццерии. Чтобы скрасить время в дороге, Гера читал любимую книгу, много раз переклеенную и замусоленную и, чего греха таить, неоднократно закапанную слезами. «Еще сильнее разгорелась ненависть Зевса, когда Прометей стал защищать несчастных смертных людей, которые жили еще в то время, когда правил Крон, и которых Зевс хотел погубить. Но Прометей пожалел необладавших еще разумом людей; он не хотел, чтобы сошли они несчастными в мрачное царство Аида. Он вдохнул им надежду, которой не знали люди, и похитил для них божественный огонь, хотя и знал, какая кара постигнет его за это. Страх ужасной казни не удержал гордого, могучего титана от желания помочь людям. Не удержали его и предостережения его вещей матери, великой Фемиды.» Когда-то Гера дал себе слово во что бы то ни стало спасти Прометея, как было предначертано смертному. Он с детства знал, что должен найти и освободить титана, именно его, а не Геракла, ждёт Прометей. Тот приходил к нему во снах, являлся наяву, в каждой великолепной статуе родного города, в каждом поддерживающем здание атланте и каждый раз смотрел своими невероятными тёмными глазами прямо в душу. Столько лет было потеряно впустую, но в час особенно сильной тоски, наконец, в жизнь проник тонкий лучик надежды.

***

Зайдя в пиццерию «Четыре сыра», Гера сразу заметил нужного ему человека. В заведении хватало странного вида людей, намётанный глаз сразу выхватил принюхивающегося к содержимому бокала бледного господина и сверкнувшие жёлтым глаза молодого парня за угловым столиком. Удивительное место, в любой другой день, Гера захотел бы остаться в пиццерии надолго и изучить посетителей, но только не сегодня. Он надеялся на короткую и максимально продуктивную встречу. Подойдя к тощему смуглому старику с шикарной длинной бородой и в шляпе с полями, Гера почтительно поклонился: — Уважаемый Хасан бен Хоттаб, я Гера, и мы с вами переписывались. Спасибо, что пришли, я вам очень благодарен! Старик поднялся Гере навстречу и сжал его руки в своих: — Гера бен Виктор, рад приветствовать тебя в этот ненастный день. Ты уж прости старика за спешку, сегодня пятница и я должен идти в синагогу в три часа. А как солнце простится с невестой, я отправляюсь в святую землю. Так и не смог я привыкнуть к русской ненастной погоде. Шутка ли — больные суставы, когда тебе под четыре тысячи лет. Дождавшись окончания длинного приветствия и рукопожатия, Гера натянуто улыбнулся, едва скрывая нервозность, и выставил на стол перед стариком несколько коробочек со сладостями и охлаждающий контейнер с эскимо. — Уважаемый Хасан бен Хоттаб, вы сказали, что ничего не попросите за помощь, но я взял на себя смелость принести подарки. Просто так, от души. Увидев грустный взгляд старика, замерший на мороженом, Гера поспешил успокоить внезапно вернувшегося к истокам своего народа джинна: — Всё кошерное, с самым высшим знаком! Хасан бен Хоттаб просветлел лицом и потянулся к контейнеру с мороженым. Гера, решивший, что всё обошлось, наткнулся на гневный взгляд официанта, явно собиравшегося сказать, что со своим в пиццерию нельзя, и не на шутку испугался. — Простите нас, принесите, пожалуйста, две пиццы и кофе на банановом молоке. Подумав, что пицца в путешествии лишней не будет, Гера стал терпеливо дожидаться, когда старик насладиться дарами и будет готов перейти к разговору о важных вещах. — Так ты говоришь, тебе нужно попасть в другой мир или в наш, но в далёкое, древнее время? Твоя цель благородна, Гера бен Виктор, я вижу блеск твоих глаз и вспоминаю о друге, чей век оказался недолог. Мудрейший и прекраснейший был отрок, а после благороднейший муж и уважаемый старец. Только вчера побывал на его могиле. Хасан бен Хаттаб промокнул глаза неясно откуда взявшимися платком и потянул на себя вынутую Герой из сумки книгу. — Мифы древней Греции… Дикие были люди, верили во всякую чушь. Хотя что это я, Гера бен Виктор, времена тогда были тяжёлые, здесь вот тоже все долго верили в партию и Сталина. Ностальгически прикрыв глаза, Хасан бен Хоттаб принялся водить пальцами по зачитанным страницам книги, и чем дольше это делал, тем больше светлел лицом. — Твоя вера крепка, и ты сам бы мог воплощать ею миры. Говори, что желаешь, Гера бен Виктор, я исполню. Завозившись на стуле и отвлекшись на принесённую всё ещё мрачным и недовольным чужими коробками на столе официантом пиццу, Гера судорожно соображал, как сформулировать желание. Оно было одно, а сделать предстояло так много. Дел с джиннами Гера хоть и не имел, но много читал про необходимость тщательного выбора формулировок. — Уважаемый Хасан бен Хаттаб, я прошу вас перенести меня к Прометею в те времена, когда он, прикованный к скале, вёл беседы с океанидами. И когда я закончу всё то, что задумал, чтобы мог вернуться один или с титаном, появись у него такое желание. Хасан бен Хоттаб накрутил кончик бороды на палец и покачал головой: — И не пожалеешь о долгом и трудном путешествии, если твой титан не пойдёт с тобой в другой мир? Гера много думал о том, что же будет, если Прометей не захочет и смотреть в сторону смертного. Он успел много раз обидеться на титана и простить его, но единственная цель и заветное желание оттого не становились меньше. — Я хочу освободить его, а что будет дальше — он мне скажет, будучи свободным в своём выборе и действиях. Кивнув то ли Гере, то ли себе, Хасан бен Хоттаб вырвал из бороды волосок. Гера принялся судорожно сгребать пиццу и книгу в сумку — о том, чтобы экипироваться и переодеться речи уже не шло. — Когда ты закончишь, Гера бен Виктор, скажи фразу «Я возвращаюсь домой» и ты снова окажешься здесь. Если титан примет сердцем тебя и твой дом — он вернётся с тобой, просто крепко держи его за руку. У Геры сердце стучало где-то в горле, он что есть сил вцепился в сумку и как заворожённый смотрел на старика, не обращая внимания на подлетевшего к ним официанта, кричащего о нарушении скрытности. — Лехододиликраскало! Эти слова последнее, что Гера услышал и страшно удивился несоответствию своих представлений и реальности. Нужно будет потом расспросить мамину бабушку Фриду, какое имеет отношение песня, что она пела на праздниках, к колдовству джинна. Все посторонние мысли рассеялись, когда Геру едва не сбил с ног шквальный ледяной ветер. Дрожа всем телом, он кое-как сумел нацепить на себя термобельё, ботинки и куртку, обругал себя за выбор слишком яркой, жёлтой, лыжной шапки и испытал облегчение, когда заледеневшие руки нырнули в меховые перчатки. Оглядевшись, Гера зашептал посиневшими губами строки, что помнил наизусть с детства: «Пустынная, дикая местность на самом краю земли, в стране скифов. Суровые скалы уходят за облака своими остроконечными вершинами. Кругом — никакой растительности, не видно ни единой травки, всё голо и мрачно. Всюду высятся темные громады камней, оторвавшихся от скал. Море шумит и грохочет, ударяясь своими валами о подножие скал, и высоко взлетают солёные брызги. Морской пеной покрыты прибрежные камни. Далеко за скалами виднеются снежные вершины кавказских гор, подернутые легкой дымкой.» В реальности никакого моря видно не было, как, впрочем, и других гор. Вокруг было пустынно, мрачно и всё вокруг заволокло густыми облаками. Гера беспокойно огляделся и понял, что до вершины ему ещё предстоит добраться, видимо, доставка джинн-экспресс не имела высокой точности. Несмотря на выбор гуманитарной специальности Гера всю жизнь готовился к восхождению и тренировался, не жалея сил. Ведь их должно было хватить и на подъём, и на то, чтобы отбиться от орла и отвлечь его, и на то, чтобы освободить Прометея от выкованных Гефестом оков. Шаг за шагом, медленно и неторопливо, хотя сердце летело вперёд него, Гера поднимался на вершину скалы, на которой должно было ждать его самое великое счастье или самое великое разочарование. Он ещё не поверил до конца, что цель так близка, когда услышал тихий звон цепей и стон. Пару раз глубоко вздохнув, чтобы не понестись вперёд и не ошибиться, Гера сжал кажущуюся сейчас неподъёмной сумку и продолжил свой путь, вскоре увидев того, о ком болело сердце. Прометей не заметил его, он смотрел в небо и не шевелился. Гера даже подумал о худшем, но вспомнил недавний звон цепей и приказал себе успокоиться. Орла не было видно, что заметно облегчало работу. Подойдя к Прометею, Гера замер, затих, во все глаза разглядывая полуобнажённого могучего титана с гордым профилем. Тот был прикован к скале: кандалы охватывали лодыжки и запястья, но самым страшным казалось копьё, торчащее из груди. У Геры сжалось сердце, и он поспешил на помощь. Неуместные мысли полезли в голову, а весь крошечный опыт отношений как-то резко померк на фоне истинного идеала. Наконец Прометей почувствовал чужое присутствие и обратил на Геру свой взор. Те самые тёмные глаза, которые снились, теперь смотрели на Геру наяву. — Кто ты? Посланник богов? Если снова пришёл ты просить о раскрытии тайны, передай — не получит Зевс от меня ни доброго слова, ни вести. От могучего голоса будто содрогнулась земля, но хуже оказалась реакция Геры, едва устоявшего на ногах из-за вмиг ослабевших коленей. — Я всего лишь благодарный человек и пришёл освободить тебя, Прометей. Титан замер, глядя на Геру всё также внимательно, но будто бы нежно, или это была лишь иллюзия, отражение желаний и мечты. Решив больше не медлить, Гера вынул болгарку и взялся за сковывающие лодыжки цепи. Странно, инструмент заработал, Гера взял на заметку давно волновавший всех факт — при перемещениях во времени и пространстве ещё не изобретённая вещь иногда срабатывает. Впрочем, без статистики было никак — вдруг это работает, лишь когда тебя перемещает джин. Гера думал о чём угодно, только не о сильных ногах титана, вскоре оставшихся лишь в кандалах. — Я пока могу срезать только цепи, но дома, если ты пойдёшь со мной, мы снимем остальное. Обойдя Прометея и заглянув ему в лицо, Гера прошептал совершенно осипшим голосом: — Нужно прикрыть лицо, чтобы искры не попали и не обожгли… Осторожно положив на лицо Прометея тряпку, в которую была завёрнута болгарка, и поморщившись от этого акта чудовищного вандализма, Гера взялся за цепи, сковывающие руки. Когда оставалось последнее звено, болгарка противно скрипнула, заскрежетала и остановилась: диск был погнут, а сам инструмент перегрет. — Китайское дерьмо! Сдёрнув тряпку и встретившись глазами с глядящим в недоумении Прометеем, Гера развёл руками: — Огонь, знания и умение работать с металлом ты нам дал, а вот прямые руки и голову на плечах самим нужно иметь, но не всегда получается. Я сделал надрез, сейчас попытаюсь кусачками! Вынув из сумки кусачки и посильнее перехватив их за смягчённую голубой изолентой рукоять, Гера, кряхтя и обливаясь потом, начал разгибать звено повреждённой цепи. Наверное, после такого он сам бы имел право называться титаном, чувствовал себя Гера именно так. Правда, с освобождением от цепей проблемы не закончились. Гера совсем не подумал, как будет вытаскивать копьё, пригвоздившее Прометея к скале, всё же он не Геракл, хоть и сокращал своё имя в его честь. Стоя над Прометеем и растеряно озираясь, Гера клял себя последними словами и едва не плакал. От самобичевания Геру отвлёк огромный орёл, оказавшийся уже довольно близко. — Уходи, смертный, орёл этот глаза Зевса, он обрушит свой гнев на твою голову, а я не хочу, чтобы ты пострадал. Гера помотал головой и полез в сумку, дрожащими руками доставая контейнер с мясом. Орёл тем временем стремительно приближался, и Гера едва успел достать мясо, когда гигант пролетел практически над ним. Подбросив кусок в воздух и вспоминая, как в детстве кормил чаек, кидая им хлеб, Гера заворожённо наблюдал, как орёл подхватил добычу и мгновенно расправился с ней. Подлетев снова к Гере, орёл попытался напасть, но на этот раз человек оказался проворнее. Схватив бесполезную болгарку, Гера отбивался от орла, то и дело покушающегося на его глаза и один раз сумевшего поранить руку. Минуты борьбы до того, как снотворное начало действовать, показались Гере вечностью. Когда орёл начал вихляться из стороны в сторону и завалился на камни, Гера испытал неимоверное облегчение. Перемотав кровоточащую руку тряпкой, Гера снова вернулся к титану. — Ты храбрец воин, а я даже не знаю твоего имени. Покраснев от похвалы, как школьник, Гера присел рядом с Прометеем, чтобы перевести дух: — Меня зовут Гера, то есть Георгий. — Спасибо тебе за отвагу, Георгий. Я знал, что не зря покровительствовал людям. Вы восхитительные создания. Казалось, нельзя покраснеть ещё сильнее, но Гере удалось, и чтобы как-то скрасить неловкость он поднялся на ноги и прикинул, как можно попытаться вынуть пронзающее Прометея остриё. — Я не силач, но надеюсь помочь. Прости меня, если сделаю больно. Прометей рассмеялся, и эхо разнесло его смех, многократно усилив. — Никакая боль не сравнится с той, что уже испытал я по воле Зевса. Не бойся, Георгий, тяни, я тебе помогу всей той силой, что осталась во мне. Гера практически отчаялся: рука, раненая орлом кровоточила, мышцы растягивались и болели, а суставы ныли, почти выкручиваясь. От напряжения дрожали и руки, и ноги. Гера упёрся ногами в камень, и тянул, тянул, тянул… Когда рядом легли сильные, мозолистые пальцы, Гера едва не потерял концентрацию и чудом не унёсся в страну фантазий. Но треск, тихий стон и грохот осыпающихся камней отвлекли от неприличных мыслей. Увидев зияющую в груди Прометея дыру, Гера вздрогнул и полез за аптечкой. Титан дрожал, хоть и пытался это скрыть. Обработав его раны и напоив целебным настоем на травах, Гера лёг рядом с ним, крепко обняв и стараясь согреть. — Я сказал, что вы все удивительны, Георгий, но так и не сказал тебе, какой ты особенный и сильный. Задремавший Гера проснулся от тихого шёпота совсем рядом. Потерявший сознание титан пришёл в себя и теперь крепко обнимал Геру, разглядывал его и перебирал волосы. Сердце снова забилось сильнее, приподнявшись на локте, Гера заглянул своему титану в глаза и прошептал тихое «Можно?» одновременно с тем, как Прометей подался вперёд. Поцелуй горчил травами и отдавал добавленным в настойку спиртом, но Гере было наплевать. Он таял, сходил с ума и готов был на всё, лишь бы остаться в сильных руках. Странное желание: отдаться, по сути, незнакомцу было сильнее его, и Гера не медлил бы ни секунды, будь у них время на любовь. — Удивительный и красивый, тот человек, которого я и хотел видеть. — Меня или всех? Гера счастливо улыбался и без стеснения водил пальцами по сильной груди титана. — Всех вас, но ты ведь и сам знаешь, теперь ты особенный. Для меня. — Прометей… я ведь совсем не отсюда, из далёкого будущего или даже другого мира, мне трудно понять. — Это я осознал, увидев тебя, а убедился в своих подозрениях, когда ты достал тот странный инструмент. — Болгарку. Прометей, ты… я могу попросить? Ты захочешь уйти со мной вместе? Вернуться туда, откуда я родом? Там уже нет богов и титанов, всё давно изменилось, но такому как ты там всегда будут рады и найдётся занятие. Гера даже дыхание затаил и не заметил. В висках кололо, перед глазами всё расплывалось, а поймав полный сожаления взгляд Прометея, Гера закусил губу, чтобы не разреветься. — Я хотел бы уйти с тобой. В моих словах нет лукавства и ни капли притворства. Но как смел бы я поступить так с людьми и с титанами, даже с богами, что предали нас. Как благородный мудрец ты поймёшь и меня, и моё предназначение. Не лежать мне в мрачной бездне, но все предсказания, что предначертано мне передать, не могу я оставить другим. Слушая Прометея, Гера влюблялся в него сильнее, с каждым словом, убеждаясь в благородстве и верности титана. Гера отдал бы всего себя, лишь бы быть нужным ему, чтобы эта верность хотя бы отчасти стала принадлежать одному человеку. — А могу я остаться с тобой? Быть хоть чем-то полезным? И всё тот же полный сожаления взгляд, но теперь поцелуй, ещё больше горчащий, как будто прощальный. — Зевс коварен и зол на меня. Он погубит всех тех, кто мне дорог, лишь узнав о моём освобождении. За себя я давно не боюсь, но поставить тебя под удар не могу. Дадут боги, и я встречу тот день, когда наш мир сойдётся с твоим. Не прошу меня ждать, а напротив, я хочу, чтобы ты, возвратившись, мог дышать полной грудью и жить. Притянув Геру к себе, Прометей вложил ему в ладонь камень, обёрнутый в звено цепи, и сжал его руку: — Будь счастлив. Глупо, как же было глупо, не сказать больше ничего. Как глупо было написать свой адрес и фамилию с именем, будто бы Прометей в самом деле из его мира. Как глупо было не признаться в любви, но целоваться до умопомрачения, до боли в губах и до дрожи. «Я возвращаюсь домой», вместо «Я люблю тебя», остывшая пицца и адрес на клочке бумаги, вместо своего сердца, принёсший стакан воды официант, обнаруживший непонятно откуда взявшегося посреди пиццерии парня, хватающего ртом воздух.

***

На то, чтобы отойти от потрясения и собрать себя по кусочкам, Гере понадобилось слишком много времени. Он жил на автомате, ходил в институт, забросил общение с приятелями и практически перестал гулять. Каждый день, приходя домой после института, он доставал из ящика стола кусочек камня, обёрнутый звеном от цепи, прижимал его к губам и только так убеждался — всё произошедшее не было сном. Дёргаясь на каждый звонок, на каждый стук в дверь и на каждый оклик, Гера верил, Прометей не забудет его, он сдержит слово и найдёт способ прийти. Но шли месяцы, а за ними годы, Гера закончил институт, устроился работать в музей, отказавшись от интересной ему исследовательской работы ради того, чтобы не менять место жительства, а Прометей всё не приходил. Это было глупо: хранить верность своей мечте, такой же далёкой, как звёзды на небе, и такой же согревающей, как яркое солнце. Но Гера хранил, верил и надеялся, даже когда стало ясно, что ждать не имеет смысла. Но жить без своей мечты оказалось совсем невозможно. Гера попытался встречаться с другими, почти согласился на другую работу и продажу квартиры, но в последний момент рука дрогнула, и он так и не смог подписать договор. Так Гера, а точнее, уважаемый и известный историк, Георгий Викторович Славин, прожил десять лет. Он не был несчастен и перестал доставать из ящика камень с книгой, раз за разом расковыривая рану в душе. У него снова был прекрасный круг общения, на него заглядывались студенты и некоторые преподаватели в вузе, куда Гера устроился работать, и вся его жизнь наполовину вроде была не так уж плоха. Говорят, если верить — обязательно сбудется. Когда-то Гера был убеждён в истинности этого утверждения и получил за это награду — возможность освободить того, кем всегда восхищался. С возрастом Гера понял другую истину: если перестать верить в несбыточное, то можно начать жить. И спустя двенадцать лет, три месяца и двадцать восемь дней, Гера подписал договор о продаже квартиры, контракт на исследовательскую работу, и, наконец, перезвонил познакомившемуся с ним в гей-клубе «Центральная станция» парню. Тот был высоким, темноволосым, и атлетичным — идеалом для Геры. И он вдруг подумал: почему бы и нет. Хватит гнаться за далёкой мечтой, пора смотреть по сторонам.