Жёлтые цветы.

      «…самой же необъяснимой болезнью и по сей день считается ханахаки. Единственной достоверной является информация касательно протекания болезни и её первопричина. Вызванная неразделённой любовью ханахаки стала темой для множества произведений, среди которых…» — гласила случайно взятая книга. Знал бы Азирафаэль о том, насколько неточной[1] является данная в ней информация, сжёг бы без капли сожаления.

***

— Разумеется я уверен, Кроули! — Азирафаэль возмущённо смотрит на демона. — «Выбирайте свои лица мудро», что ещё это может значить? Это было предначертано!       Кроули устал. Морально и физически. Лекарством для обоих был сон. Во всяком случае, это было временным лекарством. Истинной причины любви ко сну демон не говорил, но это явно было связано с кровоточащими на тот момент ранами. — Нет, ангел, это глупо. Они почуют, что что-то не так. Твои замечали мой запах даже после недельного моего отсутствия в книжном, ты действительно веришь, что они не заметят его рядом?       Возможность искупаться в святой воде совсем не страшила, но Азирафаэлю об этом знать было не обязательно. Как и том, что идее обмена телами Кроули противился из-за несчитанного множества шрамов по всему телу. И риска появления этих самых шрамов на теле драгоценного ангела. Он не был уверен, как это всё работает у эфирно-оккультных существ. — Шесть тысяч лет мы пробыли в этих оболочках, они напитали достаточно НАС, чтобы сбить фон. Это единственный наш шанс, Дорогой, прошу… Ни одно из её пророчеств не было ложным.       Шесть тысяч лет. А как же. Это ангелу везло, что один конкретный демон всегда поспевал вовремя, спасая от развоплощения и выдачи нового тела. Это у ангела физическая оболочка буквально светится от благодати. С ним это не работает. Этой оболочке, если он правильно помнил, от силы лет пять. — Да-да, ты это уже говорил. — Кроули казалось, что этот разговор, словно карусель, идёт по кругу и всё никак не остановится. — Я просто хочу уже завалиться спать. Я выдохся, ангел. Давай решим всё утром?       Горящий книжный, поездка по горящей М25, остановка времени… За день стресса накопилось больше, чем за последние пару веков разом взятых. — Почему бы нам не обменяться телами сейчас, чтобы если что случится утром…       «…то они убьют нас быстро и ты даже слово вставить не успеешь.» — хотел было закончить демон, но счёл эти слова слишком резкими и обезнадёживающими, потому сказал иное: — Не случится, успокойся. Им нужно время, чтобы успокоить остальных. Не заявятся же они сюда всем войском. — Он потянулся, всем видом показывая, что разговор закончен. — Может мы ещё некоторое время о них не услышим. День-три. Или пять. — Он мечтательно вздохнул. — Или вообще никогда. Расслабься. И попробуй хоть как-то отдохнуть.       «Отдохнёшь тут.» — Недовольно подумал Азирафаэль, оглядывая вкрай неуютную комнату. И непонятно даже было, настолько ли она пустая, или ангел просто слишком привык к заставленному и запыленному книжному. Сгоревшему книжному. Единственной причине, по которой он мог спокойно согласиться на предложение зайти.       Демон покинул комнату. Тратить чудо на очищение от крови не было сил, потому пришлось «по-старинке» скидывать одежду и подставлять под тёплые — он терпеть не мог холодное, — струи воды едва сгибающиеся руки.       В районе запястья левой руки «проклюнулась» хрупкая головка заляпанной кровью жёлтой лилии[2]. Аккуратно взять за выступающую часть и, прикусив со внутренней стороны щеку, выдернуть. Самое главное — повредить корни. То, что из-за столь резких движений рвётся не только кожа, но и задетые вены с артериями — пустяки. Небольшое чудо всё же приходится использовать, чтобы остановить кровотечение. На заглушение боли концентрации не хватает.       На сгибе правой руки распустились золотые примулы[3]. Удивительно, как они не выпирали из-под одежды. Кожа в местах стеблей даже успела чуток зажить, хотя запёкшаяся кровь ясно давала понять, что им не больше суток. Утром их и впрямь не было.       Ещё в самом начале… с большой буквы «Начале», в Эдемском Саду, Кроули понял, что что-то с ним определённо не «так», если считать, что у остальных демонов всё было «так». Он выполнил задачу настолько хорошо, как и сам того не ожидал, — никто не ожидал, на самом деле, — но вместо гнева и прям таки пинков под зад, от Ангела Восточных Врат он получил сравнительное убежище от первого дождя. Нестандартный подход к врагам сразил новоиспечённого — вживающегося в роль, — демона наповал. Тогда опознать несвойственные его собратьям чувства он не имел никаких шансов. Не имел примера просто-напросто.       Немного — на самом деле много, МНОГО, — позже он смог охарактеризовать симптомы, связать их воедино и даже принять, что у людей это всё зовётся любовью. Возможно, если бы не чересчур резкие скачки настроение ангела во время которых «давай отобедаем вместе» сменялось на «я тебя терпеть не могу, нечисть поганая» за долю секунды, метафорическое сердце не разбилось и демон не стал бы допускать мыслей о том, что его ведь, всё-таки, ни капельки не любят.       Быть любимым для демона неестественно. Ровно в той же мере, как и любить. Ровно в той же мере, как и фантазировать. Кроули был неправильным демоном от Начала — а до того он был Неправильным Ангелом, — и до Конца. Потому он мечтал, любил и страдал от невзаимности. Особое отвращение у него вызывала литература. Особое отвращение у него вызывали романтические истории. Потому что из них он узнал о ханахаки. Человеческая болячка, разрушающая тело, как в то же самое время рушится душа. У демонов души в правильном понятии не было, — как и у ангелов, между прочим, — но это не помешало ему «подхватить» необъяснимую заразу. Первое время он убеждал себя, что это невозможно и пытался убедить себя, что это всё чистой воды бред — у оккультных существ должен быть иммунитет к таким вещам. Какая-то его часть упорно противилась этому факту. Какая-то часть постоянно кровоточила и болела.       Кроули не знал, таилась ли причина появления строго определённых растений в том, что он отлично был знаком с языком цветов или это было связано с чем-то другим, но никогда на его теле не появлялись какие-нибудь гаултерии[4] или герань[5]. Зато несколько раз цвела астра[6] и гардения[7]. Последнее время все они были жёлтыми — гвоздика[8] в период отказа в помощи, гиацинт[9] после новости об Уайльде, циннии[10] во время работы у Даулингов. А сперва были ромашки и фиалки[11]. Как какая-то жестокая насмешка.       В его квартире не было ни единого цветущего растения. Все комнатные пленники дрожали бы ещё сильнее, если бы не ненависть их хозяина-мучителя к цветам. Весеннюю пору он ненавидел особо сильно в марте. Никогда не удерживался потратить крошечное чудо, чтобы развязать шнурки зазевавшемуся парнишке, преподносящему любимой — о которой всё равно забудет через неделю-две, — букет пышных роз или ещё чего-нибудь красиво-дорогого.       Азирафаэль наматывал уже которую сотню кругов, лихорадочно обдумывая варианты того, что может сказать в пользу своего варианта трактовки предсказания Агнессы. Конечно, можно было счесть это своеобразным упрёком в плане… Ну, всех тех «ты мне даже не нравишься» и такого подобного, но верить в упрёки от Всевышней после попыток — удачных! — спасти мир совсем не хотелось.       Спокойствия не добавляла атмосфера, царившая в квартире. Дело было не в голых стенах и паре-тройке элементов мебели, что заставляют квартиру выглядеть одновременно пустой и нет. Дело в кое-чём эфемерном, не очернённом физическим воплощением. Дело в эмоциях. Это место пропитано таким количеством отрицательных эмоций, что ангел задохнулся бы, нуждайся эфирное существо в дыхании. Благо Кроули шёл впереди, благодаря чему не заметил, как гостя окатило такой волной страха и ненависти, что тот едва не свалился с ног.       Азирафаэль жалел, что чувствует не только всполохи любви — они ощущались словно фейерверки или бенгальские огоньки, а иногда как кострища или солнечные лучи… Квартира была вместилищем всего самого тёмного и тягостного. Боль и отчаяние. Безразличие и сожаление. Тоска и страдание. Концентрация в соотношении с воздухом — один к одному. Не дышать, к сожалению, не вариант.       Достигнув предела, эфирный срывается в сторону, предположительно, балкона, но на полпути резко останавливается, едва удержав равновесие. В груди гулко стучит бесполезное сердце — ангел на какое-то время утратил контроль над физической оболочкой. Слишком сильная волна пронеслась от… Судя по журчанию воды — из ванны. Вопросы «зачем» и «почему» застыли в воздухе, но задавать их Азирафаэль счёл нетактичным. Ровно как и вопрос о том, что с ним случилось и по какой причине абсолютно каждый миллиметр квартиры ощущается, как Ад?       Не то, чтобы Азирафаэль был частым гостем в дьявольских убежищах, но что-то упорно твердило о ненормальности такого положения вещей. Вариант того, что так на квартиру воздействует демоническая сущность хозяина, не рассматривался. Ангел отчётливо слышал, что здесь была боль. Много боли. Нестерпимо много боли перед одной из дверей. Настолько много, что даже колени подкосились.       Быть эфирным существом — определённо иметь некоторые преимущества, вроде бессмертия — относительного, — и благодати. У чего есть хорошая сторона, то не обходится без плохой. Для равновесия. И вот отвратительнейшим в бытие ангела было ощущение скверны и негатива. Если первое проявлялось при агрессивно настроенных «адских порождениях», вроде Церберов, — не демонов, хотя их тоже можно было при желании учуять, — и было сродни запаха серы и дыма, то второе преследовало всё время и охарактеризовать его было в разы сложнее. Слабые эмоции, вроде раздражения, не оседали надолго и максимум могли сойти за застоявшийся летний воздух, когда кружатся комары, и мошки настойчиво летят в лицо. Злость и грусть имели больший вес и ощущались скорее как нечто температурное и колючее, как недавно созревший каштан. Сильная ярость и отчаяние скрипели на зубах, как непонятным образом попавший в сладкий пудинг песок или соль в чизкейке. Страх — это как провести пенопластом по стеклу или ногтями по школьной доске.       Все эти неприятные последствия чрезмерной чувствительности в обычное время и на открытом пространстве приносят — максимум, — угнетённость или потерянность. В концентрациях, как в квартире Кроули, это что-то ощущается так, будто бы может убить. Азирафаэль готов был откинуть все предыдущие сравнения, так как ощущал себя так, будто бы ходит босыми ногами по усыпанному битым стеклом — или крошечными детальками лего, — дну озера с ледяной водой и дышит при этом раскалённым воздухом.       Балкон был найден сразу после того, как пришлось уйти от кабинета, так что лужа, которая раньше была Лигуром, так и осталась незамеченной. Вид жижи, заляпавшей ковёр, не прибавил бы хорошего настроения.       Демон, устало потянувшись и набросив сверху чёрный махровый халат, лениво поплёлся в спальню, когда ему пришлось на миг замереть.       При лунном свете кожа ангела казалась ещё белее. Она будто бы люминесцировала, или просвечивала из-за благодати. Тени смотрелись неестественно, делая фигуру эфирного по-настоящему нереалистичной, будто бы это было не физическое воплощение херувима, а далёкий образ, призрак. Золотистые пряди мягко трепал слабый прохладный ветер, под который Азирафаэль отчаянно подставлял лицо. Пушистые ресницы слабо подрагивали на закрытых глазах. Приоткрытые губы, тяжело вздымающаяся грудь, развязанная бабочка, расстёгнутые верхние пуговицы рубашки и напряжённо сжатые на ограждении руки.       Демона повело.       Нет, всё же у бытия оккультным существом есть весомые плюсы. Во всяком случае, без всяких заморочек можно не иметь пола как такового и не страдать от минусов. Конечно, в любой момент можно было чуток постараться и извлечь выгоду от той или иной «ипостаси», — так его во времена «До-Потопные» легко подпускали к детям, а всего-то нужно было представиться женщиной, — но это случалось крайне редко, да и не всегда нужно было прям так заморачиваться, чтобы прям до полной функциональности, так сказать. Внешнего вида обычно достаточно.       Тут же открылся весьма впечатляющий вид, от которого даже от чисто объективной оценки сперва обдало жаром, потом мерзкой нежностью, а потом и вовсе пронзило болью из-за недосягаемости.       Где-то в районе левой лопатки опасно натягивается кожа. Ещё пара минут и халат спасёт только чудо. — Кроули, ты в порядке? — Волнение в голосе и беспокойство в невозможно голубых глазах становятся последними каплями. — Нгх, — Демон не может заставить себя расцепить плотно сжатую челюсть и потому только нервно сглатывает, силясь отогнать навязчивые образы.       Словно призрак. Словно та эфемерная проекция в кафе. После пожара. После пожара, когда он напился. Напился и не сбежал. Потому что не было смысла. Потому что думал, что его ангела больше нет. И теперь это может быть последняя ночь, когда он его видит. Если Небеса до него доберутся… Или Ад… Если они доберутся до Азирафаэля, ничего уже не поможет. Последние несколько часов. У них ведь и впрямь нет выбора. Ничего не спасёт от гнева «начальства». Остаётся только рискнуть. В любом случае, если они умрут, — растворятся, — то он хотя бы не будет трусом, позорно скрывающим несвойственные для адского отродья чувства. — Я думал… тогда думал что ты… — Накатившие чувства потерянности и ужаса не дают нормально сказать хоть что-то. Голос звучит настолько сломанным и жалким, что демон замолкает.       Азирафаэлю требуется время. Он определённо чувствует, что Кроули не в порядке. Абсолютно точно не в порядке. Настолько не в порядке, насколько только можно быть. И он не заслуживает этого. Сколько бы он там не скатывался, какие провокационные вопросы бы не задавал, против кого бы не выступал. Ангел хочет обнять его, утешить, убедить, что всё в порядке даже если это не так, и выполнить свою главную функцию — защитить. Но квартира по прежнему душная и болезненная, пропитанная горем и страданиями.       «Сорок первый. Ты всё ещё помнишь сорок первый!» — корит себя ангел и наконец решается сдвинуться с места. Быстро, словно каждый шаг причиняет ему боль, Азирафаэль преодолевает довольно значительное расстояние между ними и подходит почти вплотную. — Что я «что»? — Ухоженные руки аккуратно, будто бы их хозяин боится обжечься, устраиваются на острых скулах.       В золотых — словно пшеничное поле, словно солнце в безоблачный летний день, словно самые яркие надежды, — глазах отчётливо видно страх. Обычно узкие зрачки расширены из-за практически отсутствующего освещения — а также ещё по одной причине, — и выглядят практически как человеческие. — Что тебя больше нет… я заезжал… забегал в книжный, когда он… горел. — Каждое слово даётся с трудом. Под пристальным взглядом ангела всё внутри немеет, а в груди становится непозволительно тесно, будто бы очередной букет собирается вырваться наружу.       Азирафаэль опускает растерянный взгляд и отстранёно кивает. Какая-то такая мысль проскакивала в его сознании, но тогда он был слишком увлечён попыткой спасти человечество и предотвратить бойню между Раем и Адом. Рассуждать о мотивах и поступках неправильного демона было попросту некогда, ко всему прочему он не имел ни малейшего понятия, в каком тот состоянии, так как видел перед собой целое ничего. Ну, вернее, он видел то, что можно было бы назвать душой, но крайне размыто и смазано. Пятна. И на носу Апокалипсис. Не до того. — Я думал ты остался из-за того- — Тебя. Я имел в виду тебя. — С паузами, всё тем же надломленным голосом шепчет Кроули. — Оу. — Коротко выдаёт эфирный, так и не подымая взгляда.       «Хватка» на лице демона становится слабее. Мысль о том что это сейчас закончится оказывается нестерпимой, потому руки Кроули ложатся чуть ниже кистей ангела, а сам он наклоняется чуть ближе, соприкасаясь с ним лбами.       Тёмная кровь бесформенным пятном просачивается сквозь ткань. Время суток — чисто везение. Заметить чуть более тёмный участок ткани при таком освещении просто нереально. — Мне не нужна ни эта, ни какая-либо другая вселенная без тебя. — Сдавленно шепчет демон, ожидая ответа, словно казни.       Шипастый цветок настойчиво пробирается наружу. — Дорогой… — Азирафаэль медленно поглаживает подушечками больших пальцев худые щёки. У него так много слов, которые он постоянно откладывал «до лучших времён», но все они сплелись в тугой клубок, что и не распутать так быстро. Приходится импровизировать. — …тебе больно. — Не особо. — Ложь порождает очередной приступ боли, вызванный вторым бутоном.       Кроули было отстраняется, но руки ангела опускаются на пояс и крепко сжимают. — Я люблю тебя, Дорогой.       Подобные слова принято говорить тихо, нежно, при свечах в комнате, где витает аромат роз и атмосфера романтики. В подходящий момент. Этот момент вовсе не был подходящим. И голос Азирафаэля был жёстким и обвиняющим. Как, в принципе, и слова. — Разве это не было очевидно?       Демон хмурится, отводит взгляд. Боль между лопаток продолжает расти. Тонкая лоза оплетает каждый позвонок, расползается от середины в обе стороны — к шее и к тазобедренной кости. Этой физической оболочке осталось немного. — Не нужно говорить это только потому, что… — Он запинается, пытаясь подобрать слово, чертыхается и поправляет себя. — …в любом случае, не нужно лгать, какие бы у тебя там ни были причины. — Что? Я хоть раз лгал тебе?       Не хочется создавать конфликтную ситуацию. Ровно столько же, сколько и обсуждать взаимоотношения. Момент крайне неподходящий для такого рода занятий. Впрочем, если использовать это как аргумент, то можно смириться. — Нгх. — Демон кривится от очередной вспышки боли и делает шаг назад. Всего один, так как его всё ещё не отпускают. — Дьявол, да какая разница? Я знаю, что ты лжёшь!       Нависает тяжёлая пауза. Азирафаэль отчаянно убеждает себя в обоснованности поведения Кроули. Когда людям больно, они в гневе или расстроены — с их языка нередко срывается совсем не то, что они думают. Во всяком случае ангел хочет в это верить. — Ты устал, знаю, но впереди у нас целая ночь и, думаю, нам придётся потратить её полностью, если ты не объяснишь, что происходит.       Вместо ответа демон окончательно отталкивает херувима и заходится кашлем. Пока он был сосредоточен на обвивающих позвоночник лозах, не уничтоженные до конца цветы акации проросли достаточно, чтобы задеть лёгкие. Не в силах остановить приступ, Кроули едва ли не сгибается пополам — горло раздирает от рвущихся наружу лепестков и крови. Не то, чтобы ему было что терять.       Азирафаэль, разумеется, был наслышан о загадочной болезни, поражающей молодые сердца. Парочку раз он даже помог влюблённым сойтись и спасал этим жизни. Правда, за растраченные на это чудеса, его совсем не похвалили. С другой стороны, в итоге его всё равно Кроули спас от развоплощения, так что не страшно.       Начитанность и знакомство с темой были, к сожалению, бесполезными. За все эти десятки веков, что болезнь прогрессировала во всём мире, он даже и не допускал мысли, что они, существа оккультные и эфирные, могут ими страдать. Во всяком случае, он был абсолютно точно уверен, что Кроули, как демон, не может испытывать подобные чувства, и потому был уверен в невзаимности. Ушло немало времени, но он смирился с этим, теша себя мыслями о том, что любимый демон просто рядом и с ним всё в порядке. Благодаря тому факту, что на его теле ни разу не появилось и намёка на росток, он был уверен, что болезнь работает только с людьми.       Теперь он ничего не понимал.       Кроули — демон, и в принципе не должен никого любить. Его оболочка работает только так, как это нужно в определённый момент. Он никогда не болел. Если Кроули его любит, то это взаимно. Нет ни одной причины, по которой он может страдать ханахаки.       Только если причина не в любви.       Подхватив потерявшего равновесие демона под руку, Азирафаэль аккуратно опускается с ним на пол. Квартира настолько не обжита, что ближайшая тумбочка находится в «гостиной». Голые белые стены дополнительно напрягают. — Тебе нельзя сейчас попадать в Ад. — Скорее самому себе шепчет ангел и пытается собраться с мыслями.       Использование чуда — рисковый шаг. Не только потому, что могут заметить, — сейчас точно не заметят, он уверен — а и потому, что на демоне это может сработать неправильно. Всё же, благодать «адскому отродью» ничего хорошего не приносит. Вдруг будет такая же реакция, как и на святую воду? Страшно. Но выхода нет.       Рисковый шаг сделан и хрупкая фигура обхватившего себя за колени демона слабо освещается белоснежными крыльями, расправленными Азирафаэлем. Первые пару тяжёлых мгновений кашель не стихает, но как только они проходят, резь в горле постепенно смягчается, а кровавый привкус начинает пропадать. — Как ты раньше с этим справлялся? — Нарушает затянувшуюся тишину голос херувима. — Никак. — Шепчет Кроули и кладёт руку на всё ещё немного пекущее горло. — Каждый раз приходилось объясняться по какой причине у меня тело в непригодном для существования виде. Каждый раз новая причина. Используй креатив или умри. — Пауза затянулась. — Чтобы хоть как-то вести счёт, приходилось причёски менять. Это не так заметно. — Ладно. — Немного помолчав, ответил Азирафаэль. — Значит, теперь у нас две проблемы.       Кроули поднял уставший, полный непонимания, взгляд на ангела. Не было ни сил ни желания разбираться с делами. Заснуть бы на пару веков… вот это соблазнительная идея. — Мы не знаем, по какой причине ты страдаешь ханахаки и завтра нас скорее всего казнят. Две масштабные проблемы. — Херувим нахмурился, глядя перед собой. — Я уже сказал, из-за чего. — Кроули опустил подбородок на колено, неуверенно поглядывая на рядом сидящего. — Да, но твоя теория в корне неверна. — Чопорно ответил ангел. — Возможно, касательно людей это было бы так, но твой случай явно беспрецедентный. — Он несколько минут помолчал. — Не может ведь быть такое, что ты себя просто накрутил, Дорогой?       Демон издал какой-то гортанный звук, который по задумке должен был говорить о его несогласии. Звучало скорее угрожающе. — Прости, я совсем не это имел ввиду. — Взволнованно произнёс ангел, неловко кладя руку на чужое плечо. — Ты ведь столько… времени считал, что твои чувства невзаимны, — И всё ещё так считаю. Я тебе даже не нравлюсь. — Кроули сверкнул обиженным взглядом, от которого всё внутри Азирафаэля болезненно сжалось. — Не глупи, ты ведь знаешь, почему я сказал это. — Аккуратно поглаживая, шептал ангел. — Я готов подписаться под каждым твоим словом, Дорогой. Но, согласись, если бы мы сбежали-таки, мир бы уцелел?       Кроули выглядел обиженным. Оскорблённым. Плевать ему было на мир. На кону стояла жизнь его ангела. И его жизнь. Участвовать в войне не хотелось. Да и не особо располагала ситуация. Его и так уже казнить готовы были. — Ты сам убеждал меня, что Музыка Сфер не то, с чем хочется провести вечность. Мне было больно отказывать тебе. Ты знаешь, что я не лгу, Кроули. — До того. — Только и буркнул демон. — До того нам бы головы пооткручивали, если бы узнали. Меня и так к стенке не раз приставили, что я с тобой якшаюсь. Видел бы ты взгляд Гавриил, когда он говорил, что ты «чудом меня не замечаешь».       Демон молчал. Он прислушивался к собственным ощущениям. Сомнения плотно въелись в его суть. Словно паразит раз за разом разъедающий оболочку. Поражающий каждый орган и каждую мысль. Неуверенность. Страх.       А зачем он ангелу? Этот вопрос мучил его давно. Ровно с момента, когда он понял счёл, что его не любят. Недостаточно хорош. Падший. Стараться выглядеть круто, чтобы хоть создавалось впечатление того, что он не ничтожество. Только впечатление.       Внутри «зачесался» новый росток.       Даже если ангел его любит, то только эту внешнюю сторону. Лживый фасад. Маску. Что ж, это лучше, чем ничего. — Если мы избежим казни, — Азирафаэль приблизился и шептал в самое ухо. — давай уедем? Только ты, я и какой-нибудь небольшой городок вроде Саут-Даунса?       Кроули повернулся, неверяще глядя на своего ангела. Абсолютно серьёзного ангела. В голубых глазах плескалось столько надежды, что невозможно было отказать. — Да. — Медленно наклоняясь, отвечает демон. — Сколько я ещё буду критиковать твою скорость? — С улыбкой спрашивает ангел, удобнее поворачиваясь и целуя. Слишком целомудренно, пожалуй, но совсем не хочется опошлять момент. — До последнего момента, пожалуй? — Отрываясь от любимых губ, шепчет Кроули.       На горизонте показывается солнце.