божье воздаяние

сонхо, как оказалось, дурак. идиот, что не смотрит в будущее, думает лишь о себе и, о ужас, любит девчонок. разных-разных, но, главное, девчонок. а чонхун бесится, буравит взглядом его на каждой совместной тусовке и к этим самым девчонкам пристаёт с поцелуями, чтобы кожу старшего в очередной раз ударило током — обожгло жестоко. звёзды жёлтые вырастают на теле бутонами цветов, разбредаясь кто куда. чонхун всего лишь влюблённый, глупый подросток, с двойками по математике и яркими, карими глазами. у чонхуна рваные на коленках джинсы, синие стены в комнате, запакованные пачки красных мальборо на столе и номера сотни нун в телефоне. чонхун, он — с едкими нотками удовольствия и, одновременно с этим чуть ли не цедя сквозь зубы, шепчет что-то старшему на ухо, вроде как даже извиняется за всё, что было, но сонхо знает, в курсе правил его игры. сонхо перечитывал сценарий миллиард раз и все дальнейшие шаги ему известны. спойлеры. сейчас по плану — очередная глупость. чонхун скользит меж людей; к дивану в углу и снова к барной стойке на кухне, потом уже ни то в ванную комнату, ни то на большой балкон в спальне родителей. руки мелкого бегают ловко по чужому розовому платью, сжимают в складки ткань, потом — выше ведут, по бёдрам, узкой талии, пальцами пересчитывают слегка виднеющиеся рёбра. он носом ведёт по ключицам, медленно, играя, после переходит на шею. сонхо это всё видит и решает просто — подыграть. он отпивает пива из бутылки, откидывается на спинку кресла и иногда отвечает обрывистыми фразами на вопросы рубина. у него тоже — звёзд куча; одна ярко светится на щеке, и сам он надеется, что последняя появится достаточно скоро. рубин классный; сонхо дзинькает с ним бутылкой и набирает в лёгкие побольше воздуха. а лучше бы — воды. солёной, морской. из колонок доносятся недавно вышедшие трэки кучки рэперов; чонхун хвастается друзьям чьим-то подписанным альбомом и выпивает остатки соджу в бутылке залпом. сонхо же в туалете перечитывает звёзды на своем теле; обнаруживает целых две новые и, вздыхая, поправляет свою футболку. расчёт закончен. пока лишь — пять. и сонхо только умывается холодной водой, зачёсывая мокрой ладонью волосы назад, и выходит обратно, в ад настоящий. на широком подоконнике ютятся джину с его новенькой подружкой, и здесь, на этой вечеринке, у всех всё настолько супер, что сонхо кажется лишним, блёклым и чересчур уж — другим. где-то в прочитанных то самое приглашение от самого чонхуна, выше смски рубина, где он спрашивает, пойдёт ли туда сонхо. и он идёт, надевает свой самый невзрачный прикид и покупает по дороге пива. дети тут все почти, школьники — он невзначай разглядывает чужие лица, и с таким макияжем минимум половина может действительно сойти за совершеннолетних. сонхо смешно и грустно; он открывает новую бутылку пива, отвечая кому-то там на очень важные сообщения в какаотоке. а чонхуновы ладони уже на чужой, обтянутой тканью мини-юбки, заднице. в воздухе застывает дым ментоловых сигарет; сонхо тоже прекрасно помнит, как закурил первый раз — в подворотне, с рубином и парочкой других ребят. донхун, кажется, самый старший из них, раздаёт каждому по одной и поочередно чиркает зажигалкой у противоположного от фильтра конца. сонхо последний; рубин рядом смеётся с шуток джинёна и его глупого голоса. невинность, порочные мысли, закономерные, ожидаемые последствия. сонхо, вообще-то, не дурак. всё он знает, но — нет сил уже шевелиться. поздно. чонхун намешивает себе в красном стаканчике настоящий яд; дверь в его комнату хлопает громко даже для заполненной музыкой квартиры. кто там — знает только он, и от этого такая улыбка самодовольная на лице, что становится противно. вау, только сейчас! — прекрати, блять, пока не стало совсем поздно, - сонхо подрывается с кресла, держит за локоть сильно; он ведёт мелкого куда-то подальше от общей суматохи, от вездесущей музыки — в тишину. чонхун смеётся. на шее его уже пара краснеющих засосов и сонхо запрещает себе на них смотреть. в комнате родителей никого, на балконе, что удивительно, тоже. кровать чужая больших размеров. младший разваливается на ней звёздочкой, лишь свесив на пол ноги, — не знаю, зачем ты эту херню творишь, но пора закругляться, чонхун. ты не ребёнок пятилетний, твои игры уже не смешные. — вообще-то смешные, хён. пошёл нахуй, - чонхун смеётся снова, пьяно и глупо. с нотками отчаяния в голосе, уже под конец — срывается. он ребёнок. не пятилетний, конечно, но — ребёнок. избалованный, обманывающий и других, и себя. а сонхо устал обманываться; он стоит напротив, смотрит зло в чужие глаза и сдерживается, чтобы или не ударить его в челюсть, или чтобы не поцеловать. не определился. а пока на его теле совсем уж абсурдная россыпь желтых звёзд; созвездия. везде-везде. и это — исключительная заслуга чонхуна, гордость. и чонхун гордится, пытаясь поцеловать каждую девчонку на этой блядской вечеринке как можно ближе к хёну, чтобы он видел. чтобы он смотрел. но сонхо не смотрит. ни на мелкого, ни на девчонок в скинни и кроп-топах. он слушает (не особо внимательно, но все же) классного рубина, кивает ему иногда и пьёт бесконечное, нескончаемое пиво из бутылки. а за окном разъезжают машины с ревущими злобно двигателями, и там, на улице, не слышно громкой музыки. там холодный воздух ночи, растворяющий ядовитой кислотой дым каких-нибудь мальборо. там нет людей, нет толпы из пьяных подростков и студентов. там нет ничего, и сонхо вливает в себя пиво, в голове представляя, что это морская вода, а вокруг — бескрайние синие просторы, и акулы где-то уже рядом вместо звёзд; сонхо жёлтый цвет никогда не любил. да и звёзды эти, и вечеринки, впрочем, тоже. — хён. ну, хён, - и себя сонхо тоже никогда не любил, почему-то предпочитая просто плыть по течению, давая воде омывать, стачивать медленно края, — можно тебя поцеловать? пожалуйста, хён... да кроме чонхуна хоть как-то сонхо никто никогда не любил. и поэтому он продолжает плыть по течению, даже если к обрыву. пускай — сонхо поддаётся вперёд к мелкому и целует. сам. с привкусом пива, соджу и чьей-то помады на губах. пьяно, грубо и вместе с этим по-детски нежно, даже не пытаясь сопротивляться чонхуновому юркому языку и напору его же пальцев на собственных плечах. он не шепчет в поцелуй обманчивого «я тебя люблю», и даже не пытается быть милым. сонхо самый настоящий мудак, и это его пьяному мозгу почему-то кажется единственной возможностью отодрать от себя чонхуна уже на следующее утро. но звёзды — метки глупые — уже от себя не отодрать. ни на следующее утро, ни когда-нибудь ещё. они — наказание. за какие-то старые проёбы, за чонхунову звезду на коленке, за их почему-то дружеские отношения в прошлом. но больше, всё-таки, за жёлтую, маленькую звезду на чужой коленке, виднеющуюся благодаря дырявым джинсам. и сонхо нисколечко не жаль, на самом деле. он удаляет номер мелкого уже на следующее утро и предлагает рубину сходить ближе к вечеру в бар с какими-нибудь очаровательными девчонками. и без какого-нибудь прилипчивого ли чонхуна.