***
—Мне страшна! — кричала она. — Мне страшна! Людвиг распахнул дверь, и в тот же момент вошла Наташа. На ней была только ночная рубашка. Она вся вымокла, мокрые, распущенные волосы прилипли к голове и свисали на плечи грязными путаными прядями. Она была смертельно бледна. Старуха кинулась к дочери, обняла ее. — Дзе ты была? Небарака мая, ты ўся вымакла. Вар'ятка! Но Наталья оттолкнула ее. Она взглянула на Людвига. — Ты пришел вовремя. — Где ребенок? — Я должна была сделать это немедленно. Я боялась, что позже у меня не хватит мужества. — Наташа, что ты сделала? — То, что велел мне долг. Я опустила его в реку и держала под водой, пока он не умер… Людвиг дико вскрикнул — это был крик смертельно раненного зверя. Он закрыл лицо руками и, шатаясь как пьяный, кинулся вон из дома. Наталья рухнула в кресло и, опустив голову на сжатые кулаки, страстно, неистово зарыдала.***
— Nein! Nein! — Людвиг, по пояс находясь в реке, рыскал глазами и руками, пытаясь нащупать маленькое мертвое тело. — Mein Sohn...meine Tochter![1] — А ў полi вярба, пад вярбою вада.Там хадзила, там гуляла дзеўка малада.. — Наталья, в ещё окровавленном платье с удовлетворённым лицом ходила по полю, размахивая руками, иногда останавливалась, закрывала глаза и кричала что-то на своём белорусском вдаль. Людвиг пошёл на звук. Увидев картину, он прицелился и нажал на курок винтовки.Выходила на берег Катюша, А за нею немец молодой: «Подарю, Катюша, тебе серьги, Подарю я перстень золотой, На тебе, Катюша, я женюся, Увезу в Германию с собой». «Мне не надо, немец, твои серьги, Мне не надо перстень золотой. У меня есть Ваня чернобровый, Ваня служит в армии родной». И тогда фашисту стало ясно, Что Катюшу любит партизан. Закурил последнюю сигару, Из кармана вытащил наган.