кавалер орденов невинной крови

Удушающая жара стояла вторую неделю, и не было от нее никакого спасения, даже в пыточных подвалах Александровой слободы. Мало того, что жажда ничем не унималась, так еще и головная боль свинцовым обручем давила на затылок и виски государя, вынуждая срываться на всех подряд в бессильной злобе от невозможности контролировать сдавшееся перед невыносимой погодой тело. Хотелось зарыться в землю как можно глубже и не появляться на поверхности, пока чертово солнце не скроет свой безжалостный слепящий лик за тучами. Однако такой возможности не было — страна требовала внимания и горячего участия в своей жизни. Вот и сидел Грозный за столом, обмотав голову влажной тряпкой, не выпуская пера из пальцев и подписывая бесчисленные бумаги. В голову лезли мысли о Божьей каре, и отмахиваться от них было трудно. После очередного разъяренного рыка даже Малюта предпочитал не показываться на глаза, придержав до поры до времени отчет по пленным и накопившиеся вопросы. В какой-то момент правую руку свело судорогой, и Иван откинулся на спинку стула, зажмурившись. Доконало все. Указы, набеги татар, ехидные рожи иностранных послов, не желающих уступать ни пяди земли на границах, шепот сплетников за спиной и козни бояр. Уйти бы в монастырь и навеки поселиться отшельником в келье, да на кого страну оставить? Вот именно, что не на кого. В полуденном вязком мареве вздымались облака пыли от конских копыт. Утирая пот со лба и поминая недобрым словом июль, возвращались опричники из очередного похода. Во главе отряда скакал белый жеребец, на котором с неизменно ровной спиной восседал Федор Басманов. Много крови в этот раз выпила его сабля, усмиряя бунтовщиков, не согласных с властью государя. Теперь было все спокойно в отдаленной области Московского царства, и можно было отчитаться по удачному походу. Небось, владыка наш за все это время ни разу из покоев не выходил, подумалось отчего-то кравчему, и он пришпорил коня, чувствуя всей кожей надвигающуюся грозу. Сухо, очень сухо. И угрюмый силуэт слободы все ближе и ближе. Часовые молчаливо распахнули ворота, стоило Басманову бросить на них короткий, но выразительный взгляд. Младшие воины вытянулись по струнке, как только Федор ловко спрыгнул с лошади. — Надеюсь, мои указания выполнялись исправно, — он прищурился, наслаждаясь испугом в глазах подчиненных. — Так точно, — кивнул наиболее смелый, сжимая крепче саблю. — Хорошо. Сами знаете, я не люблю, когда безопасность государя оказывается под угрозой из-за нерадивости некоторых, — голос кравчего снизился до шипения. Грозный наблюдал за ним из тени, поражаясь тому, насколько лукавый и угодливый Федька меняется при общении с теми, кто ниже его по званию. Будто другой человек. Ни капли манерности и игривости, только уверенные движения и не терпящий возражений тон. — Здравствуй, Федя. Уж не думал, что дождусь твоего возвращения, — две фразы, и маска преданного слуги снова на своем месте. Земной поклон, смиренно опущенный взор, еле заметная улыбка. — Не мог я не вернуться, с хорошими-то новостями, — легкое прикосновение прохладных губ к руке, и возникла странная уверенность в том, что наконец все наладится. — Победу одержали, мятежников устранили, тишь да благодать теперь. — Добро, — Иван позволил себе ухмыльнуться, и в этот момент на измученную засухой землю упали первые тяжелые капли дождя. Грозный задрал голову, наслаждаясь долгожданной небесной влагой. Всего лишь совпадение или же появление Басманова всегда приносит облегчение? Какая бы ярость не бушевала в душе, какая бы обида не сводила скулы, стоило Федьке возникнуть рядом, шепнуть несколько нужных слов, прикоснуться невзначай к плечу, и все как рукой снимало. Никто лучше не угадывал государевых желаний и сомнений, чем его верный кравчий. Удивительная чуткость и проницательность, вот только что за ними скрыто? — Пойдем, царь-батюшка, а то простынешь еще, — отвлек от размышлений чуть сиплый после разговора с воинами голос Басманова. — Опять настои из горьких трав пить придется. Грозный поморщился от воспоминаний о той дряни, которой его потчевали во время простуды, и, не став возражать, зашел в терем. Ненастье принесло с собой не только прохладу, но и непроглядную темень. Чиркнуло огниво, и пламя свечи чуть разогнало сумерки. Тени плясали по стенам и на лице кравчего, придавая ему заостренные, потусторонние черты. Больших усилий стоило не поежиться при оглушающем раскате грома. Вся слобода будто вымерла, предпочтя затаиться подальше от разгневанной природы. — Расскажешь про поход? — Иван завернул в свои покои, решив, что работы с документами на сегодня достаточно. — Да ничего необычного. Мы в засаду попали, конечно, но воевать они не умеют. Крестьяне, что с них взять. Троих было достаточно упокоить, чтобы остальные врассыпную бросились, — Фёдор помог снять государю мокрую рубаху. — Ну и повесили еще с десятка два бунтовщиков, чтобы неповадно было. Долго еще теперь не рискнут против власти выйти. — Порадовал ты меня, Федя. А то в твое отсутствие такая скука смертная. Бояре разве что распустились, понадеялись, что не вернешься, — хмыкнул царь, наблюдая, как Басманов снимает кафтан и откладывает в сторону саблю с кинжалом. Блеснула позолоченная рукоять, и Грозный невольно сжал руки в кулаки, вспомнив далекий день, когда чуть не погиб от рук предателя. Был пир в честь встречи с британскими послами. После напряженных переговоров о торговле хотелось отвлечься и хоть ненадолго расслабиться. Немудрено, что Иван потерял бдительность и оказался совершенно беззащитным, когда на него навалился юркий мужик с неприметным лицом. Выпитое вино сделало свое дело, и тело не слушалось. Близко-близко был изогнутый восточный нож. Никто даже не заметил, что в конце стола происходит что-то не то. Кроме одного человека. Золотисто-алый силуэт стремительно метнулся к государю московскому, оттащил от него неудачливого убийцу, усмехнулся зло и после короткой схватки перерезал злоумышленнику горло отточенным движением. Спустя секунду Басманов вернулся к привычному для празднеств образу — шальной танцор и царский кравчий, подносящий чашу избранным гостям. Только капля крови на щеке и серьезный взгляд выдавали случившееся. До того Грозный не особенно задумывался над тем, как опасен может быть верный слуга. Быть может, слышал краем уха, что отец прекрасно обучил его искусству боя, но не придавал значения. И с одной стороны, он единственный, кому Иван доверяет как самому себе, а с другой… Кто знает, что на уме у того, кто ведает обо всем, что творится при дворе и в государстве. И такое отчаяние нахлынуло вдруг, холодом прошлось по конечностям, едва не взвыл царь от бессильной злости. Предаст, рано или поздно. Предаст… — Что, сокол мой ясный, опять думы окаянные замучили? — опустился рядом Басманов, учуяв угрюмый настрой государя. — Все-то ты знаешь, — криво улыбнулся Грозный, опускаясь на подушки и щурясь на отблески молний. — По-твоему, это плохо? — приподнял соболиную бровь Фёдор, пока еще держась на почтительном расстоянии. — Чем больше я знаю, тем проще мне тебя защитить, Иван Васильевич. Иначе зачем мне быть с тобой рядом. — Выкрутился, шельма, — царь заправил прядь растрепанных и влажных после дождя волос кравчему за ухо. — Скучно без меня было, говоришь? — вкрадчиво произнес Басманов и придвинулся ближе. — Еще как. Вечерами все чудились твои шаги да шепот горячий на ухо, — не стал отрицать Иван, а неровный на сквозняке огонек свечи плясал в коварных омутах Федькиных глаз. — Явь от миража не так просто отличить, — Басманов выдержал паузу, удостоверившись, что его точно не оттолкнут, и прильнул как ласковый кот. Только мурлыканья не хватает. От него повеяло каким-то невероятным теплом и, пожалуй, безопасностью. Основательно продрогший Грозный не возражал. Кравчий невзначай провел горячей ладонью по груди царя, следуя проверенной тактике — никакой спешки, чтобы получить максимум доверия. Вечно напряженное тело охотно отзывалось на осторожные, выверенные прикосновения. Будто ваза хрустальная, подумалось Фёдору, хотя, казалось бы, это последнее, что могло ассоциироваться с государем московским. Обманчив его суровый образ, просто нужно знать, где поддеть и куда надавить, чтобы добраться до истины. А она в затаенной обиде, в звенящей пустоте в сердце, в глухом одиночестве. Что, в сущности, их дуэт? Беспричинная месть. Мелким, ничтожным людям, сквозь которых не протолкнуться. Хочется к свету, к солнцу, да долог путь и тернист. И тьма все гуще. Что-то екнуло в груди у Федьки, не сумел он больше сдерживаться. Поцеловал Грозного в губы, жадно, нетерпеливо, словно боясь, что тот исчезнет вместе с очередным ударом грома. Осточертело молчать, ни слова в ответ, ни слова взаймы, сплошные ритуалы и красивые, но лживые слова. — Свет мой, солнышко моё, государь, — сбивчиво прошептал Басманов, прижимаясь крепче, почему-то зная, что сегодня позволят значительно больше, чем когда бы то ни было. Иван неловко молчал, что было ему несвойственно уже давно. Вопрос, кем же он считает для себя Фёдора, неоднократно откладывался на потом по причине занятости и стыдливого страха прийти к неприятному выводу. И вот пришел тот самый момент, когда тянуть дальше стало невозможно. Поддаться ли ради мимолетного счастья или отступить, испугавшись последствий? Ответ был очевиден. Кавалер орденов невинной крови, так назвал Басманова-младшего кто-то из иностранцев, и не ошибся. Так и просилось это прозвище, но осталось невысказанным. Впрочем, кравчий все понял без слов, улыбнувшись краешком рта, и тут же сделался вновь серьезен донельзя. Конечно, Федьке было страшновато. За такую наглость можно в перспективе и головы лишиться, но пока царь в настроении, лучше действовать. А что нужно делать, Басманов знал прекрасно не понаслышке. Распалить полуукусами-полупоцелуями, уделив особое внимание шее и уловив частящий пульс, прихватить зубами за ключицу, и спускаться все ниже и ниже, вызвав недовольный рык. Слишком медленно, государь мой? Теперь я властен над тобой и твоим телом, так потрудись выполнить условия, как я всегда выполнял твои. Можешь цеплять меня за волосы, все равно не остановишь. Грозный захлебнулся воздухом, ощутив, как обжигающий язык обводит головку его члена. Большая часть мыслей схлынула куда-то вдаль, оставив только кровь, стучащую набатом в ушах, да полное безразличие к дворцовым сплетням. Фёдор, поняв, что нужный эффект получен, сверкнул хитрыми, потемневшими от вожделения глазами, и взял в рот на полную длину, заставив царя сдавленно застонать. Довести до определенного порога и чуть-чуть отступить, вызвать практически ярость и снова напасть, что за издевательство! Железная хватка на бедрах и неотвратимая решимость во взгляде. Задумайся о таком Иван раньше, точно бы Федька одной оплеухой не отделался. Но сейчас, этой странной, беспокойной июльской ночью, что-то изменилось, безвозвратно и наверняка. Тащим в чистые простыни грязный ответ на красивый вопрос, мелькнула мысль у Басманова, который расстарался и подготовил государя к дальнейшему, поймав весьма выразительный взгляд. Снова украл поцелуй, почему бы и нет? И навалился неожиданно тяжелой тенью, впрочем, стараясь причинить как можно меньше боли. Злопамятный, этого не отнять, но любовь все же перевесила. И ловил каждый вздох, каждое движение, давая привыкнуть. Знал, что Грозный вряд ли хоть слово вымолвит, скрывая по привычке себя настоящего. Но ошибся. — Быстрее, — лаконично потребовал Иван, признавшийся наконец самому себе во многих вещах. Например, в том, что ему было приятно от того, что творил бесстыдник Басманов. Или в том, что все же любил его, неправильно, зло, иногда до скрежета зубовного. Любил, что тут еще скажешь. Фёдора дважды просить не требовалось. Он ускорился, смахнув со лба взмокшую челку, попутно проводя ладонью по члену государя. Дождь лил стеной, скрывая происходящее в царской опочивальне от чужих глаз и ушей, что было любовникам на руку — под конец Иван перестал сдерживать себя, и его хриплый голос было бы сложно не узнать. Басманов, доведя их обоих до экстаза, рискнул остаться, укутав Грозного в одеяло, и по традиции сторожил его сон до самого утра. Конечно же, с начавшимся днем пришлось и надеть привычные маски, но теперь и у царя, и у его кравчего была уверенность, что за этими масками не ледяное ничто.