Daron

Это был один из тех жарких дней в Лас-Вегасе, когда кажется, что единственная задача солнца сжечь и испепелить все на поверхности земли. Воздух прокален до предела, настолько, что невозможно дышать, а если дышишь, то мозги просто плавятся. В таком состоянии сопротивления природе, если ты находишься долгое время на улице, начинают болеть и гореть мышцы, тебя выворачивает на изнанку, а мысли приходят в голову лишь самые отвратительные и ужасные, обнажающие почему-то только худшие моменты прошедших дней... Дарон сидел на балконе-веранде своего гостиничного номера с видом на спящий в раскаленных лучах полуденного солнца город. Этот город спит днем, и все самое интересное происходит ночью. На лице музыканта играла неприятная ухмылочка, взгляд отрешенно скользил по грифу гитары, пальцы сами собой наигрывали какой-то мотивчик. Дарон думал о своей жизни, о творческом кризисе, о своей никчемности. Он уже давно сидел на солнце. Казалось, он единственный, кто еще не спрятался в тени какого-нибудь здания или живительного источника бара. Думал он снова и снова о том, что мучает его на протяжение нескольких лет. Жуткие перепады настроения: великолепная эйфория после записи песни или отыгранного концерта и полный упадок жизненной энергии во все остальное время. Упадок, заглушаемый алкоголем, травой и женским телом. Самозабвенные вечеринки, расплавленные мозги, круглосуточно помутненное сознание, приводимое лишь более-менее в порядок перед очередным концертом усилиями Шаво. Вчерашний вечер не был исключением. Дарон не помнил, где он напился вчера, не помнил в лицо тех двух шлюх, с которыми он провел ночь, поутру удивлялся, как смог добраться до своего номера. Он не хотел подсчитывать те долги, в которые влез за две недели, но развлечения и продажные женщины все тянули и тянули из него деньги, а он и не сопротивлялся. Он твердо знал, что он особенный, не такой как все, но верил в это только в моменты эйфории, когда многотысячная толпа фанатов взрывается в восторге от его вида и ловит каждый звук, издаваемый его гитарой. Верил, когда сам себя убеждал в этом, верил, когда проводил время со своей группой, но не наедине с собой... Хотя, здесь, в Вегасе, тоже исполнялись его мечты. Грезы, одолевавшие шестнадцатилетнего подростка, не находившего себе места в компании сверстников, даже когда они пили вместе и смотрели порнографию. Он вглядывался в лица пьяных друзей, наблюдал их реакцию на происходящее на экране телевизора с заветной видеозаписью. Он был частью той массы, но его это пугало. Он разрывался, он хотел пить и смотреть порно, но он не чувствовал от этого того удовольствия, которое видел у своих друзей. Он знал, что у них за этими вечерами и ночами ничего не следует, они сопьются и станут как родители, а Дарон отличался. Он писал песни, никому не показывал, поигрывал что-то на гитаре. Он не хотел стать как все, как те люди, которых видел ежедневно. А сейчас, получается, после пришедшего успеха он сам стал героем тех вожделенных записей, которыми засматривался в детстве. Стереотипы о классной жизни, привнесенные телевидением... Надо что-то менять, хотя бы в своей жизни... - Shit, shit, shit! Гребанное детство, гребанный телевизор! Я не как все! Я не серая масса ублюдков!!! - а руки сами уже наигрывали столь вкусный мотивчик. Настроение, подгоняемое вдохновением, стремительно улучшалось, появился огонек в глазах, пальцы осознанно бегали по грифу. - Everybody, everybody, everybody livin' now. Everybody, everybody, everybody fucks. Everybody, everybody, everybody livin' now. Everybody, everybody, everybody sucks. Everybody, everybody, everybody livin' now. Everybody, everybody, everybody cries Everybody, everybody, everybody livin' now. Everybody, everybody, everybody dies, - бормотал Дарон, обливающийся потом на солнцепеке, снова и снова проигрывающий мелодию, чтобы лучше ее прочувствовать, - так будет с каждым, но не со мной! - . - . - В следующем году SOAD выпустила сразу два альбома, и в обоих Дарон не только исполнял инструментальные партии, но и солировал наравне с Сержем.