не выпускай меня из темноты

яркие фонари нещадно слепят глаза, расплываясь тысячами огоньков, меняющих ежесекундно свой цвет. плотный мужчина шагает вдоль узких пятиэтажных зданий и раскинувшихся возле них палаток с разными чудесами и товарами, иногда останавливается, чтобы присмотреть себе какую-нибудь особую вещицу, и, отдав купюры, щёлкнуть в воздухе пальцами, чтобы подопечный, находившийся все это время в метре от своего господина, безмолвно подбежал и так же безмолвно унес купленное в надлежащее место. он поправляет очки на переносице, щуря глаза от разноцветиков, и протирает нос белым платком, словно бы надеясь избавиться от щекочущей ноздри мешанины сотен ароматов: цветов, железа, пряностей, мяса, масел, людей, собак, крови. нужно было поискать место потише, попросторнее — нелюбимая толпа на улице все сгущалась и сгущалась: вот уже начали появляться дамы в огромных шляпках, прикрывавших их лица. их оголенные плечи сверкали под жёлтым светом фонарей, но этот блеск точно не мог сравниться с блеском обмазанных в масле девиц и юношей, стоявших за стеклами каждого здания с ценниками и табличками «продается». вот одна из благородных дам случайно касается своими длинными ногтями предплечья мужчины, сразу же отскакивая на шаг. — милая, смотрите, чтобы вам не оторвали ваши неуклюжие ручки, — с улыбкой подмечает он, поправляя пиджак, на что женщина в ответ с такой же улыбкой приподнимает взгляд из-под шляпки, отвечая «смотрите, чтобы эти ручки вам не выцарапали для начала глаза». 🔗🔗🔗 это здание выглядит уже намного лучше остальных. сделанное из черного кирпича и огражденное кованной калиткой, оно манит внутрь своим атмосферным внутренним освещением. мужчине стоит взглянуть в одно из окон лишь на мгновение, чтобы понять, что это то место, где можно на минутку отдохнуть от уличной суеты и месива противных каждому из пяти чувств вещей. — добро пожаловать, сэр, — дверь незамедлительно открывается после единственного стука, являя взору еще одного мужчину примерно двадцати восьми-тридцати лет с аккуратно уложенными вправо черными волосами, в идеально сидящем костюме и с, казалось бы, доброжелательной улыбкой от уха до уха, которая, если быть честным, немного настораживала, но посетитель не обращает внимания на скользкое чувство витающей в воздухе опасности. она, словно кислое послевкусие на корне языка или невозможность расслабиться во время незнакомого разговора, цепляется намертво, но не говорит о себе слишком громко, оставаясь в тени. — вижу, это ваш первый раз? — он коротко кивает в ответ, растягивая губы в улыбке и из-за чего-то нервно поправляя галстук-бабочку. почему-то этот консультант совершенно не внушал доверия. он говорит «давайте я вам все покажу» и «следуйте за мной. пожалуйста, будьте осторожны, чтобы не повредить товар», проводя внутрь огромного зала с притупленным, уже не резавшим глаза светом, но, несомненно, подчеркивавшим каждую особенную детальку каждого предмета и организма, обитавшего здесь. слева и справа стоят огромные стеклянные комнаты с несколькими отверстиями для оценки товара: прикоснуться, пощупать, всмотреться, оценить мягкость волос и бедер, состояние кожи, полноту губ, цвет глаз. они проходят мимо десятков товаров, каждый по-разному реагирующих на очередного потенциального покупателя: кто-то прижимается ближе к стеклу, давая увидеть себя лучше, виляя своими животными хвостами, кто-то утыкается в самый дальний угол, недоверчиво прижимая свои кошачьи или лисьи уши к голове, кто-то рычит, скаля зубы, но мигом затыкается, тихо начиная поскуливать, стоит лишь встретиться недовольному существу со взглядом консультанта. ужасающим. — а сейчас я покажу вам наш самый главный экземпляр, — с каким-то тихим восторгом говорит мужчина, остановившись около комнаты с черной железной дверью, — он остался единственный в своем виде, — консультант достает из кармана брюк ключ, отливающий холодным серебром, и делает четыре щелкающих поворота вправо. дверь раздается противным коротким скрипом, открывая взору черную комнату. посетитель делает с чужого позволения первый шаг в темную неизвестность. отчего-то захватывает дыхание, когда он видит в этой кромешности два ярких огонька зрачков. — ох, свет, как я мог забыть, — один хлопок ладоней, чтобы выпрыгнуть из напрягающего неведения к странному, вжавшемуся в самый дальний уголочек комнаты, крылатому юноше. 🔗🔗 — он… — непонятность чувств резко заменяется восхищением. темные короткие волосы, небрежно растрепанные, прыгающие с места на место рыжие глаза, переливающиеся золотом на свету и горящие флюоресцентным в темноте, порванная тут и там ткань одежды открывает вид на острые ключицы, в которые хочется вгрызться зубами, — он прекрасен, — с распахнутыми глазами шепчет в пространство мужчина, подходит ближе и, протянув к товару пухлые пальцы, желая прикоснуться к такому необычному сокровищу, почти касается чужого подбородка, — сколько он сто… черт! — через секунду отпрыгивая в испуге от резкого щелка животных зубов. — какой невоспитанный! — возмущенное. он поворачивается к консультанту, ожидая извинений, но тот лишь посмеивается тихо, скалясь. юноша вжимается в угол, создавая кокон из крыльев вокруг себя, и тихо рычит, поглядывая на мужчин. — он не продается, — отвечает на незаконченный вопрос работник, — и да, — тихо-тихо, внимательно смотря на существо, — он у нас очень непослушный мальчик. 🔗🔗 — а непослушных мальчиков надо наказывать, верно, Чону? — задает вопрос Мунджо. Чону знает, что на него не требуется ответ, знает, что, даже если он прямо сейчас упадет в чужие колени, давая Со втоптать себя в мазут грязного и слепого подчинения, он не смилуется. Мунджо закрывает за собой дверь. не на ключ, но Чону все равно не будет рисковать. не во второй раз. — разве я не говорил тебе… — Мунджо делает к нему несколько спокойных шагов, раздающихся по комнате стуком черных каблуков, начиная заправлять манжеты: один поворот, два поворота, подтянуть ткань рукавов к локтям, открывая вид на руки, если быть честным, снящиеся Чону в кошмарах, — когда приходит новый гость, — он останавливается в шаге от все еще вжимающегося в холодный угол демоненка, у которого так трогательно дрожат перья, переливаясь космическим черным, — питомец должен закрыть свой рот? — но Чону кажется, что из них двух совершенно не он — черт. черт стоит напротив него, скаля клыки и собираясь обнажить его артерии. Чону дергается от звяканья металла, желая втереться кожной крошкой в холодный бетон, жалея о том, что он сделал в этот раз, не справившись со своими, как всякий раз говорит Со, животными инстинктами, хотя это было всего лишь самосохранение — Мунджо медленно снимает ремень, сгибая его пополам, и похлопывает им по руке, всеми своими движениями приводя Чону в страх — комок крика начинает подкатывать к горлу. — снимай рубашку, — эхом спокойного голоса раздается по комнате, — и поворачивайся. но Чону думает о том, что было бы лучше, если бы раздался выстрел. 🔗🔗 один. Чону находится один на один со своим дьяволом, со всей силы бьющим его по израненным лопаткам. еще чуть-чуть и, кажется, начнется наводнение из его слез, непрекращающих стекать по покрасневшим щекам — он почти слышит как несколько капель делают звонкий звук, ударяясь о пол, а потом прекращает дышать, ведь Мунджо бьет на этот раз особенно сильно. — тише, — шепчет он, давя на начало правого крыла. Чону издает вопль, когда чужие пальцы впиваются в одну из многочисленных красных полос на спине. жжет пламенем, — тише, малыш, — пряжка ремня с громким звоном падает на пол, намекая на конец своего сегодняшнего использования, и юноша немного успокаивается, всхлипывая и тяжело выдыхая, чтобы обманутым вновь задохнуться, но только от чужих рук. вот так: Мунджо прижимает его спиной к своей груди, заставляя крылья бессильно упасть вдоль тела, правой ладонью медленно перебегает с поясницы на низ живота, мягко надавливая и еле заходя под кромку старых штанов. Чону давится этим прикосновением и, ощутив загривком чужой смешок, пытается повернуться, чтобы не чувствовать себя настолько беззащитным, ведь черти бьют со спины. черти кусают за шею, впиваясь своими клыками в кожу, а после благоговейно зализывая оставленные раны. только у Мунджо язык — яд, и Чону становится только хуже, когда он касается появившихся на его лопатках трещин. — почему ты всегда такой непослушный? — шепчет Со на ухо, проводя носом по нервно бьющейся венке на горле. интересно, что будет, если ее сжать? кожа побелеет на месте напряжения, кровь перестанет поступать в назначенное место и, возможно, Чону упадет либо с кратковременной потерей сознания, либо с кое-чем повеселее. Мунджо мечется между первым и вторым вариантом исхода событий, — хм, Чону? — повторяет он. юноша вскрикивает, когда его резко хватают за волосы на затылке, оттягивая назад, — я задал вопрос. — я… — Чону жмурит глаза, начиная кротко похныкивать: мужчина без разбору выдирает из его крыльев по одному перья, бросая их на пол, — я больше… я больше не буду, — сквозь стиснутые зубы. — что-что? — до ушей доносится насмешка. юноша судорожно сглатывает, когда его неожиданно поворачивают лицом, и вновь вжимается спиной в стену, желая убежать, пропасть, провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать на себе этих дьявольских карих глаз, — смотри на меня, — Чону вздрагивает от тихого грубого тона и все-таки поднимает несмелые оранжевые зрачки к чужим: он видит в них, как Мунджо собирается растлить его на огне, повыдирать каждое пёрышко и съесть его перемолотые кости на гарнир, — еще раз. Чону знает, что Мунджо наслаждается подобным. в его клетке Чону — лишь очередная птица со сломанными крыльями, сидящая на тонком подшатанном пруте — толкни легонько пальцем, и свалится словно с небоскреба на землю с единственным фатальным концом. но Мунджо не толкает, Мунджо трясет эту железную ветку, пока демоненок пытается удержаться на своих слабых ногах; Мунджо маленьким ребенком с уродливой душой следит за его оторванными перьями, облизывая губы и говоря матери о том, что он хочет птицу на ужин. весь Чону по сравнению с Со — маленькое и бесхребетное. Чону по сравнению с ним — серый дрожащий кролик в пасти огромного волка, которому осталось только сомкнуть зубы чуть сильнее. — я… — Чону прикусывает нижнюю губу, судорожно выдыхая от прикосновения горячих губ к его левой ключице, — я буду п…послушным, — и тихо вскрикивает, стоит мужчине прижать его сильнее к стене и стиснуть талию руками. он оставляет несколько временно-прозрачных пятен на косточках, после — под яремной веной, еще чуть-чуть выше — и под челюстью. Мунджо смеется на дернувшийся кадык и сжатые в кулачки руки, то упирающиеся в его плечи, то на несколько секунд повисающие в воздухе, — Чону не знает, куда их деть. — открой, — Со проводит большим пальцем по нижней губе, оттягивая, открывая вид на ряд острых зубов и двух подточенных клыков. Чону нерешительно открывает рот, чтобы через секунду почувстовать языком шершавое и соленое, — на кончиках пальцев Мунджо осталась его кровь, — а после — и сам чужой мокрый язык. Мунджо целует нежно. наверное, даже слишком нежно для самого себя. он мягко придерживает за подбородок правой ладонью, и растягивает губы в улыбке из-за чужой попытки в поддатливость. Чону знает: не выпускать зубы и не смыкать рот, чтобы не упасть от горячей пощечины. Чону пытается не захныкать от ноющей боли, когда мужские ладони вновь касаются его лопаток, пытается не дергаться, когда руки Мунджо поглаживают его живот и давят на грудную клетку, но все равно инстинктивно толкает Со в плечи, когда его пальцы заходят слишком далеко. Мунджо останавливается, и Чону вновь жалеет о содеянном, слыша насмешливое «врунишка». — с…стой, нет, я… — его кидают на кровать. он стукается ногой о металлическую нижнюю спинку, падая лицом в матрас. пытается встать на локти, — нет! пожалуйста! — но Мунджо усаживается на его ноги, прекращая его попытки повернуться, и давит на спину, оттягивая крылья в сторону, — я буду послушным, клянусь! — в комнате проносится хруст вместе с глухим воплем в подушку. Мунджо ломает одну из костей левого крыла, которое через несколько секунд безжизненно падает вниз, касаясь самыми кончиками холодного пола, — клянусь… — всхлипывая. Мунджо скалит зубы, наблюдая за бьющимся в дрожи нагим телом под собой: вспотевшая поясница и ровные красные полосы, которые, несомненно, горят — если нажать на самую болезненную, Чону вскинет голову в немом крике и уронит ее обратно на промокшую ткань; если схватить его за волосы и потянуть назад, откроется вид на судорожно дергающийся кадык, который после приятно вдавливать в горло, ведь задыхающийся Чону — лучшее из всего возможного. да, Чону был лучшим экземпляром в коллекции Мунджо: низшим демоненком, неспособным жить без хозяина, и так привычно-подходяще выглядящего в коленях Со. — к…клянусь, я буду хорошим мальчиком, — отчаянно, — я буду хорошим… — Чону всхлипывает, когда чужая ладонь мягко начинает поглаживать его по волосам, — я буду послушным для… для хозяина. — конечно, — проносится восторженным шепотом по смертельно тихой комнате, — ты будешь, — дьявол наклоняется к чужому покрасневшему уху, — а пока раздевайся полностью. 🔗🔗 Мунджо давно хотел птицу на ужин.