Успеть за 7 дней

      Последняя репетиция проходила в репетиционном зале с зеркальной стеной. Короткая, только освежить в памяти порядок движений, и без того заученный до автоматизма. Потом недолгий перерыв. Костюмы. Грим. Благо, Минни была одной из первых. Будучи отпущенной на все четыре стороны и заштукатуренной по самые уши, она уселась на свободный диванчик. Бормотание гримеров было негромким и неожиданно успокаивающим. Вообще, в гримерке было тихо. Ребята либо сидели перед зеркалами и послушно делали то, что им говорили, пока на них наносили грим, либо уткнулись в телефоны. Смотрели видео, переписывались с кем-то, просто играли. Минни постаралась поймать этот расслабленный настрой. Она достала наушники и включила одну из песен, что была в плейлисте на ее страничке в соцсети, поставив трек на повтор. Но потом она все-таки сняла одни наушник, чтобы слышать происходящее вокруг. Старая привычка, пошедшая еще со времен выпускного класса школы. Слушая неспешную мелодию и давно знакомые слова, она, неожиданно для себя, почти задремала. Понимая, что если она заснет сидя, то у нее может затечь шея, она, не открывая глаз, сползла вниз и вбок, вытягиваясь на диванчике почти во весь рост. Только ноги пришлось закинуть на подлокотник. Зато на втором она удобно устроилась головой. И находясь в полудреме, Минни подумала о том, что подлокотник, на который она легла головой, ниже и мягче того, на котором ноги лежат. А еще он теплый… — Закрой глаза… Хорошо, теперь открой… Теперь вверх посмотри… Посмотри на меня. Ага, теперь опять вверх… — Стрелку скосила. — не открывая глаз тихо пробормотала Минни, комментируя указания гримера одному из ребят. — Левую или правую? — спросили у нее над головой. — Правую… — ответила она, все еще пребывая в полудреме. — Хмм. Угадала.       Она так и не уснула окончательно, балансируя на тонкой грани между явью и сном. Ей мерещилось что-то мягкое и пушистое, как тот флис, из которого она вчера шила игрушку. Что-то прохладное и свежее, как ветерок с реки в летний полдень. Минни плыла в ласковых волнах странных ассоциаций, краем уха слыша рядом какое-то копошение. Вот что-то мазнуло по боку, но открывать глаза было лениво. А потом она услышала, как кто-то тихо-тихо подмурлыкивает песне, звучавшей в ее наушнике. Без слов, просто повторяя мелодию. Появилось что-то теплое и шоколадное, как вечер дома, в пледе и с любимой книгой. Мысли были странными и почти цветными. Нет, пожалуй теплое и шоколадное — это не дом. Это на природе ночью, сидя у костра и накинув куртку. Потому что у шоколада легкий привкус дымка. Как серый росчерк на коричневом и черном. — Задержи дыхание… — послышался голос девушки-парикмахера, а затем шипение баллончика с лаком. — Дышите. Не дышите. Не дышите, не дышите, не дышите. Выносите. Следующий, — сонно пробормотала Минни, вспомнив старую шутку. — А почему «выносите»? — раздался смутно знакомый голос откуда-то сверху. — Потому что было много «не дышите», — ответила Минни, любуясь замысловатыми переплетениями флисового-серого с серым дымком и теплым шоколадом, к которым примешивался прозрачно-бирюзовая прохлада. — А «следующий» потому что чем-то же надо заняться, да? — продолжал допытываться голос. — Надо…       Она не хотела проваливаться в сон окончательно, потому что тут было так уютно и спокойно. И красиво. И… И тут подлокотник, на котором она лежала головой, затрясся. Минни распахнула глаза и увидела над собой три пары глаз. Сфокусировав взгляд, она разглядела и все остальное. И начала медленно заливаться краской. Оказывается, все это время она лежала головой не на подлокотнике дивана, а на бедре ЧанБина. Видимо, когда она начала дремать, он тоже сел на этот диванчик, а она и не заметила. И в итоге сползла головой ровно ему на ноги. Интересно, почему он ее не согнал или хотя бы не возмутился?       Откуда ей было знать, что ЧанБин хотел возмутиться ее самоуправством, но, когда он уже почти открыл рот, Минни пробормотала про скошенную стрелку. И он вдруг решил, что, собственно, разницы особой и нет. Ну лежит. Ну и пусть себе лежит. Не мешает же. И не тяжелая. А потом ЧанБин увлекся наблюдением за любопытным Ханом, которому стало интересно, что же слушает Минни. Опустившись на пол рядом с диваном, Хан пытался прислушаться к музыке, которая играла в ее наушнике, но потом он понял, что наушник на ней только один. А значит, можно взять второй и послушать нормально. СынМин, как и остальные, пользовался беспроводными, а футляр всегда клал в один и тот же карман, так что с поисками второго наушника у Хана проблем не возникло. Минни, на автомате, положила наушник туда, куда потянулась рука. Он тихонько вытащил футляр из ее кармана. Песня была медленная и мелодичная, но, вроде бы, на русском, которого парень не знал. А еще она стояла на повторе. Хан устроился на полу, опершись спиной на ноги ЧанБина и играл в телефоне в какую-то простенькую игрушку. А через некоторое время он поймал себя на том, что тихонько подпевает. МинХо же, проходя мимо этой забавной композиции, остановился, и, облокотившись на спинку дивана над ЧанБином, прислушался к мурлыканью Хана. А потом осторожно тронул того за плечо и жестом попросил наушник. Хан, так же молча, отдал требуемое и вернулся к игре, продолжая тихонько музицировать по памяти. МинХо же, прикрыв глаза, слушал песню. Красиво. Немного печально, но красиво. Он подумал о том, что надо будет узнать название и посмотреть перевод. Фраза про «Дышите. Не дышите.» вернула его из потока музыки. И ему стало интересно, что Минни имела ввиду. После полученных разъяснений, немного путанных, но, в принципе, понятных, парень едва сдержал смех. Не стоит трогать Минни. Она спокойна, несмотря на то, что им нужно будет выступать буквально через пару часов. Пусть так и остается. Чем меньше она нервничает, тем меньше нервничают и остальные. Но Бинни затрясся, стараясь не смеяться, и все-таки разбудил ее окончательно. Ханни почувствовал спиной движение ног, на которые опирался, и обернулся посмотреть, что случилось. Когда же Минни открыла глаза и увидела троих ребят, склонившихся над ней, она покраснела.       А она не знала, как им это объяснить так, чтобы не обидеть. Лежать вот так, положив голову кому-то на колени, можно с кем-то близким. Другом, братом, мужем… Но никак не с человеком, которого ты узнала всего два дня назад. Который, наверное, не сделает тебе ничего плохого, но который просто чужой. И с которым ты расстанешься навсегда меньше чем через неделю. Минни вытащила из уха наушник и полезла в карман за футляром. Но тут, совершенно неожиданно для нее, ей с разных сторон протянули этот самый футляр и второй наушник. Причем лица у Хана и МинХо были совершенно спокойные, как будто они не сделали ничего такого. И она решила не возмущаться. Потому что, во-первых, это, по сути, не ее наушники. А, во-вторых, если они настолько привыкли делиться своими вещами друг с другом, то не ей со своим уставом лезть в этот монастырь.       А потом была дорога до концертного зала. Минни отчаянно цеплялась за песню, что слушала в гримерке, но с каждой минутой становилось все страшнее. Она пыталась не накручивать себя и думать о чем-то другом, но мысли постоянно соскакивали на то, что ей придется выступать. И, к сожалению, это был не тот страх, который можно задавить логикой. Потому что она прекрасно понимала, что сцена, зрители и камеры — это не страшно. Ребята же выступают, и всё с ними нормально. Но пальцы предательски подрагивали, в горле ширился холодный ком, а грудь сдавливало обручем страха. Да, она трусиха. Она призналась себе в этом еще позавчера. Но что-то с этим сделать не получалось. — Прекращай трястись, всё будет хорошо, — попытался подбодрить Минни сидящий рядом с ней Чан. — Подумай о том, чего ты боишься, хён. А теперь представь, что тебе предстоит твоя третья встреча с твоим страхом за последние три дня, — тихо процедила Минни и отвернулась от него.       Чан же искренне не понимал, чего тут бояться. Волноваться — это да. Но, когда выходишь на сцену, волнение проходит, уступая место азарту. И ты выкладываешься на все двести, потому что на тебя смотрят и ты хочешь показать все, на что способен. Этого нельзя бояться, этим можно только наслаждаться. Ведь именно ради таких моментов они и стали теми, кто они сейчас. Чан знал, что такое страх. У него были свои фобии. Но сцена — это же прекрасно. Это отдача от зрителей. Это любовь поклонников. Это драйв. Да, это всё высасывает из тебя все силы и после концерта ты мало на что способен. Но оно того стоит. Минни же отшвыривает от себя всё это, как мусор, и старается зарыться в свои страхи.       Он упустил из вида только одно. Минни не стремилась к такой жизни. Она не хотела блистать на сцене. И сейчас шла на нее не по своей воле. Можно, конечно, было бы просто отказаться идти, но раньше она об этом просто не подумала, а теперь отступать уже поздно.       Само выступление Минни не запомнила. Она помнила, как старалась представить, что нет вокруг ничего такого. Как, вспоминая вчерашний разговор с Феликсом, пыталась представить, что это и не она сама вовсе, а происходящее — это просто игра. Потом пыталась, как на репетиции, представить, что она совсем не на сцене, а где-то еще, где ей комфортно. Тело четко отрабатывало заданную программу, но сама Минни была на грани истерики. Ей хотелось сбежать куда-нибудь, где темно и тихо. И где никого нет. Пятнадцать минут на сцене выжали ее насухо. И, когда пришло время уходить за кулисы, она с трудом переставляла ноги. Кажется, кто-то пытался с ней говорить, но все, на что ее хватило, это нацепить на лицо улыбку и иногда кивать. Ей помогли надеть куртку и усадили в микроавтобус. Рядом был кто-то из ребят. Она слышала разговор. Не понимала ни слова, но слышала интонации. Усталые, но довольные. Они и не поняли, что что-то не так.       Первым встревожился Хан. Когда они приехали в агентство, чтобы оставить там костюмы, ему пришлось трижды звать Минни, пока она не повернулась к нему и не вылезла из транспорта. Чан, который обычно выходил последним, переписывался с кем-то и не заметил этого. С костюмами тоже было не все гладко. Пока остальные переодевались, Минни просто стояла и смотрела в одну точку. А когда к ней подошел Феликс и спросил, все ли нормально, она просто молча кивнула и только тогда начала снимать костюм. Ее движения были медленные и чуть смазанные, но она справилась. Потом был путь в общежитие. И опять заминка с выходом из микроавтобуса. Теперь уже и МинХо заметил, что то-то не так. Зайдя в общежитие, Минни прямым ходом отправилась в свою комнату. Там она легла на свое спальное место и просто лежала. Когда же к ней заглянул МинХо и позвал ужинать, Минни молча встала и пошла за ним.       Чан был вполне доволен тем, как всё прошло. Выступили они прилично, Минни проблем не доставляла, а теперь предстоял вкусный ужин и, возможно, веселый вечер с совместными играми или просмотром какого-нибудь фильма. Немного портила настроение необходимость серьезно поговорить с Минни на счет послезавтрашнего дня, но он с этим справится. Ведь, как показал сегодняшний день, Минни, когда это нужно, вполне может справиться со всеми своими страхами. Хотя его и самого ошарашило сообщение менеджера о том, что расписание на послезавтра меняется. Ну да ничего, справятся.       Доставка прибыла быстро и, пока остальные сервировали стол, МинХо пошел позвать Минни. Ему не нравилось, как она себя вела после выступления и он думал поговорить с ней до того, как вернуться к остальным. Но он так и не придумал, с чего начать разговор. В итоге он просто сказал, что все собираются есть и зовут ее за стол. И, глядя на то, как Минни медленно встает и молча идет за ним, он лишь укрепился в мысли, что что-то не так. Ну ничего, за столом ее разговорят.       Не разговорили. Она ела молча и как-то механически. Лишь когда она отпила из бутылки апельсинового сока, стоящей перед ней на столе, она закашлялась. Но сидящий рядом Феликс тут же постучал ее по спине. И она вернулась к еде. На обращенные к ней вопросы Минни отвечала коротко, сама разговор не начинала, ни на кого не смотрела.       Минни же, хватанув вместо обычного апельсинового сока глоток почти чистого огня, не сдержалась и закашлялась. Вот же ребятки, а! Шутники, блин. Так же и захлебнуться можно. Как, оказывается, сильны стереотипы о русских за границей. Хотя, если признаться честно, ей действительно было это нужно. Огненный вал, прошедшийся по глотке и ударивший, казалось, по всему нутру, растопил лед, державший ее уже несколько часов. Она начала выходить из псевдо-шокового состояния, в которое загнала себя сама, чтобы не сорваться и не устроить безобразную истерику. К концу пол-литровой бутылочки она уже не только пришла в себя, но и кажется… — А кто мне этот чудесный сок поставил? — немного невнятно спросила она. — Я, — ответил Феликс. — Он в холодильнике стоял, ну я и решил, что ты себе купила. Ты же апельсины любишь, — улыбнулся парень.       Минни хихикнула. Нет, она ничего не покупала. Значит, то, что она апельсины любит, просек не только веснушка, но и кто-то еще. И ей решили приятное сделать. Какая прелесть. — Из холодильника? — спросил вдруг отчего-то севшим голосом ХенДжин. — Да, — удивленно повернулся к нему Феликс. — А это твой был? Прости, хён, я не знал. — А ты! — вдруг набросился ХенДжин на Минни. — Ты же сразу поняла, что это! Зачем всё выпила? — Потому что нервы себе лечила, — широко улыбнулась Минни. — Так это твоё было? — Это я до того как вчера… — отводя глаза пытался объяснить парень, запинаясь и краснея. — До того как ты сказала, что… Я хотел тебе подлить, чтобы ты… И чтобы все узнали, какая ты… — Поздравляю, миссия выполнена, — разразилась она смехом. — Подлито всё. Полностью. А я забыла, что по мозгам давать будет не лично мне, а этому телу. Сколько там крепости-то было? — Двадцать градусов… Примерно… — прошептал ХенДжин.       И тут до остальных дошло. — Она что, пьяна? — не веря собственному предположению, спросил Хан. — Однозначно, — весело согласилась Минни. — Пол-литра двадцатиградусного коктейля. Вернется СынМин, передайте ему, что он не умеет пить. Потому что я почти в дрова…