Если завтра нас предадут

      Говорят, что любовь способна простить всё; она оправдывает любой человеческий поступок. Любовь делает людей лучше, заставляет искать такое в других; она раскрывает в людях всё то прекрасное, что скрыто от глаз других.       Но всё это романтические бредни. Ничего не меняется, становится только больно. Конечно, зависит от того, кого любить. Некоторые люди настолько беспечны, что, влюбляясь, позволяют второму человеку поглотить себя целиком. Они наивно полагают, что похожи на бабочек, севших на прекрасный ароматный цветок. Но они ещё не знают, что хищник готов захлопнуть свою пасть, как это происходит с мухоловками, например.       В любом случае, всё зависит от того, кто кого любит. Бьякуран, который рассуждал об этом в перерывах между планами по захвату вселенной, положил мягкую пастилу в рот. Его длинные пальцы тут же потянулись следом за следующей в пачке, а мысли продолжали литься рекой. Джессо, например, отродясь не любил никого, кроме себя. Признаться честно, его это радовало.       Ни в одном из известных ему миров не встречалось такого человека, который мог бы стать для него, как принято говорить, спутником по жизни… Да ещё и слово такое «спутник». Он же не планета какая-то, честное слово. В общем, босс Мельфиоре не мог не считать себя счастливцем, что жизнь наделила его наивысшими благами: самовлюблённостью и эгоцентризмом. Они, к слову, ещё и были оправданы.       И Бьякуран, довольный этой мыслью, закрыл глаза, закидывая в рот сладость, и улыбнулся той самой улыбкой, которая не должна была бы предвещать ничего плохого. К сожалению, это не работало, когда речь заходила о мужчине, потому что он с этой упоительно-милой улыбкой мог запросто нажать на курок. Словно такого не было: люди умоляли его простить их, обливались слезами и рассказывали какие-то очень грустные истории, послужившие катализатором для их действий, а Джессо, приподнимая уголки губ и заставляя жертв облегчённо выдохнуть, тут же убивал их. Ему просто было приятно видеть страх и замешательство, застывшие на лицах убитых.       Но это невероятное везение — любить себя, не растрачивая силы и чувства на людей, которые этого нисколько не заслуживают. Просто какой-то джекпот. Бьякуран понимал это, потому что путешествовал так много по разным параллельным мирам, что насмотрелся на всякие картины…       Мафиози посмотрел на экран наблюдения, проверяя, как идут дела у его подчинённых. Не то, чтобы у него были какие-то основания сомневаться в них, просто хотелось лишний раз порадоваться тому, как глупая кучка детишек будет раздавлена за их дерзость. И на глаза ему попался Генкиши. Прекрасный боец, незаменимый (шутка, таких, исключая себя самого и быть может Шоичи, который по праву мог считать себя первым после босса, не было). Нет, ну правда, хорош. А главное — преданный и послушный, так что не приходится тратить на него много энергии. — Посмотрим, что ты будешь делать дальше, — Джессо усмехнулся, кончиком языка слизывая скопившийся в уголке губ сахар. Он всегда знал больше, чем говорил или даже показывал.       В одном из параллельных миров (кажется, как раз в том, где он раздобыл лекарство для смертельно больного Генкиши) он увидел невероятную, но от этого не менее трагичную историю любви. О чём она? Наверное о том, что от судьбы убежать невозможно. Выходит, что параллельные миры не так уж и сильно разнятся, раз даже такое — не то, чтобы незначительное, но и в самом деле не очень-то и важное событие — повлекло за собой целое цунами.       Бьякуран задумался. От многих он слышал про «эффект бабочки», когда взмах крыльев бабочки в Амазонке вызывает сильнейший тайфун где-то там очень далеко. Не было смысла вспоминать, где именно, потому что для мужчины было намного важнее углубиться в размышления о том, что случится сегодня. Если правда случится так, что Генкиши столкнётся с беловолосый хранителем урагана Вонголы, то есть такая вероятность, что некоторые воспоминания просочится сквозь трещины.       Сможет ли мафиози сохранить свою преданность даже тогда, когда будет ощущать восхитительное чувство любви?       В другом мире, куда он наведывался пару раз, просто потому, что праздный интерес брал над ним верх, Бьякуран мог наблюдать за тем, как разворачивается трагическая любовь капитана конной полиции Его Императорского Величества и заключённым под стражу повстанцем.       Какой-то поистине странный мир, где Савада Тсунаёши был Императором. Даже сложно это представить, ведь он такой робкий, нежный. Будем честны, человеку, который носил прозвище «Никчёмный Тсуна» всю среднюю школу не пристало управлять страной. Даже в другом мире. И во главе его Императорской охраны был взрывной, но невероятно преданный человек — Гокудера Хаято.       Да, надо признать, что верхом на лошади в чёрном мундире с золотым аксельбантом на правой руке, Хаято был чертовски привлекателен. И даже фуражка, которую по особым праздникам приходилось надевать, не портила его внешнего вида. Нужно было лишь зачёсывать волосы назад, но и это было к лицу юному командиру. Как говорится, подлецу всё к лицу. Бьякуран ни в коем случае не смог осуждать Генкиши из того мира в том, что тот тоже не выдержал и сдал позиции, когда капитан Имперских войск на прекрасном скакуне ворвался в хлев, где они собирали самодельную взрывчатку.       Светило яркое солнце, которое к тому моменту уже перебирались на запад, поэтому молодого человека значительно засветило. Он выглядел как что-то спустившиеся с небес, словно Райский посланник. Но повстанцы лишь закричали что-то и схватились за оружие, вместо того, чтобы покаяться и сдаться на милость Имперской армии.       Конь от шума встал на дыбы и чуть было не лягнул копытом по одному из сопротивляющихся, но Хаято вовремя успокоил своего скакуна и жестом указал людям, пришедшим с ним на эту облаву, что пора начинать арест. Началось сопротивление, которое долго не продлилось, ведь мужчина не мог посрамить честь своего Императора. Он долго гнался за Генкиши — единственным человеком, который понял, что сражаться с армией не имеет смысла и гораздо проще было бы сбежать, но в итоге нагнал. — Вот имя Императора, я приказываю тебе повиноваться, — слезая с лошади, которая перегородила все пути для черноволосого к отступлению, тем самым зажимая его в углу, повелительным тоном сказал Гокудера.       В тени козырька фуражки, которая падала на глаза мужчине, его глаза выглядели такими яркими и выразительными, что было бы кощунственно не увидеть, как злобно он прожигает дырку, делая несколько шагов вперёд. Снимая с пояса наручники, Хаято по привычке прокрутил из на указательном пальце.       Бьякуран, который был всему этому лишь сторонним наблюдателем, не мог точно сказать, но, кажется, это была любовь с первого взгляда. Человек в чёрном мундире одержал верх даже не хватаясь за оружие. — В гробу я видел вашего Императора, — тут же фыркнул Генкиши, упрямо уставившись на капитана.       Вероятно, подобное заявление в первую очередь обезоружило Хаято, который не ожидал такой злобы от человека в безвыходном положении, а потом только уже вывело из себя: выразительные брови сошлись к переносите, где образовалась неприятная складочка; и уже не злобой, а настоящей яростью голодного и раненного хищника светились глаза Гокудеры.       Генкиши мог говорить что угодно о нём и о всей армии (ну, досталось бы, но не очень сильно), но топтать при Хаято честное имя Императора — никогда. Он пробудил ненужную агрессию, которую Савада всегда просил подавлять как можно скорее. Поэтому, чтобы не расстраивать своего любимого Императора, капитан вырубил повстанца и, сковав его руки за спиной, кинул на лошадь.       Так, наперевес с пленником, Гокудера Хаято и въехал в Императорский дворец, добавляя ещё одну звезду на небосвод замечательных побед Савады Тсунаеши.       Бьякуран хмыкнул и кинул смятую в пальцах пастилу назад в пачку, растирая большой и указательный пальцы между собой, чтобы стряхнуть с них лёгкую сахарную посылку. Да, пожалуй, так и началась история любви, навсегда запечатлённая в голове босса Мельфиоре.       Кажется, после этого началась череда допросов. Люди молчали, не готовые сдаваться даже под страхом пыток, словно знали, что Имперская армия лишь кичится тем, что прибегнет к ним, но никогда не сделает этого на самом деле. Ну, тут надо понимать, что прикладываться об тело задержанных тонфа — вполне безобидный способ Хибари Кёи вести дела. Даже если сам Савада этого не одобрял.       А Генкиши долго молчал. Наверное, около недели он не проронил ни слова, зная, что у него есть такое право. Он принимал довольно неплохую пищу от тюремщиков, свободно просил у них одеяла или другие средства первой необходимости, но никогда не отвечал на их доброту рассказами о том, что привело его в оппозицию. По крайней мере, пока его навестить не решил сам Хаято. — Император ведь не сделал ничего постыдного или плохого, — облокотился капитан на стену, складывая руки на груди. Он смотрел куда-то вперёд, несмотря на то, что допрашиваемый был с другой стороны. — Почему вы пытаетесь осквернить его имя? — Гокудера посмотрел на мужчину.       Генкиши не увидел в его взгляде прежней злобы и агрессии. Кажется, он несколько смягчился и был готов идти на контакт с заключёнными.       Наверное, поэтому он и открылся капитану. — Дело не в настоящем Императоре, — неоднозначно ответил Генкиши, опустив взгляд на сложенные на столе в каком пальцы. — Мы не принимаем общую политику Императорского двора, начиная с предыдущего правителя. — Объясни, — без нажима попросил Хаято, как только услышал, что Савада не имеет никакого отношения к происходящему. — Мой отец служил при предыдущем Императоре, — издалека начал задержанный, взглядом указывая на стул напротив себя, словно рассказ обещал быть длинным. Гокудера, на удивление мужчины, сел, куда ему указали. — Он не был тираном, он был хорошим правителем. Но, честно говоря, как человек он был не очень: загадочная смерть супруги, множество любовниц и даже сын, рождённый от служанки. Всё это не делало его репутацию отличной. Все мы знаем, что наследный принц исчез при загадочных обстоятельствах, но немногие в курсе, куда он пропал на самом деле: Император так сильно хотел продлить свою жизнь, что начал проводить медицинские эксперименты. В итоге наследный принц Занзас стал его подопытной крысой, а сам Император не смог дожить до конца эксперимента — умер от сердечной недостаточности. К слову, тоже весьма загадочно… В итоге единственным, кто мог сесть на трон, стал малолетний бастард Савада — сын изнасилованной Императором служанки. Он слабовольный. Без твоей поддержки, Хаято, он бы ничего не добился. — А при чём тут ваши попытки подорвать светлое имя нынешнего Императора? — совсем ничего не понял Гокудера, хотя ему немного польстило то, что даже малознакомые с дворцовой жизнью люди считают, что он выполняет нужную работу для Тсунанаёши. Наверное, большего счастья на тот момент для него было. — Если вдруг вернётся наследный принц или начнётся какая-то война, то Император будет обязан встать во главе войска и вести страну к победе. Он не сможет, — пожал плечами Генкиши, усмехаясь. — Он уже отдаёт часть западных земель соседям, чтобы не разгорелся конфликт. Такими темпами, мы потеряем своё величие и прослывём среди соседей ничтожным государством, которым можно свободно помыкать.       Конечно, Императорская политика умиротворения внешних конфликтов не нравилась и Хаято, который был чрезмерно самоуверен. Капитану казалось, что он запросто сможет сразить любого врага, пока служит Саваде. Победа будет у его ног — и ему не нужно будет даже пальцем для этого шевелить. Но в то же время Гокудера осознавал, что война — дело разорительной для всего государства. Тсунаёши думал исключительно о своих подданных. Его за это нельзя было винить. — Если так любишь раздавать советы Императору, то стал бы придворным советником, а не ринулся сразу в оппозицию, — фыркнул Хаято, складывая руки на груди. — Я не настолько не уважаю нашего Императора, чтобы ринуться в придворные советники, — усмехнулся Генкиши, откидываясь на спинку стула. Они встретились глазами — двое уверенных в себе и убеждённый в собственной правоте мужчин. Между ними проскочила искра. — Среди них всегда одни предатели, желающие устроить дворцовый переворот. Как думаешь, почему в детективах убийца всегда дворецкий? — Потому что его меньше всего подозревают, — без тени сомнения моментально ответил Хаято. Это вызвало на лице допрашиваемого лёгкую улыбку. — И он постоянно ходит как тень… Он есть, но его никто не видит, а если и видит — принимает как должное, — постучал кончиками пальцев по столу Генкиши, как бы нагоняя драматизма. — Тоже самое и с советниками. Ты думаешь, что это человек, который предан двору и Императору больше других, воспринимаешь его советы как благо, а он лишь отравляет твою жизнь понемногу.       Гокудера, который отказывался верить в то, что заключённый может быть прав, подорвался со стула и пошёл прочь. Конечно, когда человек слышит, что кому-то дорогому для него может угрожать смертельная опасность, то не хочет в это верить. Правда не яд, но и не сахарная вата.       Бьякуран, подумав о сахарной вате, мигом облизнулся и полез в свои запасы сладкого: пастила вкусная, но ей мир не ограничивается. Надо было найти что-то ещё. На глаза попался белый шоколад. Что же, тоже неплохо.       Плитка шоколада надолго не задержалась в руках мафиози, ведь, в отличие от пастилы, быстро растаяла бы. Джессо думал лишь о том, что есть люди, которым судьбой прописано умереть молодыми — и никакие попытки других людей спасти их не могут увенчаться успехом. Хотя ему самому удалось спасти Генкиши в этом мире, но в других… Он умирал так скоропостижно, словно и вовсе был ошибкой вселенной.       Поэтому, когда к заключённому пришёл Хаято со странным известием о том, что Император решил помиловать всех, кого взяли под стражу, Бьякуран даже удивился: неужели нашёлся хотя бы один мир, в котором для Генкиши нашлось место где-то, кроме кладбища? История, впрочем, обещала быть интересной.       Помилование Савады было вполне обоснованным: он, выслушав историю Гокудеры, которую тому рассказал Генкиши, пришёл к выводу, что насилие пораждает насилие, а этим людям, которые лишь пытались по-своему помочь необходимо дать ещё один шанс. Всех развезли по разным городам и приговорили к трём месяцам общественных работ, одного только Генкиши оставили в столице. — Император предлагает взять тебя в ученики, — показательно скривился капитан, хотя, честно говоря, идея казалась ему не такой уж и плохой. Генкиши был хорошо подкован во внутренних делах двора, не имел зуб на Тсунаёши и умел организовывать себя и свою работу. При правильном подходе из него можно сделать идеального солдата. — У тебя будет испытательный срок 3 месяца. Если по окончанию его ты захочешь остаться, то мы без проблем примем тебя в Имперскую армию, а если нет, то сошлём подальше из столицы, где ты сможешь заняться своими делами. Договорились? — Гокудера протянул ему свою изящную руку с выпирающими костяшками.       Генкиши помедлил, рассуждая над тем, правильно ли соглашаться на подобную авантюру. О чём думает Император, оставляя жизнь тем, кто, в очень грубом смысле этого, пытался пойти против него? Да и с чего бы ему принуждать капитана принять его в свои ученики? Выглядело подозрительно. Но выбора, в принципе, не оставалось. — Ладно, — пожал руку Хаято Генкиши.       Так они и заключили договор, который, наверное, стал ещё одним узелком в их отношениях. Если очень сильно романтизировать и облекать происходящее в какую-то физическую форму, то после рукопожатия ладони мужчин почти что склеились, а красная верёвка, которой ещё после первой их встречи были опутаны их запястья, сдавила их до той степени, что на коже остались тёмные борозды. И верёвка всё вилась и вилась вокруг них, пытаясь привязать их тела целиком друг к другу.       Но пока что всё только начиналось. Генкиши выделили форму Имперской армии. Не чёрную, конечно, — её носил только Гокудера, но вполне сносного баклажанового цвета. У него не было золотого аксельбанта или каких-то знаков отличия, разве что портупея, которую Гокудера нацепил на своего новоиспечённого ученика от себя, чтобы если что ею же и выбивать из него всю дурь.       Первое время Генкиши шатался пешком за наставником, который постоянно гордо скакал рядом с ним на лошади. В конце каждого дня ноги ужасно болели от высоких сапог, в которых приходилось ходить теперь уже по долгу службы. Мужчина жаловался на несправедливость со стороны капитана, но тот лишь хмурился, переспрашивая: «Ты что-то сказал? Извини, за топотом копыт вообще ничего не слышу».       Генкиши оставалось лишь пожать плечами и покорно идти (а иногда и бежать) за Хаято. Как оказалось, капитан Имперской армии и в самом деле занятой человек: то обход сделать, то поменять посты, то посетить собрание… И в перерывах между всеми этими делами, которые отнимали непозволительно много времени, он ещё тренировал новобранца, следил за безопасностью Императора во время его прогулок и посещения мероприятий и даже успевал иногда отдохнуть. Впрочем, Генкиши казалось, что Хаято так влюблён в свою работу, что ему и сон, и еда — всё бесполезно, лишь бы дали охранять Тсунаёши.       Однажды — кажется, это произошло где-то через недели две этих скучных (по мнению Генкиши) тренировок, Бьякуран точно вспомнить не мог, потому что ему даже наскучило в какой-то момент наблюдать, как они бессмысленно таскаются по городу — они снова шли посмотреть, все ли на своих постах. И тогда мужчина стал свидетелем того, что навсегда поменяло Гокудеру в его глазах. Мальчишки около рынка дрались на палках, из-за чего не заметили, как один из них случайно толкнул спиной телегу. Она покатилась вниз по улице, медленно набирая скорость. Генкиши даже не успел сообразить, когда Хаято успел пришпорить лошадь и галопом помчаться, чтобы помочь маленькой девочке, безоьидно рисующей на асфальте цветными мелками.       Всё происходило так быстро, что в свете солнечных лучей мужчина успел заметить лишь то, как сверкнули металлические наконечники на золотом аксельбанте с мундира капитана, когда он на ходу спрыгивал с лошади. Девочка оказалась у него на руках, а телега проехала ещё пару метров и врезалась в угол дома, в который упиралась дорога. Была помята красивая клумба, но спасена маленькая девочка.       Люди вокруг подняли шум, какая-то женщина благодарила капитана, который был как никогда ловок и быстр, и даже приглашала его на обед в знак благодарности. Но Хаято вежливо отказался, сославшись на то, что у него очень много работы, отдал напуганного ребёнка матери и пошёл вперёд, чтобы оседлать обратно свою лошадь, остановившуюся неподалёку, когда седло опустело. — Чего застыл? — Гокудера зарылся пальцами в собственные волосы, зачёсывая их назад. Кажется, его причёска была безвозвратно испорчена после такого спонтанного и очень резкого прыжка. Изначально он планировал перегородить дорогу телеге, но очень жалко было лошадь, которая пострадала бы больше всех. Поэтому мужчина тут же нашёл решение проблемы, которое не позволило бы другим пострадать. — У нас ещё куча работы, так что вперёд.       Хаято слегка улыбнулся — и Генкиши не смог не сделать того же в ответ. Он тут же поспешил за капитаном, который уже не казался и таким уж самовлюблённым.       Вероятно, в тот момент красная верёвка сплела их ещё сильнее. Генкиши больше не думал, что несправедливо со стороны Хаято постоянно заставлять его ходить пешком. Вероятно, даже если бы у него была лошадь, он бы никогда не среагировал так же быстро и бесподобно, как это было с капитаном. Просто невозможно представить, что кто-то другой вообще справился бы с подобной работой лучше, чем Хаято.       Вероятно, он родился с таким предназначением. А ему необходимо было своё ещё отыскать. Тот момент, когда Гокудера на большой скорости спрыгивал с лошади навсегда запечатлелся в его памяти; такое бывает с маленькими детьми, а потом они ставят перед собой чёткую цель быть как тот человек, которого они видели.       Джессо задумался. Возможно, Генкиши подумал, что капитан смог стать его кумиром. Впрочем, даже такому гению как Бьякуран тяжело было понять, о чём думает зачастую молчаливый мужчина. Приходилось лишь гадать по взгляду и последующим действиям.       Генкиши за несколько недель буквально стал примером для подражания многих рядовых солдат: появилась какая-то целеустремленность и выдержка, собранность. Мужчина, в конце концов, начал выкладываться по полной на тренировках. Так он резко поднялся в списках, стал чуть ли не первым среди стражи Императорского дворца.       Так, кажется, он впервые заслужил благосклонность Хаято, который даже выделил ему выходной. — И что мне делать? — удивился Генкиши, который в силу своего довольно трудного материального положения вынужден был работать много. Кажется, он редко отдыхал. Разве что во сне. Так что неожиданный свободный день выбил его из колеи. — Как что? — отмахнулся от ученика Гокудера, не понимая, почему он начал вести себя, словно идиот. — Займись тем, что тебе интересно. Ну в конце концов сходи погулять.       Капитан ушёл, оставляя растерянного подчинённого возле ворот замка. Ну что же… Выходной так выходной!       Бьякурану наскучило думать об этой парочке. Тогда он следил за ними лишь затем, что ему было любопытно — умрёт Генкиши или нет? Но пока рядом с ним оставался Хаято он ни на секунду не подвергался опасностям или болезням. Казалось, что Гокудера был для него чем-то вроде счастливого амулета.       За те два месяца, что они провели вместе, Генкиши, кажется, ни разу не сердился просто так, не впадал в какую-то апатию. Ему было комфортно рядом с уверенным в себе и почти не агрессивным Хаято.       Потом Император заболел. Это произошло так внезапно, что у Гокудеры даже мысли не успело пролететь о том, что это заговор против Савады. Он всё время думал только о том, как бы помочь и спасти правителя, оставлял Генкиши на охрану Его Высочества, а сам ездил в разные концы страны, чтобы найти врача, способного излечить недуг.       А Генкиши, который всё это время в одиночестве на стороже бродил по дворцу довольно быстро понял, что всё случившееся не простая случайность. Он видел, как над едой и лекарствами Императора крутится придворный советник. — Что вы делаете? — спросил он у советника. — Вас не должно быть на кухне, вы ведь не занимаетесь готовкой.       Советник — хитрый и довольно молодой на вид человек, носивший длинный фиолетовый хвост, — ни на секунду не растерялся; он не делал лишних движений, не начал хаотично лазить по карманам. Казалось, что его и вовсе не беспокоило, что ученик капитана Имперской армии застал его за преступлением. — Я просто пришёл проверить, какую еду готовят Его Величеству, — елейным голосом заговорил советник. Его довольно милая улыбка заставляла всех верить в то, что он безобидный и действительно преданный. Но Генкиши не верил ни одному его слову. — Всем нам хочется, что он поскорее поправился. — У вас есть повод не доверять поварам? — мужчина положил ладонь на рукоять меча.       Советник с фиолетовыми волосами лишь искоса глянул на подобную предосторожность военнослужащего, но, очевидно, не принял его всерьёз, раз даже ни капельки не напрягся. — Никогда не знаешь, где поджидает удар в спину, — заключил он и ушёл с кухни первым, оставляя Генкиши одного в недоумении над подносом с императорской едой.       Вероятно, как раз его настороженный и мрачный вид, а также то, что его застали на кухне, и стал поводом к тому, чтобы по дворцу пошёл слух о том, что помилованный Императором повстанец всё-таки решил убить его.       Тсунаёши становилось всё хуже, а неприятных слухов, на которые сам Генкиши не обращал внимания, поскольку знал, что не при чём, — больше. В такой неприятный момент во дворец вернулся Хаято на три дня раньше положенного. Ело лошадь была измотана. Наверное, он почти не давал ей отдыха, чтобы поскорее вернуться к Императору.       Гокудера был зол и растерян; ему не хотелось верить, что мужчина, к которому он так привязался, мог действительно оказаться убийцей и предателем. Конечно, можно было бы просто не верить во всё, что говорят. Но пока Савада оставался Императором, капитан был готов отречься от всех своих верований и убеждений, лишь бы спасти его жизнь.       Можно было бы пойти искать Генкиши и устраивать ему допрос с пристрастием прямо на глазах у людей, но для мужчины на первом месте был его Император. К нему-то Хаято и направился.       И каково же было удивление капитана, который без сна и отдыха два дня скакал во дворец, когда он обнаружил, что Савада вполне неплохо себя чувствует: полусидя устроился в кровати на мягких подушках и читал книгу. Рядом с ним стоял поднос с пустыми тарелками. Видимо, Император уже поел. — О, Гокудера-кун, ты вернулся, — шёпотом заговорил с мужчиной Император, после чего приложил палец к губам, приказывая таким образом сохранять тишину. Только после этого он поманил к себе пальцем Хаято.       Он, разумеется, послушно подошёл и опустился на колено перед кроватью правителя. — Но мне пришло письмо о том, что вы в смертельной агонии, — склонил свою голову вниз Гокудера, который вообще не понимал, что происходит. — Я знаю, — виновато заговорил Савада, — во дворце предатель. Генкиши убедил меня, что пока я буду притворяться больным, мы сможем вычислить его. Он убедил меня отдать приказ, чтобы он приносил еду ко мне в комнату, хотя я слышал, что теперь на него обрушилась тонна обвинений в отравлении… — Погодите, — вдруг осенило Хаято, — если вы стали есть другую еду и вам полегчало, получается, что…       Гокудера резко поднялся на ноги и в несколько шагов пересёк комнату, покидая её. Он же знал, что человек, который носит еду Императору, обязан пробовать её прямиком на кухне. Получается, что если кто-то отравлял пищу Савады, то отравленное блюдо попадало в организм Генкиши.       А ведь он всю дорогу думал только о том, как он мог так запросто поверить какому-то незнакомцу. Теперь было совестно.       Генкиши нигде не находился, зато в памяти капитана всплыли его слова о том, что советники чаще всего предают королей. Возможно, всё так и случилось на самом деле. Хаято яростно метал молнии из глаз, пока шёл по дворцу; но злиться приходилось пока что лишь на себя, ведь именно он покинул Императора одного в такую минуту. — Вот ты где, — перехватил Гокудера мужчину за плечо, когда наконец-то наткнулся на него. Генкиши был необычайно бледен и серьёзен, из-за чего баклажановая форма выглядела на нём слишком тёмной. Его лицо буквально терялось на фоне тёмного наряда и волос. — Ты полный придурок! Если делаешь что-то такое рискованное, то хотя бы сообщай об этом мне! — А что, ты уже решил, что я предал тебя? — тусклые губы мужчины растянулись в едва уловимой усмешке. Кажется, он догадывался, что такое возможно. — Даже обидно.       У Генкиши после смерти родителей не осталось никого. А после встречи с Гокудерой, который буквально не выпускал его из своего поля зрения и по-своему заботился о нём, он был для него самым близким человеком. Пожалуй, он дал ему стимул для того, чтобы найти смысл жизни. Генкиши был готов отдать себя служению Императору; он был готов на всё, чему его учил Хаято. — Ты просто идиот, — выдохнул Гокудера, но от всего переизбытка эмоций, которые несколько дней терзали его, он резко дёрнул на себя слабое тело мужчины и обнял. Он был такой холодный и ослабший. И всё равно продолжал с важным видом ходить по дворцу, изображая из себя солдата. — Ты ведь можешь умереть! — Я умру, — прошептал ему куда-то в плечо Генкиши. Он продолжал слабо усмехаться, даже когда знал, что гибель была неизбежна. Зато он не предал человека, который поверил в него. Это немного утешало его самого, но, наверное, заставляло Хаято сильно злиться. Он почувствовал, как рука капитана задрожала на его плече.       И он умер. Через несколько часов, когда наступил ужин. Он по привычке потянулся попробовать еду Императора, но так и не смог этого сделать. Генкиши потерял сознание и ударился головой об угол стола; он умер не от отравления, а от потери крови.       Бьякуран усмехнулся, доедая шоколад. Он был уверен, что спасти Генкиши было возможно в том мире; отравление можно было вылечить. Но он до последнего оставался верен своим целям, своей эмоциональной близости с Хаято.       Красная верёвка затянулась вокруг его шеи; то, что Генкиши считал спасением стало причиной его смерти.       Его смерть сильно подкосила Гокудеру. Кажется, ничто так сильно его не терзало, даже мысли о том, что его любимый Император может быть убит, пока он будет страдать. Хаято взял отпуск и уехал далеко в горы, куда всегда мечтал отправиться Генкиши.       Джессо усмехнулся. Иногда люди встречают впервые кого-то и им кажется, что они уже виделись. Это принято называть «дежавю». Но босс Мельфиоре, который знаком с параллельными мирами лучше всех знает, что это просто два мира сталкиваются. Так бывает. Конечно, это сулит полное разрушение и уничтожение одному из миров, но за этим всегда занятно смотреть.       Как и за поведение Генкиши, который был ему настолько предан, как никогда не снилось Хаято в другом мире. Ничто не помешает Генкиши исполнить свой долг, даже столкновения миров. Даже встреча с Ураганом Вонголы.       Поэтому сейчас, когда развернулась битва между Ямамото и Генкиши, Бьякуран думал о том, что судьба была к ним довольно благосклонна в этом мире, что позволила не встретиться. Босс Мельфиоре поднялся с дивана и потянулся; да, сидеть в одном положении довольно скучно и утомительно. Кажется, у него было ещё много дел, пока Генкиши стоял на страже его спокойствия, как Гокудера во всех известных ему мирах — Савады.