Хищные рыбы

      — Эй, дочка черномазой шлюхи, выходи, потолкуем!       Помойное ведро с весёлым свистом отправляется в свободный полет. Готэмская мостовая, и без того раскрашенная плевками, блевотой и кровью, теперь приобретает совсем непристойный вид. Впрочем, оно того стоит: у Джека Напьера дерьмо теперь кипит не только внутри.       Девочка со звонким смехом спрыгивает с узеньких балконных перил и проскальзывает в дом, слыша, что Джек клянётся "разорвать ее семейку на куски". Она ухмыляется. Пусть попробует. Может, бабушка наконец-то вгонит нож в его проклятую глотку.       Для дочки цветной путаны у девочки было слишком сложное имя — Мария Мерседес Муни. Марией звали какую-то святую, которая в двенадцать лет умерла от рук насильника, а перед этим умудрилась его простить. Пятнадцатилетняя девчушка с окраин Готэма считала, что святая что была не местной. И в очереди за мозгами к Господу была явно из последних. Мерседес же называли прекрасную даму, возлюбленную загадочного графа Монте-Кристо из любимой маминой книги.       По правде говоря, это была единственная книга в их вонючей лачуге. Досталась от дедушки, который, по словам мамы, был человеком очень образованным. Марии все время хотелось спросить, каким же ветром ученого мужа занесло в Нэрроуз — самый опасный район Готэма — а потом угораздило жениться на воровке? Он женился, она точно знала, потому что на гибком безымянном пальце бабушки всегда ошейником сидело кольцо. Но первое, чему учат всех младенцев, родившихся соседству с Аркхэмом -- не задавать вопросов.       За стеной было шумно и мерзко, как всегда, когда приходили клиенты. Мария знала, что сейчас мама думает вовсе не о потном, дряхлом мужике, прижимающем ее к кровати. Франческа Муни прикидывает, сколько баксов он даст, и есть ли шанс содрать больше. Потому что если есть — она сможет купить дочери куртку на зиму и новые чулки для себя. Мария знает, что чулки покупаются для "товарного вида", для клиентов, а не потому, что мама этого хочет. Она вообще редко говорит, что ей чего-то хочется. Просто улыбается, протягивает Марии доллар и говорит купить себе мороженое.       Вдруг за стеной раздается крик. Звук пощёчины. Пьяная ругань. Опять пощёчина.       — Ах ты, чертова стерва!       Мария знает, что она не должна вмешиваться. Что бы ни случилось, нельзя, чтобы клиент ушел недовольным. Потому что тогда он не только изобьет, но ещё и не заплатит, а это было самым страшным. Ведь выйдет, что запах немытого тела, липкие паучьи пальцы и отвратительное оплывшее тело на маме... Все было зря.       Но когда в соседней комнате слышится жалобный вскрик, Мария хватает со стола молоток и несётся к двери. Мама была привычной к боли. Мама никогда не издавала ни единого звука, когда ее били.       Дальше Мария помнит плохо. Она припоминает сладкое, дурманящее чувство власти. И ярость, такую же алую, как грязные простыни на прогнувшейся кровати. Ярость была везде: на кровати, на полу, на смуглых руках, на лице перепуганной мамы. Ярость была фаршем, в который превратилась голова животного на кровати. Он был свиньёй, а свинья годилась только на то, чтобы ее разделал мясник.       Ещё Мария Мерседес Муни хорошо помнит пощёчины. Одна, вторая, третья — мама бьет ее и ревет белугой.       "Это же племянник Винченцо Лоретти, глупая твоя голова!"       Потом мама долго ее обнимает и гладит по голове. Шепчет, что они что-нибудь придумают, сделают так, что никто не узнает. Лоретти не узнает. Винченцо возглавляет одну из самых жестоких банд в городе и входит в мафиозную группировку самого дона Фальконе. Короля преступного мира Готэма. Бабушка говорила, что него самые красивые глаза, что она только видела -- серые, как небо Готэма. Мария удивлялась, как это кому-то удается найти в их дыре хоть что-то прекрасное. И втайне мечтала когда-нибудь посмотреть на Римлянина хотя бы издалека.       Они прячут тело, разрубив его на куски. А через несколько дней ее и маму, связанных по рукам и ногам, привозят на этот самый пирс люди Лоретти.       — Око за око, Франческа, сама понимаешь. Не то, чтобы Винченцо любил этого идиота, но репутация обзывает. Если все решат, что им можно просто так валить родственников Лоретти, начнется чертова анархия, а, парни? — ржет главный среди шестёрок. Все подхватывают, и только один крупный парень молчит. Как кажется Марии, он смотрит на нее с глубоким сочувствием. Она делает себе пометку замолвить за него словечко в Аду.       — Так что, Франческа, ты уж зла на держи... Ты умрёшь, конечно, но сначала должна помучиться, сама понимаешь. Не на того рот разинула, душечка. В Готэме выживает только самая крупная рыба. У которой самые острые зубы и хватка, как у акулы, как это Винченцо любит говорить. А ты, моя дорогая, совсем не тянешь на хищницу... скорее уж на вшивую рыбёшку, — он картинно закрывает нос рукой и машет другой ладонью, будто отгоняя от себя мерзкий запах. Мария думает, что они в Готэме, и от этой вони не избавиться никогда. Пока здесь есть клан Лоретти -- точно.       — С другой стороны, не пойму я, в чем мучение: ну оприходует твою девку мой парень, ну станет она не девчонкой, а бабой раньше на пару лет, но ведь когда-то все равно станет, а? Сама понимаешь...       Мария навсегда запоминает это "сама понимаешь", похотливую улыбку идущего к ней амбала, дикий крик мамы и стук сердца в ушах, когда вырывается и бежит к краю пирса. Она успеет, выплывет, пойдет хоть к самому Фальконе, объяснит...       Хлопок, острую боль где-то в области плеча и холодный поцелуй мертвой, темной воды она уже не помнит.       Марии снится , что темнота покрывает ее, словно траурная вуаль — лицо вдовы; Марии видятся острые зубы и пустые глаза рыб, кружащих совсем рядом; Марии думается, что Готэм, в общем, совсем не лучше, чем на дно реки. И там, и там выигрывают только самые сильные хищники.       Потом она открывает глаза и видит зареванные глаза бабушки. Изабелла Муни научила их с мамой никогда не плакать. И, если она нарушила этот обет, вероятно, Страшный Суд все же произошел. И Лоретти со всеми его псами рухнули в Ад. Правда же?       "Нет", -- кричат ей глаза напротив. То же самое шепчут тонкие, закусанные губы Марии, когда она видит, что мамина вечно смятая постель прибрана, а простыни сквозят ледяным холодом. Холодным ветром готэмского пирса.       Именно в тот день Мария Мерседес Муни понимает, что Бога нет. Нет и святой Марии. А прекрасная Мерседес собрала свои вещи и тихонько ушла, оставив лишь призрачный шлейф духов на одежде.       Первое время Марии не хочется вылезать из шкафа. Она сидит там и дышит запахом из прошлой жизни. Но потом шум в голове наконец-то оформляется в четкие мысли, и дверь в шкаф захлопывается навсегда. Ключ есть только у бабушки. Так безопаснее и проще. И это совсем не о шкафе ведь.       Ещё одной памятью от мамы остались ее уроки. Девушке в мире мужчин (Мария клянётся, что в Готэме будет "мужчин и Муни" как минимум) никуда без умения соблазнять. Мама делала это за деньги, Мария идёт дальше и затаскивает в постель за информацию. Что Лоретти любит, что ненавидит, каких девушек предпочитают его амбалы, на какую сделку поедет сегодня тот, который "сам понимаешь"...       Среди этих людей много тех, кто не прочь порезвиться с совсем юными девочками. Мария красит губы поярче, надевает юбку в локоть длиной и прокуривает все лёгкие, чтобы голос казался хриплым и мягким. Она слышит, как убежденная атеистка Изабелла молится в соседней комнате. Бабушка никогда не хотела, чтобы внучка стала кем-то, вроде нее или дочери. Что же, Мария исполнит это желание. Она станет кем-то большим.       Потом все ее враги начинают умирать один за другим, и когда Мария стреляет в ненавистного "сама понимаешь", а потом уходит через черный вход, кто-то ее догоняет и хватает за плечо.       — Меня Бутч зовут. Возьмёшь к себе на службу? — это тот парень с пирса, который не смеялся вместе со всеми. Здоровый, широкоплечий, как медведь-гризли. Но смотрит глазами совсем не медвежьими, а щенячьими. И хоть Мария по-прежнему думает, что в Готэме выживают только хищные и хитрые, на предложение почему-то соглашается. Надо сказать, потом она ни на йоту не раскаивается в этом решении. Никогда.       Лоретти ползает перед ней на коленях на проклятом пирсе, а Мария медленно, почти нежно улыбается и шепчет:       — Винченцо, милый, но ведь в этом суть жизни: выживает только самая крупная и хищная рыба.       Та, которую хищники темных вод Готэма признали за свою и не тронули. Та, которая будет изо всех сил драться, только бы никогда больше не вернуться в пустой дом с холодными простынями. Та, которую уже давно не зовут ни как святую, ни как героиню романа.       Когда на кровь Лоретти слетается, кажется, вся шваль с речного дна, парней Муни окружают. Нежданные гости расступаются, и Мария видит глаза, серые и холодные, как небо Готэма. Она всегда думала, что это произойдет по-другому: что сердце остановится, в горле пересохнет, и все слова в голове лопнут, как мыльный пузырь. Так бы чувствовала себя Мария Мерседес. Но не она новая. А Кармайн Фальконе не такой уж и жуткий, как о нем говорят. Марии совершенно не страшно, хоть сейчас она и видит хищника куда сильнее себя. Ничего. Все крупные рыбы когда-то были маленькими.       — Как твое имя, девочка?       Ей даже не приходит в голову сказать "Мария Мерседес". И ещё дочка Франчески Муни понимает, что ей не нравится, когда ее называют "девочка".       Поэтому она говорит с каким-то чеканным достоинством, гордостью и дерзостью, которыми будет славиться годы спустя.       — Мое имя — Фиш Муни.       Рыбий скелет хищно щелкает зубами в темных водах Готэма.