In summa mensura

Антонин замечает парня сразу же — уверенно идущего через весь обеденный зал прямо к нему — но не подаёт виду, пока тот, грациозно оперевшись на стол прямо перед ним, не забирает книгу из его рук. Мужчина смотрит на чужие длинные пальцы, сейчас сжимающие обложку и, хвала тем богам, в которых верит сброд на этом корабле, один из пальцев лежал между страниц, закладывая ранее открытый разворот. Это давало парню немного чести в его глазах, потому что Антонин во-первых, ненавидел, когда его вещи берут без спросу (даром, что в этом месте ни у кого из них нет личного имущества) и, во-вторых, не переносил, когда его книги были без закладок на нужных страницах. Это были весьма схожие и весьма устаревшие вещи, но Долохов не считал их излишними. Даже в условиях глубокого космоса, находясь в составе экипажа, состоящего только из осуждённых преступников. А возможно — особенно в этих условиях, когда нужно цепляться хоть за что-то нормальное Парня, столь нагло прервавшего его уединение, звали Том Реддл. Его было сложно не заметить среди других членов «экипажа». И это было более чем в его духе — без сожалений и мучений совести завладевать вниманием того, чьё внимание нужно было ему. Долохов, один из немногих, кто и правда работал в этой экспедиции, прекрасно знал все личные дела, доступные, на самом деле, каждому из них, при появлении минимального интереса к теме. Том был одним из самых интересных «экземпляров» этого места. Разбой и клевета в молодости, шантаж, покушения на убийства, создание собственной террористической организации и финансирование чужих в недавнем вольном прошлом. И что-то подсказывало Долохову, что это далеко не все чужие грехи. Только те, что были доказаны судом. После подобного, его собственное наёмничество — убийства с особой жестокостью и пытки, даже не всегда приводившие к летальному исходу, подумаешь преступления! — казались чем-то незначительным. А один из братьев Лестрейндж, официальными обвинениями которого были шантаж и клевета, и вовсе был сравним только с чужими подростковыми годами. Правда, Рудольфус Лестрейндж был одним из лучших хакеров десятилетия. Но за это, к сожалению властей, мужчину было практически невозможно посадить. В их экипаже не было ни одного мирного или хотя бы минимально не осуждённого человека. «Исправительная компания правительства, чтоб её», — каждый раз недовольно думал Антонин, вспоминая предложение, от которого у него не было возможности отказаться. Точнее она была — отправиться на электрический стул в Англии, на расстрел в России или же на корабль «Summa mensura» в открытом космосе. Он выбрал последнее. Потому что так оставались шансы выжить. И, в идеальном мире, скостить собственный пожизненный срок до тридцати лет, семь из которых он уже отсидел. В последнее Долохов, однако, не верил. В отличии от шанса пожить подольше. «Summa mensura» была кораблём, направленным в глубокий космос для его изучения. А также экспериментальной программой перевоспитания криминальных элементов общества, осуждённых на пожизненные или близкие к тому сроки. Что было самым интересным, большинство из них и правда подходили на работу в экипаже подобной экспедиции — образование большинства прекрасно покрывало основные потребности корабля. Медики, навигаторы, инженеры, механики и разнообразные учёные. У них даже был наречённый капитан — небезызвестный Том Реддл, которого каждый из них, как человек, так или иначе живший в Великобритании, знал. Хотя бы по имени. Но большинство, конечно, в лицо. А кто в Великобритании не знал самого скандального и радикального политика последних двух десятилетий? Сам Антонин, до обвинительного приговора, даже имел легальный бизнес, являясь не последним человеком для экономики. Помимо недоказанного нелегального и «частной практики», как сам он называл предоставляемые им услуги. Что особенно иронично звучало, если знать, что мужчина имел медицинское образование. Причём весьма высокой квалификации. На корабле он был главой медицинского отдела. Антонин не спешит начинать разговор, несмотря на то, что столь внезапный и явный интерес к его персоне его заинтересовал. В конце концов, это его прервали посреди дела. А значит, от него что-то было необходимо. Антонин поднимается взглядом вверх по чужим бледным рукам с синеющими дорожками вен и, минуя лицо и вечно небрежные, чуть вьющиеся локоны, оглядывает позу, в которой стоял Реддл. Почти нарочито вызывающую, но в то же время, Том не выглядел как человек, который от этого страдает. Скорее бы от этого начал страдать сам Антонин — наглец прекрасно знал, как показать своё тело, выглядящее так, будто Реддлу было вовсе не тридцать пять. Будто тот и правда был молодым парнем, на вид, только окончившим академию или университет. Тем более в этом дуратском «форменном» костюме. Благо что брюки на Реддле были нормальные — чёрные узкие джинсы, а не тот серый облегающий ужас, который отказывались носить все, кроме немногочисленных женщин. Иначе не осталось бы никакого простора фантазии. Хотя, возможно, это было бы даже интересней. Хоть и ни в коем случае не удобней для работы.  — Антонин Долохов, верно? — спрашивает Том, видимо, поняв, что с ним не начнут говорить без повода. Антонину ужасно хотелось просто встать и уйти. Но его книга всё ещё была в чужих руках. Понимай его собеседник русский, Долохов бы обязательно ответил что-то колкое. Но собеседник, даже если и понимал какие-то фразы (что маловероятно) не понял бы даже ни одного глубокого ругательства или посыла всем известной дорогой.  — И? — спрашивает мужчина, считая, что положительный ответ подразумевается сам собой. К тому же, Редд точно знал, к кому обращается. И, Антонин был уверен, был ознакомлен с его личным делом. Как минимум потому, что взял на себя ответственность капитана (и назначения их разношёрстной компании на определёенные должности).  — Мне просто любопытно, как русский наёмник оказался на этом корабле, — Реддл задаёт этот вопрос подчеркнуто будничным тоном. Будто это было совершенно обычным предметом для разговора. На самом деле, Антонин точно знал, что как минимум треть «экипажа» строила разговоры только вокруг своих прошлых преступлений. Им просто не о чём больше было разговаривать, если они имели не схожую легальную специализацию или не были назначены в одни отделы корабля на работу. Почему-то о своих увлечениях и хобби многие, после попадания в тюрьмы, просто забывали. Хотя на корабле была возможность вернуться к многим из них. Комнаты отдыха поистине поражали Антонина каждый раз, когда он заходил в них. Слишком большая дозволенность после одиночки строгого режима.  — Мне больше интересно, что в этой компании забыл политик, — пожимает плечами Антонин, откидываясь на спинку стула и рассматривая уже лицо своего собеседника. Том отвлекается от рассматривания обложки его книги и смотрит в ответ недовольно.  — Вообще-то, на моём счету два доказанных покушения, — Том звучит оскорбленно, произнося эти слова. Это было даже забавно. Будто Реддлу не нравилось то, что на корабле его считают «менее значимым приступником», из-за отличающейся направленности прошлой деятельности. Что было далеко не так. Большинство восхищалось им. Некоторые даже боготворили. В основном те, кто уверял, что им удавалось работать с этим парнем в команде и которые сейчас были и правда его любимчиками. В особенности, Снейп, все трое доступных экипажу Лестрейнджей, Крауч-младший, Мальсибер и Нотт. С последними двумя и сам Антонин работал долгие годы. И словам их верил. Эти люди не стали бы болтать попусту. Как и около безумная Беллатрикс Лестрейндж, с которой Антонин пару раз работал в прошлом, но более близкие отношения смог наладить только на корабле. Кто же знал, что за разитильными конфликтами в методике и ритме совершения преступлений, у них окажется схожесть мировозрения и интересов? «Дружба порой бывает непредсказемой», — вспомнив о сидящей за одним из соседних столиков женщине, думает Антонин, прежде чем вернуться мыслями обратно к Реддлу.  — А не доказанных? — усмехается Долохов, смотря в чужие тёмные, и будто отдающие красным, глаза. Реддл смотрит в ответ и совершенно не моргает, чем вводит Антонина в небольшое замешательство.  — А не доказанные у меня только совершённые преступления. На попытки не размениваюсь, — самодовольно улыбается Том, наклоняясь чуть ближе и говоря на пару тонов тише. Будто выдавал какую-то тайну или же переводил разговор в более интимное русло. Антонин хмыкает на такой своеобразный выпад. Он не знал, чего желал добиться его собеседник, но если желал заинтересовать, то это было более чем лишним. Антонин и без того был заинтересован. Пусть этого и не было видно со стороны.  — На каком это языке? — спрашивает Реддл, поднимая между ними книгу и, заметив на столе закладку, поднимая её незанятой страницами рукой, — Что-то из славянских языков?  — Польский, — пожимает плечами Антонин, наблюдая за тем, как Реддл открывает книгу и, чуть нахмурившись смотрит на текст. Антонин прекрасно помнит последнюю фразу, прочитанную им в книге. «Mówią, że milczenie jest złotem.» Мужчина уверен, что Реддл смог бы понять смысл и важность подобной фразы, но не понял бы её, даже упади его взгляд именно на эти слова. «Говорят, молчание — золото.»  — Впечатляет. Я по-польски знаю только «добрый день» и «благодарю», — говорит Реддл, вкладывая между страниц закладку и вновь закрывая книгу.  — Впечатляет. Носители английского редко знают даже крупицы других языков, — отвечает Долохов, забирая из чужих рук книгу и убирая в сумку, всё это время висящую у него через плечо. На самом деле, она предназначалась для лекарств первой необходимости, в случае высадок на исследуемые планеты. Но и на корабле была полезной. К тому же, один раз она ему уже пригодилась, когда в инженерном отсеке случилось ЧП и он не собирался теперь отказываться от неё.  — Никогда не замечал этого, — пожимает плечами Реддл, медленно переводя взгляд с рук Антонина на его лицо. Долохов вдруг думает о том, что будет абсолютно разочарован, если Реддл подошёл к нему чтобы получить что-то из лекарств, являющихся наркотиками. Это бы разрушило его «светлый образ», делая намного менее интересным. Антонин «не переваривал» наркоманов. Конечно, он основывался только на личном опыте, но его опыт вряд ли отличался от общей статистики. Наркоманы всегда были людми ниже сортом, чем любые другие.  — Потому что не думал об этом, — хмыкает Долохов, параллельно с этим пытаясь понять, к чему именно должен привести этот разговор. Пусть ему и не нужно было спешить к работе — Снейп и Эйвери прекрасно справлялись с текущими делами и без него — желания тратить время на долгие вступления ему не хотелось. Том не отвечает на эти слова. Возможно, просто пропускает неинтересную ему тему. А возможно, что и правда думает. Антонин не мог сказать ничего об этом. Выражение лица Тома совсем ненадолго меняется на отстранённо-задумчивое. И больше никаких подсказок о направлении чужих мыслей, за привычной безупречной маской.  — Обеденный перерыв кончается, — сообщает Долохов, напоминая о том, что им обоим нужно будет возвращаться к работе уже скоро.  — По-твоему я не мог просто подойти, чтобы познакомиться? — лукаво улыбается Реддл и, впервые за несколько недель, что они находились на этом корабле, Долохов видит, что эта улыбка появляется и в его глазах. И это было и правда красиво. Настолько, что Антонин не мог не улыбнуться ему в ответ. Всего на пару мгновений, но он был уверен, что это не осталось незамеченным.  — Мы были знакомы, — говорит Долохов, озвучивая очевидный факт. Они не могли быть не знакомы, будучи членами управления кораблём, пусть и в разных рангах.  — Слишком формально, — отмахивается Реддл, подталкивая один из стоящих рядом стульев ближе к Долохову. Металлические ножки неприятно скрипят о напольное покрытие и мужчине кажется, что многие из оставшихся в обеденном зале поворачиваются на резкий звук. И продолжают смотреть после того, как звук утихает. Потому что их взаимодействие и правдо могло показаться интересным. Слишком уж разными они были, чтобы так просто общаться.  — Мне кажется, нам стоит познакомиться поближе, — боком опускаясь на стул, добавляет Реддл тише, будто сообщает что-то более важное и лично, чем всё то, что было сказанно ранее. Хоть и не было таковым. Долохову было интересно, какое развитие отношений видит для них Том. Потому что сам Антонин видел несколько возможных вариантов. При условии, что они и правда продолжат общаться в неформальной обстановке — что явно подразумевает Реддл. Антонин хмыкает этой мысли. Некоторые из возможных сценариев ему совершенно не нравились. А некоторые наоборот были очень заманчивы.  — Неужто не заинтересован? — спрашивает Том и его брови медленно и будто бы преувеличенно удивленно взлетают вверх. Антонин, не сдержавшись, смеётся, протяжно ругаясь на русском. Проходящая мимо них Беллатрикс даёт ему лёгкий подзатыльник, ловко держа полупустой поднос одной рукой. Долохов даже не поворачивается в её сторону. В какой-то мере, он даже считал, что ему было это необходимо. Да и намного больше его волновало то, что этот странный диалог и правда происходил. Как они вообще пришли к такому разговору? Возможно, намного нормальней было бы, если Том попросил у него наркотики. Тогда бы происходящее было похоже на привычную Антонину реальность. В которой они пересекались друг с другом сугубо по делу и существовали в разных мирах всё остальное время. Том, опирающийся локтём на стол, самодовольно ухмыляется, верно истолковав эту реакцию. Потому что Антонин не мог себе представить ситуации, в которой он был бы не заинтересован в подобном знакомстве. Даже если это будет просто дружба.  — Может пообщаемся как-нибудь во внерабочее время? — интересуется Том, мягким и плавным движением касаясь чужого плеча. Антонин поднимает бровь, косясь на его руку. Это касание не вызывало ожидаемого раздражения, как бывало обычно, когда незнакомые люди касались его без причины. И потому он решает никак это не комментировать.  — Когда? — считая, что вербальное выражение согласия им обоим не нужно, спрашивает Антонин. Или, возможно, вопрос о времени тоже являлся формой согласия. Долохов не был уверен. Реддл чуть щурится, смотря на него и улыбаясь отстранённой, довольной улыбкой. Будто в его предложении даже не было никакого подвоха. Пусть это и что-то невероятное для такого человека, как Реддл. Но в это почему-то хотелось верить.  — Как насчёт сегодня ночью, на смотровой палубе? Или ты у нас хороший мальчик, которого не мучает бессонница? — спрашивает Том, проходясь кончиками пальцев по чужому плечу, то ли разглаживая небольшие складки на одежде, то ли просто желая продлить касание.  — А ты у нас романтик, — хмыкает Антонин в ответ на такое предложение. Конечно, они могли посмотреть на звёзды в любое время суток. Они буквально жили в глубоком космосе и само понятие «суток» поддерживалось только освещённостью палуб корабля и наличием отсчёта времени. Но предложение посмотреть на звёзды именно ночью было чем-то из старой, «классической» романтики.  — Это «да»? — подаваясь вперёд, интересуетя Том и облизывает губы. Антонин следит за движением чужого языка и думает о том, что, возможно, это было сделано специально. Абсолютно точно сделано специально.  — Я похож на человека, который хочет тебе отказать? — скептически поднимая бровь, спрашивает Антонин. Он точно не считал себя таким человеком.  — Ты похож на человека, который способен на это, — пожимает плечами Том и в его глазах проскальзывает что-то хищное. Что-то дающее понять, что Реддл бы позволил отказ, но не забыл.  — В таком случае я абсолютно точно принимаю это приглашение, милый, — решает развеять чужое недоверие Антоин, обращаясь к Тому русским «милый», даже не думая о том, что тот может понимать хоть что-то на этом языке. Тем более, подобные обращения.  — Я чиркну тебе на личный планшет, — подмигнув, говорит Том и, на прощание коснувшись чужой щеки, встаёт из-за стола. Антонин провожает его взглядом совсем недолго, прежде чем встать следом и, подхватив свой поднос, направляется к противоположному выходу, что вёл в коридоры более близкие к медицинскому отсеку. Сегодняшний день становился всё интересней. И его конец, кажется, обещал быть ещё лучше.