Кадавр неудовлетворенный

Может быть, когда-нибудь я и смогу привыкнуть к дежурствам по Институту. Когда-нибудь, когда я стану настоящим магом, магом с большой буквы, таким, как, например, Роман Ойра-Ойра. Или тот же Витька Корнеев. Но до этого пока далеко, посему к каждому своему дежурству я приступаю с некоторым душевным трепетом. И внутренним знанием, что если уж чему-то суждено случиться, то именно в мое дежурство оно и произойдет. И, как правило, мои ожидания оправдываются с лихвой. Незадолго до окончания рабочего дня в приемную, где я уже расположился в качестве дежурного, явился профессор Выбегалло. Как всегда, он был деловит, озабочен, куда-то спешил и источал вокруг себя слабый, но вполне ощутимый запах селедочных голов. Впрочем, в последнем я не мог бы поклясться, возможно, тут играло роль мое воображение и предвзятое отношение. Едва я взглянул на него, мне сразу же стало понятно, что с моими планами спокойно поработать, когда все разойдутся по домам, придется распрощаться. И, разумеется, профессор не разочаровал меня. — У меня там эта… кое-кто, значить, вылупиться должен… Ты там, мон шер, присмотри, будь добр… — И когда оно должно вылупиться? — неприязненно спросил я. У меня в памяти еще были свежи воспоминания о предыдущих «моделях» Выбегаллы. Особенно, о последнем экземпляре, едва не угробившем не то что наш Институт, но и весь мир целиком. Но и предыдущие два были хороши. Селедкой, вон, до сих пор на этаже попахивает, этот запах не то что бытовая химия, его и магия не берет. Впрочем, для тех, кто хорошо был знаком с профессором, ничего удивительного в этом не было. Как и в том, что, не прошло и полугода после скандального завершения предыдущего глобального эксперимента, как Выбегалло с пугающим энтузиазмом принялся за создание новой модели. Удивляло, что ему это позволили. И к моей величайшей досаде выходило, что очередное эпохальное событие снова выпадало на мое дежурство. — А вот скоро и должно, — обнадежил меня Выбегалло. — Я покамест домой отойду, ибо нуждаюсь в отдыхе после рабочего дня. Согласно трудового законодательства. А ты на посту. В общем, присмотри за моделью, мон шер. Ответственность, значить, на тебе будет. Выбегалло исчез, а я стал припоминать, появления чего именно нам следовало ожидать нынешним вечером. Судя по небрежно брошенному мне на стол графику, в автоклаве дозревала модель Человека, неудовлетворенного духовно. По замыслу Выбегаллы, данный экземпляр должен был с момента своего появления испытывать непреодолимое желание удовлетворять свои духовные потребности. Я мысленно содрогнулся, представив, какого рода потребности могут быть у данного существа и к каким последствиям приведет его духовный рост. От размышлений меня отвлек тревожный звонок и замигавшая на пульте красная лампочка над табличкой «Лаборатория проф. Выбегалло». На ходу цепляя на рукав повязку дежурного и нащупывая в кармане платиновый свисток, я помчался в Выбегаллин «Родильный Дом». Увы, проходить сквозь стены и перекрытия я пока так и не научился, поэтому, как я ни спешил, перепрыгивая на бегу через три ступеньки кряду, на месте событий уже успела собраться изрядная толпа любопытствующих. Я углядел и Романа с Володькой, и Витьку Корнеева, и Эдика. Да почти все наши были там. Не хватало только тех, кто присутствовал на проходившем в данный момент Ученом Совете, да самого виновника торжества — Выбегаллы, наслаждавшегося дома заслуженным отдыхом согласно трудового законодательства. Энергично работая рукой с красной повязкой, я потихоньку проталкивался вперед. В лаборатории царил умеренный беспорядок. Корзина с мусором была перевернута, пыльные жалюзи боком висели на одном креплении, и, хотя вечно затоптанный пол явно недавно протерли, кое-где под ногами похрустывало битое стекло. Опустевший, ставший теперь ненужным автоклав валялся около стены. Пахло сыростью, профессорским зипуном и чем-то едким. Двое профессорских ассистентов возились с какой-то сложной аппаратурой, призванной запечатлеть исторический момент пробуждения духовных потребностей, а также всемерно способствовать оному пробуждению. Молоденькая ведьма-практикантка Стелла, которую Выбегалло в очередной раз отказался отпустить в другой отдел, помогала им, стараясь не смотреть на середину комнаты, где за массивным столом, в ярком свете лабораторных ламп сидела голая копия профессора Выбегалло. На столе громоздились стопки книг, призванных утолить заложенные в модель согласно условиям эксперимента духовные потребности. Тщательно отобранная художественная, философская и религиозная литература, тома по искусствоведению, художественные альбомы — квинтэссенция всего духовного багажа человечества, накопленного им в процессе долгого нелегкого пути от питекантропа АУЫЫХХ до самого венца эволюции, — ждали своего часа. В углах лаборатории, кое-как расчищенных от завалов всевозможного хлама, застыли античные мраморные статуи, точнее, их копии, но превосходно выполненные с использованием новейших достижений магии преобразований. Столь же искусно сотворенные репродукции мировых шедевров живописи с помощью новейшего проектора поочередно возникали на гигантском, во всю стену, экране, смиренно ожидая, когда же на них упадет благосклонный взгляд жаждущего удовлетворить гигантские духовные потребности Нового Человека. Поговаривали, что Выбегалло настаивал, чтобы ради «чистоты эксперимента» из самых знаменитых музеев мира и их запасников были бы доставлены в его «родильный дом» оригиналы, но тут уж Ученый Совет встал насмерть. Наука наукой, а репутация профессорских моделей заставляла сомневаться в том, что бесценные экспонаты вернутся на свои места в первозданном виде. Свежевылупившийся же кадавр пока не проявлял никакого интереса ко всему этому духовному богатству. Но и совсем безучастным его назвать было нельзя. Он рассеянно оглядывал лабораторию и всех собравшихся, его ноздри заметно трепетали и, я готов был поклясться, даже уши слегка шевелились. Он явно присматривался, прислушивался и принюхивался. Стелла, все так же отворачиваясь от стола, подошла поближе к нам. Кадавр проследил за ней взглядом и издал нечленораздельный звук. По толпе собравшихся прошел легкий ропот. — Выбегалле звонили? — вполголоса произнес кто-то рядом со мной. — Уже три раза звонили, — ответствовал второй голос с досадой. — Сказали, выехал. Стелла и еще одна лаборантка, новенькая, я еще не знал ее имени, на всякий случай начали тихонько протискиваться назад. Кадавр заворочался, как-то странно поерзал и на секунду замер, словно прислушиваясь к каким-то таинственным процессам внутри себя. — По-моему, ему не до духовных потребностей, — хмыкнул Витька Корнеев, неожиданно материализовавшийся у меня за спиной. — Судя по всему, у него совсем другие потребности… Кто дежурный, горшок ему подайте, что ли. Или… — Витька прищурился, что-то прикинул в уме, — или, еще лучше, ведро. Стелла и та, вторая лаборантка, тихонько взвизгнули и начали энергичнее работать локотками. — Если бы это было так просто, — хмыкнул Роман Ойра-Ойра, — похоже, что… Он не договорил и уставился на кадавра. Тот снова поерзал, словно что-то мешало ему сидеть, и тут его взгляд наконец упал на «объекты художественного достояния», как коротко и емко назвал картины и скульптуры Модест Матвеевич, подписывая акт о приемке оных несколько дней назад. — Эта, что мы здесь имеем, значить? — вопросил кадавр собравшихся и ткнул пальцем в экран, уточняя для тех, кто не понял его вопроса: — Кес-кё-сэ? Собравшиеся молчали. Кадавр, все так же ерзая и едва только не подпрыгивая на стуле, мутным взглядом рассматривал сменяющиеся перед ним изображения: портреты разных эпох, пейзажи, натюрморты — Список! Дайте же мне список, он там, на столе должен быть, — пискнула Стелла откуда-то из-за Витькиной спины. Витька, не уточняя, что за список, и не оборачиваясь, сделал в воздухе пасс и молча сунул Стелле возникший в его руке словно ниоткуда измятый листок. Грубый он всё-таки, этот Витька. Зато Ойра-Ойра, даже не дожидаясь просьбы, галантно протянул Стелле пижонский «вечный» карандашик. Стелла улыбнулась дрожащими губами, развернула листок — это оказался отпечатанный на машинке, почему-то с ятями и твердыми знаками, зато с кучей грамматических ошибок, список художественных объектов, в коем требовалось по шкале от одного до двенадцати отмечать реакцию модели на тот или иной объект — и, осторожно выглядывая из-за ребят, попыталась выполнить задачу. Реакция модели на «Черный квадрат», «Мону Лизу» и уменьшенную копию картины «Переход Суворова через Альпы» оказалась нулевой, точно так же, как и произведения современных художников. На изображение рабочего с колхозницей наш подопытный отреагировал невнятным «девка!» и тут же утратил интерес. Поколебавшись, Стелла вывела «вечным» карандашиком цифру 2. Понемногу становилось скучно. Проектор исправно демонстрировал репродукции, записывающая аппаратура тихонько гудела, фиксируя для истории то, как кадавр вертится в кресле, иногда бормочет себе под нос что-то невнятное и время от времени принимается напряженно сопеть. Некоторое оживление внесло появление самого Выбегаллы. Он появился в сопровождении «прессы» — неизменных Г. Проницательного и Б. Питомника, вооруженных блокнотами, диктофонами и фотоаппаратами. Он был бодр, румян и нетерпелив. — Ах, милай! — растроганно проговорил он и повернулся к корреспондентам. — Свершилось! Это вам, товарищи, не какой-нибудь там материальный потребитель! Да, он будет потреблять, мы этого не скрываем. Но спросим себя, что он будет потреблять? Исключительно духовные ценности! Духовный, а не физический голод будет вести его за собой. Это, могу я вам заметить, шаг вперед, громадный, не побоюсь этого слова, шаг вперед! — Еще недавно мы стояли на краю пропасти, но с тех пор мы сделали решительный шаг вперед, — вполголоса процитировал Володя Почкин бородатый анекдот, за что был удостоен профессорского уничтожающего взгляда. Но вопреки обыкновению, Выбегалло не разразился гневной речью. Расталкивая зрителей, он пробился к своему двойнику. Тот снова заерзал и передернул плечами. Альбом с репродукциями и еще несколько книг свалились на пол. Кадавр мельком взглянул на них и отвернулся. Выбегалло одарил его любящим взглядом и вздернул кверху спутанную нечистую бороду. — Растут! — торжественно сообщил он окружающим. — Растут на наших глазах духовные потребности нового человека! Компрене ву? Он следит взглядом! Стелла, что же ты? Ты отмечай, отмечай! Все, значить, стадии духовного роста! И музыка! Ля мюзик! Почему до сих пор не включили музыку? Я же излагал, я же подробно излагал в своих трудах! Развитие должно идти во всех направлениях! Кто-то из лаборантов нажал кнопку стоящего на подоконнике магнитофона. Из магнитофона полилась музыка — я узнал вальс цветов из балета «Щелкунчик». Кстати, кто подбирал произведения искусства и музыку для успешного удовлетворения культурных потребностей данной модели, и чем именно он руководствовался, осталось неизвестным. Заслышав звуки классической музыки, кадавр заметно оживился и даже хлопнул ладонью по столу, чем вызвал новый поток восторженных восклицаний своего создателя, и его взгляд вновь устремился к экрану, на котором как раз появилась «Даная» Рембрандта. Увидев обнаженную Данаю, призывно протянувшую руку, кадавр насторожился, и в его глазах впервые промелькнула искра интереса. Он подался вперед и, облизнувшись длинным красным языком, произнес громко и отчетливо: — Ба! Выбегалло аж подпрыгнул на месте от восторга. Даная на экране сменилась васнецовской Аленушкой и кадавр разочарованно протянул: — Бу-у-у… В наступившей тишине я услышал, как рядом вполголоса, но вполне отчетливо выругался Витька Корнеев. — Саша, мне что-то страшно, — пробормотала Стелла, прижимаясь к моему плечу. Аленушка тем временем исчезла и ее место заняла рубенсовская Сусанна. — Бы! — воскликнул кадавр, со свистом втянул в себя воздух и уже почти осмысленно подытожил: — Ба! Бу! Бы! И повторил, причмокивая губами: — Бабу бы… — Вот видите, — радостно завопил Выбегалло! — Видите! Теперь все, не верившие в торжество науки, замолчат, устыдясь! Вот он, высоко духовный человек будущего! Смотрите, товарищи, на наших глазах растут его духовные потребности. Мы с вами, значить, стоим, того, у истоков! Сейчас вы все увидите, как этот человек начнет эти потребности удовлетворять! Пресса, прошу! Фиксируйте, крупным планом! — По-моему, его потребности далеки от духовных, — заметил Роман скептически. — Возмутительно, товарищ Ойра-Ойра, — начал было профессор, но договорить не успел. Кадавр выбрался из-за стола сделал шаг вперед, зацепив босой ступней провод. Магнитофон поперхнулся и замолчал. И точно так же поперхнулись все присутствующие, включая корреспондентов Г. Проницательного и Б. Питомника. В комнате повисла тишина. Кадавр сделал еще шаг и остановился рядом со своим создателем. Выбегалло издал полузадушенный хрип и отшатнулся. Даже из-под знаменитой на весь институт стрижки «под горшок» просвечивали бордово полыхающие профессорские уши. Впрочем, уши (а также шеи, лысины, у кого они, конечно, были, и прочие открытые части тела) горели не только у Выбегаллы. Пунцовая Стелла, отчаянно жмурясь и для верности прикрывая глаза ладошками, бормотала: — Да что же это такое, а? Как же это так? Как я теперь работать с ним буду? Мне же это теперь мерещиться будет… Ей никто не отвечал: потрясенные сотрудники, рдея ушами, смущенно хмыкая, все же не могли оторвать взгляд от открывшегося перед нами зрелища. Кадавр стоял посреди лаборатории, голый, мокрый, всклокоченный, лицом как две капли воды походивший на своего создателя, даже неизменный прыщ был на своем месте прямо над переносицей. Впрочем, к подобной картине все уже успели привыкнуть. В общем и целом, данная модель ничем не отличалась от предыдущих модификаций. За исключением одной-единственной детали. Тщедушный и узкоплечий, как и его создатель, данный экземпляр, к немалому смущению этого создателя, оказался обладателем непропорционально большого члена, который самым бесстыдным образом торчал вперед из густых неопрятных буровато-рыжих с прозеленью зарослей, покрывавших низ дряблого живота. Циничные корреспонденты опомнились первыми и, схватившись за камеры, принялись фотографировать «крупным планом» и гигантский член, и его обладателя, и, заодно, позеленевшего Выбегаллу. — Одежду! — прохрипел профессор. — Принесите же ему брюки! Оправившиеся от первого шока ассистенты отыскали в шкафу какие-то штаны, но подойти к возбужденному кадавру не решились. Как назло, проклятый проектор именно сейчас полностью переключился на обнаженную натуру. Разнообразные женские прелести сменяли друг друга на экране, вызывая явный интерес кадавра. Взгляд прозрачных глаз теперь не был пустым, в них появился масляный блеск. Кадавр жадно, с присвистом втягивал в себя воздух, то и дело подавался бедрами вперед, его член на глазах темнел, наливался, увеличиваясь уже просто до неприличных размеров, синие жилки вздувались, набухая кровью, головка поблескивала от выступившей смазки. При очередной смене изображения на экране кадавр исторг сладострастный стон, обхватил рукой свой член и, закатив глаза, начал двигать широкой лопатообразной ладонью. Ухая и мыча, кадавр бесстыдно дрочил, нимало не смущаясь присутствием зрителей. Девушки пытались одновременно зажать руками и глаза, и уши, записывающая аппаратура бесстрастно жужжала. — Это уже слишком! — не выдержал кто-то. И тут же все загалдели хором, требуя прекратить безобразие, вызвать милицию, позвонить в местком, немедленно сообщить директору, призвать к ответу Выбегалло. На профессора было жалко смотреть. Он попытался было юркнуть в толпу, но его дружно вытолкнули обратно. Он бочком пробрался к стоящей в углу копии Венеры Милосской и безуспешно постарался слиться с ней. Кадавр тем временем двигался все быстрее и яростнее, наконец, он выгнулся, зарычал и кончил, забрызгав половину лаборатории вязкой голубовато-белой струей. Некоторое время он стоял неподвижно в пароксизме блаженства, задрав к потолку слипшуюся сосульками бороду и, прижмурив глаза, причмокивал порозовевшими губами. Потом он потянулся, ткнул пальцем куда-то пониже своего живота и удовлетворенно сообщил: — Хорошо, значить… И тут раздался истошный женский визг. Не выдержавшая подобного зрелища Стелла билась в истерике. Звуки женского голоса привели кадавра в еще большее возбуждение. Он встряхнулся и повел носом. Его обмякший было член мгновенно возродился к жизни и, кажется, еще увеличился в размерах. Теперь он смотрел вверх и слегка покачивался из стороны в сторону, словно ствол зенитного орудия, разыскивающий цель в небе. Бесцветные глаза беспокойно шарили по лицам ошеломленных зрителей. Мы плотнее сомкнули ряды, загораживая вросшую в пол истерически рыдающую Стеллу своими плечами. Не обнаружив желаемый объект, кадавр вытянул неожиданно длинную шею и теперь поводил головой на манер жирафа, оглядывающего саванну на многие километры вокруг себя. Его правая рука тем временем снова накрыла пах и уже совершала характерные движения. — Потребности… — прошелестело из-под Венеры Милосской, — у него эта… потребности… И они, значить, того, растут. Кель ситуасьон… Не отрывая ищущего взгляда от толпы, кадавр вытянул свободную руку, наткнулся на статую, быстрым движением облапал безрукое тело, стиснул каменную грудь. На его лице появилось обиженное выражение, но тут он разглядел жавшуюся за нашими спинами Стеллу. Ноздри его хищно раздулись, в глазах вспыхнул нехороший огонек. — Эй ты, девка! — проскрипел он. — Иди сюда, значить! Будем тебя… Не договорив, кадавр хищно облизнул губы длинным красным языком и двинулся на толпу. Стелла уже не рыдала, а, отчаянно вцепившись в мою руку, пыталась спрятать лицо на моей груди, чтобы не видеть приближающегося к ней монстра. Господи, да почему же никто ничего не делает, в ужасе думал я. Обездвижить, развоплотить. Дематериализовать. Я попробовал сам, но у меня ничего не получилось. Эх, надо было лучше заниматься, слушать, что Роман мне говорит. А я, балда… Мысленно я дал себе зарок с завтрашнего дня плотно заняться магией. И никаких себе поблажек. Мне еще не раз дежурить, а у Выбегаллы идей много, на мой век хватит. Но что же они… Однако, приглядевшись к ребятам повнимательнее, я понял: они делают все, что только могут. Роман, Эдик, Витька Корнеев, Володя Почкин и еще несколько ребят из разных отделов стояли полукругом с напряженными лицами и тихо переговаривались. Я прислушался. Судя по разговору, они уже минут десять как пытались пассивизировать выбегаллово создание, но пока безуспешно. Как и все профессорские упыри, за исключением самого первого, эта тварь отличалась редкостной живучестью и устойчивостью против магии. Неожиданно расстановка сил изменилась. В комнате запахло озоном и свежими яблоками, и холодный властный голос произнес резко, словно хлыст рассек сгустившийся плотный воздух: — Довольно! Кадавр от неожиданности попятился, когда прямо перед ним из воздуха возник Кристобаль Хунта. Несколько секунд они смотрели друг на друга: кадавр с недоумением и испугом, Хунта с брезгливым любопытством и как-то оценивающе. Я вспомнил, что Кристобаль Хозевич слыл некогда неплохим таксидермистом. Рядом со мной Федор Симеонович успокаивал облегченно всхлипывающую Стеллу. Я выдохнул. Заседание Ученого совета, очевидно, закончилось. Теперь сильные мира сего нас спасут. Напряжение потихоньку спадало. Кадавр, стушевавшийся под пристальным взглядом Кристобаля Хозевича, втянул шею и, схватив многострадальную Венеру левой рукой за грудь, самоудовлетворился с помощью правой, но это уже никого не шокировало. Я засвистел. Прибывшая команда домовых споро вытерла лужи. Хунта подошел к кружку магистров и они начали что-то обсуждать вполголоса. До меня доносились отдельные слова и обрывки фраз: — На малых касаниях… Не берет… Усилить… В замкнутом помещении… Разорвет к лешим… Все тут разнесет… Времени не хватит… Нейтрализовать… Оправившийся от потрясения Выбегалло развел кипучую деятельность: журил Стеллу, забросившую записи наблюдений, отчитывал ассистента, не проследившего за магнитофоном, и выговаривал нам всем, не проявившим снисхождения к естественным потребностям модели. Он быстренько собрал вокруг себя корреспондентов и что-то втолковывал им, не обращая внимания на скептическое выражение их лиц. Все еще опасливо косясь на кадавра, оставившего в покое Венеру и подозрительно приглядывающегося к стоящему рядом дискоболу, профессор провозглашал ценность эксперимента, в котором неожиданно были достигнуты результаты, многократно превосходящие запланированные — вместо модели человека, неудовлетворенного духовно, появилась модель человека неудовлетворенного… На этом месте Выбегалло озадаченно замолчал, подбирая правильное слово, но грубый Корнеев пришел к нему на помощь, бесцеремонно уточнив: — …Сексуально озабоченного! Выбегалло метнул на него гневный взгляд. — Вот, товарищи, пример крайне ограниченного, я бы даже сказал, возмутительно ограниченного подхода к первичной, базовой потребности индивида. Каждое живое существо имеет потребность размножиться, так сказать, воплотить себя во множестве себе подобных. И ничего удивительного в том, что модель стремится максимально удовлетворить эту потребность… Чему мы должны всемерно способствовать. При этих словах над лабораторией пронесся звук, словно все присутствующие разом подавились воздухом. Корреспонденты, заливаясь багровым цветом, что-то яростно строчили в блокнотах, а кадавр, на секунду прервав очередной сеанс самоудовлетворения, взглянул на своего создателя, и в его пустых глазах промелькнуло что-то, похожее на одобрение. — Способствовать, изволите говорить? — ледяным тоном осведомился Хунта, отделившись от толпы и подходя к Выбегалле. — Надеюсь, вы не имели в виду никого из присутствующих лично? Потом он обернулся к магистрам, все еще стоящим полукругом. — Значит, поспособствуем. Лично я не вижу другого решения. Будьте готовы действовать, когда это представится возможным. Выбегалло открыл было рот, но сказать ничего не успел, как Хунта стремительным движением начертил на полу огненный круг и что-то негромко сказал на незнакомом языке. Лабораторию заволокло густым дымом, потянуло сладковатым запахом, впрочем, не скажу, что неприятным. Сквозь пелену дыма в центре круга можно было смутно различить женскую фигуру. Едва появившись, фигура принялась извиваться, принимая весьма откровенные позы и издавая томные стоны. — К-кристо, т-ты х-хорошо под-думал? — встревоженно спросил Федор Симеоновч. Хунта холодно кивнул, а Выбегалло провозгласил: — Вы за это ответите, товарищ Хунта! Эти буржуазные методы неприемлемы в нашем Институте! Из круга донесся переливчатый смех. Выбегалло побагровел. — Предлагаю всем покинуть помещение! — сказал Роман. — Сейчас здесь будут твориться всяческие непотребства. Уж в чем-чем, а в этом можно было не сомневаться. Кадавр, отпрянувший было при виде огня и дыма, завидев извивающуюся внутри круга красотку, всхрапнул, как боевой конь при звуке трубы, и рванул в атаку. Его расчехленное орудие было готово к бою. Девицу в круге, по-видимому, ничуть не смутили устрашающие габариты устремившегося прямо к ней члена. Она сладострастно выгнулась и снова призывно засмеялась низким грудным смехом. Желающих присутствовать при «экспериментальном совокуплении», как умудрился обозвать намечающееся непотребство Выбегалло, не нашлось. Мы толпой вывалились в коридор, Роман с силой захлопнул дверь в лабораторию, а Хунта поспешил наложить на нее магическую печать. Когда печать вспыхнула белым пламенем и сделалась невидимой, мы наконец дали волю накопившимся эмоциям. Кто-то замысловато выругался, кто-то истерически смеялся и не мог остановиться. Стелла и та, вторая, лаборантка, снова дружно заливались слезами, прерывая рыдания обещаниями завтра же пойти в местком. Роман с Витькой о чем-то спорили, Эдик с интересом прислушивался, но сам пока молчал. В темном углу коридора бледный от бешенства Хунта что-то выговаривал пытавшемуся укрыться за фикусом Выбегалле. Выбегалло хорохорился, грозился пожаловаться на самоуправство и обещал, что у Хунты вычтут из зарплаты стоимость лабораторного оборудования, затраты на выращивание модели и моральный ущерб. Корреспонденты застыли у двери в лабораторию, превратившись в два гигантских уха. Из-за закрытой двери до нас доносились стоны, вскрики, перемежаемые страстным рычанием кадавра и хриплым хохотом прелестницы. Время от времени там что-то с грохотом падало, пару раз зазвенело разбитое стекло. Слушать все это было неприятно, и я отошел подальше, где держали совет наши маги. — Интересно, на сколько ее хватит? — задумчиво произнес Витька. — Думаю, пара часов у нас есть, — не менее задумчиво произнес Роман, — за это время надо бы эвакуировать соседние помещения и закрыть все щитами. — Эй, ребятушки, а может, кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — начал было я. — Я как-никак, ответственный дежурный, меня, если что, Модест в ковер раскатает и премии лишит. — Не боись, Сашенция, скатаем обратно, — вежливо пообещал Эдик. А Витька уже открыл рот, готовясь сказать, по своему обыкновению, какую-нибудь грубость, как вдруг в лаборатории раздался полный муки крик, что-то тяжелое с глухим стуком обвалилось на пол, а потом послышался резкий женский голос, пронзительно выкрикивающий непонятные слова на незнакомом языке. Кажется, на латыни. И кажется, это были ругательства. Ребята переглянулись. Подошедший Хунта прислушался и коротким пассом снял невидимую печать. Дверь тотчас же распахнулась, явив нашему взору смуглокожую нагую девицу. Девица была несомненно хороша — с округлыми соблазнительными формами, аппетитной упругой попкой и тонкой осиной талией. Приглядевшись повнимательнее, я, к своему смущению, разглядел кончики острых рожек, весьма пикантно выглядывающих из роскошной гривы смоляных волос и длинный гибкий хвост с трогательной кисточкой на конце, обвивавший стройные лодыжки. Хотя, должен признать, ни хвост, ни рожки ее ничуть не портили. Девица обвела нас порочным взглядом чуть раскосых зеленоватых глаз. На лице ее застыла гримаса глубокого разочарования. Он тряхнула распущенными по плечам кудрями и, презрительно скривив рот, изрекла: — Мортус.* Немного подумала и добавила: — Помер, значить. Слабак. Пока мы стояли, переваривая услышанное, девица повернулась к Витьке и призывно изогнулась, едва не коснувшись его высокой грудью с вызывающе торчащими розовыми сосками. Грубый Корнеев отшатнулся, сглотнул и быстро сотворив в воздухе охранный знак, процедил сквозь зубы: «Изыди!», а Хунта быстро добавил несколько слов на латыни. — Глянь, Виктор Петрович, как ты ей понравился! — ехидно прокомментировал Роман. Витька, красный как рак, промолчал и отвернулся. Я понял, что ничего не понял. Девица обиженно скривилась, мелодично выругалась на латыни и медленно растаяла в воздухе, успев напоследок соблазнительно качнуть бедрами. Хунта коротко поклонился и тоже исчез. Я ошеломленно уставился на то место, где они только что стояли. — Вот видишь, — сказал мне Роман, — и делать ничего не пришлось. Все само собой образовалось. — Да скажите же мне, что это было? — воззвал я к совести старших коллег. — И что с этим, неудовлетворенным? — Издох, — коротко ответил Витька. А вежливый Эдик все-таки снизошел до объяснений. — Понимаешь, Саша, мы думали, как пассивизировать этого упыря, вот Хунта и придумал. Воспользовался специальным заклинанием и призвал суккуба**. Ты их никогда раньше не видел? Ну вот, теперь увидел. Хунта рассчитывал, что это отвлечёт его хотя бы пару часов, да и сил у него должно было бы поубавиться, уж Кристобаль Хозевич постарался, вызвал демона посильнее. Ну, а когда он совсем утомился бы, тут-то уж мы бы его и взяли тепленьким. Но все получилось даже проще. В этом, заметь, весь Выбегалло — против нормальной честной магии его кадавр был защищен очень даже неплохо — ну так это дело нехитрое, большого ума не надо, этому даже первокурсников учат. А против демона устоять — тут уже надо кое-что в голове иметь. Я вспомнил, что когда-то читал про суккубов, и не смог не оценить простоты и изящества этого решения. Мое восхищение Кристобалем Хозевичем возросло многократно. — Затрахал суккуб его до смерти! — подытожил Корнеев. — А ты, Сашка, не стой столбом, зови уже своих ассенизаторов, пусть приберут тут все. Я вытащил свисток и засвистел что было сил. *** На следующий день Ученый совет Института все-таки принял решение о запрете дальнейших экспериментов, имеющих целью выведение моделей человека разной степени удовлетворенности. Поговаривают, что последним доводом, склонившим членов Совета к подобному радикальному решению, была досадная опечатка в статье, напечатанной «Соловецким Вестником» за подписью Г. Питомника. Заголовок статьи, украшенной фотографией кадавра в полный рост, гласил: «Неожиданный результат научного эксперимента профессора Выебалло». * mortus — мертвый» (лат.) ** Суккуб — сущность низшего мира. Это раса демонов, питающаяся сексуальной энергией мужчин. Главная опасность связи с суккубом — потеря сил. Сексуальная энергия занимает практически 30% всего запаса человека. Быстрая потеря этой части приведет к тому, что тело, пытаясь восстановить баланс, будет трансформировать жизненную энергию в сексуальную, которую снова и снова будет поглощать суккуб.