Брови вразлет или Каждый сходит с ума по-своему

Вот уже битых полчаса Джон рассматривал Шерлока. Он, конечно, не пялился вызывающе откровенно, да и статья в газете была весьма любопытной… Он скорее поглядывал, но поглядывал часто. Никаких мыслей на его счет у Джона не возникало, и уж тем более не возникало идей. Просто сидел за кухонным столом его лучший друг, так же как и он сам увлеченно почитывая вечернюю прессу, и был удачно освещен — каждая черточка удивительного лица, каждый его изгиб и выступ. Богатая мимика Шерлока всегда его умиляла, но сейчас он не просто умилялся, сейчас он получал удовольствие, наблюдая за тем, как Шерлок дергает верхней губой, видимо, не соглашаясь с прочитанным, как брезгливо морщит красивый нос, как хмурит густые ровные брови… «Интересно, они у него мягкие или…» Странная мысль, тормознул Джон себя, мне-то не все ли равно? Брови соседа были довольно широкими, как уже сказано выше, ровными и на вид шелковистыми. Джона всегда удивляло несоответствие их цвета цвету волос, и если бы он не жил с Шерлоком бок о бок уже довольно давно, то с полной гарантией мог бы утверждать, что тот свои волосы красит. Но это, конечно же, очень смешно. Рыжий Шерлок? Ха-ха! Привычные взору брови неожиданно обрели странную магнетическую силу: они так и притягивали к себе взгляд. Как под гипнозом Джон внимательно рассматривал волоски, отливающие симпатичной… рыжинкой. А потом случилось ужасное. Шерлок вскинул руку и энергично почесал правую бровь, смешно «взлохматив» ее и тем самым нарушив почти идеальную симметрию. Джон до сих пор не знает, чем была заполнена его голова в тот роковой момент. Приподнявшись в безотчетном порыве, он протянул руку, чтобы «лохматую» бровь пригладить, но вместо этого неожиданно звонко шлепнул своего соседа по лбу. Мгновенно потеряв равновесие, он упал грудью на стол, больно ткнувшись носом в столешницу и выбив из рук оторопевшего Шерлока газетный листок. Он так и остался лежать, зажмурив глаза и почти перестав дышать, словно этот хлопок по гладкому лбу отнял все имеющиеся у него ресурсы, и от ужаса содеянного не знал, как вернуть на прежнее место покачнувшийся и уже готовый обрушиться мир. А заодно вернуть на место себя самого. Молчание не было тягостным или напряженным. Или, к примеру, невыносимым. Оно было таким, что название ему придумать не хватило бы никакой фантазии. «Черт! Черт! Черт! Неужели это не сон?!» Голос Шерлока прозвучал для Джона иерихонской трубой. — И что это было? Джон сполз на стул и как за последнюю надежду ухватился за «Таймс», прикрывшись ею, словно щитом. Там, за печатными строками, он наконец-то перевел дух. — Джон? Молчание. — Что ж, призовем на помощь дедукцию, — не дождавшись ответа, невозмутимо приступил к анализу Шерлок. — Предположим, ты решил убить сидящую у меня на лбу муху. Но у нас нет мух, равно как тараканов, клопов и блох. Далее. Возможно, ты хотел убить меня самого… — продолжил он рассуждать, — но зачем? За что? И потом… Ты, конечно, приложился к моему лбу довольно весомо, до сих пор в голове звенит, но убить меня таким странным способом… Нет, невозможно. Джон, ответь, зачем ты это сделал? Джон резко отбросил газету и, покраснев до самых корней, выпалил: — Какой ты зануда! Зачем, зачем… Да низачем. Просто так. И вылетел из кухни, моля Бога о немедленном Конце Света. Шерлок вышел следом и остановился в дверях гостиной, пристально наблюдая за беспорядочными действиями друга, переставляющего с места на место загромоздившие каминную полку предметы. — Череп не трогай. Джон застыл с черепом в руках. — Джон, поставь на место. С тихим стуком череп вернулся на полагающуюся ему жилплощадь, а Джон, для чего-то приняв воинственный вид, уселся в стоящее возле камина кресло, не отводя от черепа встревоженных глаз. Шерлок помолчал, потом еле слышно откашлялся и вдруг обрадовано воскликнул: — Джон, я, кажется, понял, в чем дело! Тебе показалось, что у меня нездоровый вид, недаром ты подглядывал за мной из-под газеты (?!), и, решив проверить, насколько горяч мой лоб, слегка не рассчитал свои действия. Точно! Это именно так. Ведь так? Джон с трудом проглотил что-то огромное, до отказа заполняющее его горло, и, собрав всю волю в кулак (а что еще ему оставалось делать, если Господь Конца Света так и не послал?), утвердительно кивнул, но кивнул опять-таки черепу: — Так. — Вот и отлично! — Шерлок сделал вид, что обрадовался столь скорому разрешению возникшей проблемы, но Джон сразу же догадался, что другу гораздо легче поверить в придуманную на ходу белиберду, чем принять тот факт, что его сосед внезапно сошел с ума. *** Шерлок и в самом деле лишь сделал вид, что инцидент до конца исчерпан, и все точки над i расставлены. Подозрение, что с разумом Джона произошли резкие и, возможно, необратимые изменения, прочно засело в его голове. Да и разве мало было у Джона причин для столь внезапного помешательства? Один он чего стоит. Кто угодно не выдержит. Плюс — война… Война, конечно, по сравнению с Шерлоком Холмсом не такой критический раздражитель, но все-таки предприятие тоже в достаточной степени опасное. Бедный, бедный Джон! Шерлок, конечно, сделал еще несколько попыток найти менее трагичную причину странности его поведения, но причина, к сожалению, так и не отыскалась. Приходилось смириться с тем, что отныне рядом с ним живет человек неадекватный, к тому же военный хирург, в равной степени ловко владеющий и горячим (пистолет), и холодным (скальпель) оружием. Интересно, что он изберет, если в один из дней решит Шерлока… Нет, не может все закончиться так ужасно! Это же Джон! Его добрый, уравновешенный, очень скромный и отзывчивый друг, до этого дня терпеливо сносивший все его причуды и капризы, дурное настроение и апатию, сменяющиеся порою такой бурной деятельностью, что и поспать-то часок-другой было некогда. Эх, Шерлок, вот ты и ответил сам себе на все мучительные вопросы: не выдержал Джон, сломался. Другого объяснения тому, что произошло, не стоит больше искать. В самом деле, неужели психически здоровый человек станет ни с того ни с сего лупить своего соседа по лбу? Абсурд. *** На душе скребли самые драные коты и кошки города Лондона. Что же это такое? Что за бесконтрольные выходки?! Какой бес попутал его сделать подобную глупость?! От стыда горело все, что могло гореть в теле Джона Ватсона. Даже ногти, как ему показалось, раскалились едва ли не добела. И дело даже не в том, что он как распоследний идиот валялся на собственном кухонном столе, вместо того, чтобы, выпив чаю и дочитав статью (о чем она, кстати, была?), спокойно улечься в уютную кровать и, закутавшись в теплый плед, проспать до самого утра сном младенца. Дело в том, что его грязные руки сами собой потянулись к лицу Шерлока, и не только для того, чтобы привести его брови в порядок, а для того чтобы потрогать их. Потрогать! Отвратительные руки, мерзкие! И мысли теперь в голове такие же мерзкие. Под этими чертовыми бровями Джон вдруг разглядел (причем именно внутренним взором и именно сейчас, спустя довольно приличное время после своего морального падения) и переливающиеся всеми оттенками бездны глаза, и неземную остроту скульптурно вылепленных скул, и ухоженную гладкость светлой кожи, и… Джон чувствовал себя извращенцем и вырожденцем одновременно… и губы. Яркие своей редкой красотой, налитые сочной влагой, ставшие вдруг до умопомрачения желанными. Он не мог все это разглядеть, уткнувшись носом в столешницу. Если, конечно, у него не открылся на макушке четвертый глаз, а он не открылся, в этом Джон был уверен целиком и полностью. Получается, что разглядел он Шерлока так подробно задолго до этого… Спрашивается, зачем ему это было надо? Ответа знать не хотелось. * Но ответ пришел сам собой, когда Джону приснилось, что он проводит подрагивающим от предвкушения языком по тем самым проклятым бровям, так безжалостно превратившим его уютную, размеренную жизнь (да, погони и перестрелки давно уже стали для Джона категориями размеренности и уюта) в черт знает что, и забросившим Джона на чужую, неизведанную территорию. Чего ждал его язык от бровей и что он так настойчиво предвкушал, было для Джона загадкой. Этот сон стал его еженощной экзекуцией. Снились ему брови каждую ночь и все тут! Он уже был согласен даже на губы, хотя после такого сна можно смело стреляться, даже не оставляя предсмертной записки, лишь бы избавиться от навязчивого кошмара. Иногда брови Шерлока изгибались изящной, потрясающе ровной дугой, иногда превращались в беспорядочные кустистые заросли, но всегда они воспламеняли Джона самым бесстыдным образом, и всегда он просыпался с колотящимся сердцем и в полной боевой готовности. Никогда в своей жизни он так сладко не кончал, как после этих, казалось бы, вполне невинных видений. Это же только брови! Даже не кудри, блестящие на редком лондонском солнце, будто посыпанные бриллиантовой пылью; даже не тоненькая, уходящая в таинственную неизвестность домашних брюк полоска золотистых волос, которую Джон нечаянно углядел, когда зевающий Шерлок, задрав майку, почесал свой упругий живот. Волосы… живот… полоска… У Джона сводило челюсти от непонятных ассоциаций, и рот наполнялся горячей слюной. Он уже едва терпел это безумие, он уже боялся ложиться спать. Хотя можно подумать, бодрствование не было для него таким же беспросветным мраком. Проснувшись однажды после очередного ночного любования бровями и кончив так, что едва не прокусил собственную ладонь, Джон наконец-то произнес то, что и так уже вертелось на кончике языка, вызывая то самое обильное слюноотделение: — Я влюбился в него. Влюбился как последний придурок. *** Все признаки сумасшествия Джона были налицо, насколько Шерлок в сумасшествии разбирался. Что за демоны терзали его друга, пока оставалось загадкой, но то, что объектом этих, овладевших Джоном демонов, был он сам, сомнения у Шерлока не вызывало. Как и то, что демоны эти приказали Джону соседа своего уничтожить. Жадные взгляды, которые взбесившийся и переставший себя контролировать Джон бросал на его лоб, красноречиво говорили о том, что скальпеля ему опасаться не стоит. Пристрелит. Непременно пристрелит! Правда, пару раз Шерлок перехватил несколько не менее жадных взглядов, прикованных к его шее, и сразу же сделал вывод: вполне возможно, что не пристрелит, а задушит. Но кто его знает… Может быть и такое: подушит-подушит немного, а потом — хлоп, и пулю в лоб. Как вести себя в этой ситуации, Шерлок не знал. Не связывать же лучшего друга! Тем более, если не брать во внимание ненормальную горячность взглядов, не к месту и не ко времени учащающееся дыхание, странное подрагивание тела, задумчивость и ответы невпопад («Как погода, Джон?» — «А может быть, и правда — красит?»), в остальном Джон вел себя вполне обыденно, даже как и прежде готовил, причем достаточно вкусно. Но обострение может наступить в любой момент, Шерлок прекрасно это понимал, и изо дня в день находился в адском напряжении: не пропустить, спасти свою жизнь, а заодно и душу Джона. «Как же он в таком состоянии работает?» — изумлялся Шерлок. *** К слову сказать, и на работе на Джона поглядывали косо. Что случилось с веселым, отзывчивым, всегда собранным доктором Ватсоном? То стетоскоп где-то посеет, то куртку от своей медицинской формы наизнанку наденет… Грустный, рассеянный, бледный. И это его повышенное внимание к бровям пациентов! Какой бы сложности ни был поставлен диагноз, какая бы часть продиагностированного им тела ни страдала, вопрос о бровях возникал всегда: не чешутся ли, не выпадают? Коллеги недоуменно пожимали плечами. Переутомился, наверное, доктор Ватсон. Слава богу, дальше банального переутомления подозрения коллег не заходили, иначе неприятностей на работе Джону было бы не избежать. А ему их и дома хватало. * Дома царили Шерлок и страсть. Джон задыхался от переполнявших его чувств. И желание сделать с Шерлоком что-нибудь, выходящее за рамки приличия, душило его не больше, чем ненависть к самому себе. Это же надо так опуститься! Хотеть мужика, бредить им день и ночь, заниматься онанизмом под одеялом (потому что даже стены не должны этого позора увидеть!), словно какой-то студентишка, в то время как Лу того и гляди раздавит силиконовую грудь о его плечо — так пылко на него наваливается, так настойчиво призывает. А Джону не до Лу, Джон по Шерлоку сохнет. Того и гляди засохнет совсем. *** Бейкер-стрит 221в превратилась в комнату страха — боялись оба. Джон боялся, что Шерлок обо всем догадается, и старательно делал вид, что ничего особенного с ним не случилось. Занимался повседневными делами, готовил, о чем-то с Шерлоком разговаривал. Вернее, отвечал на его вопросы. Правда, зачастую он вопросов этих не слышал, настолько был погружен в себя и свою проблему, и, судя по растеряно моргающему Шерлоку, иногда отвечал ему совсем не то, что Шерлок от него ожидал. Но все-таки разговор Джон поддерживал. Как мог. А еще Джон боялся собственных глаз — они окончательно вышли из повиновения, и куда бы ни пытался он их пристроить, настойчиво устремлялись в сторону Шерлока, рассматривая, наблюдая, любуясь. Очень не хотелось Джону, чтобы Шерлок догадался о его сердечном недуге. К чему им подобные осложнения? Тем более что Шерлок и так в последнее время выглядел несколько странновато… * А Шерлок боялся пропустить момент обострения. Он прочел массу сведений о буйном и тихом помешательстве и пришел к выводу, что, имея некоторые общие признаки, каждое из этих помешательств индивидуально. Иными словами — каждый по-своему сходит с ума. В чем проявится обострение Джона, предугадать невозможно; что подскажут или прикажут завладевшие его сознанием демоны, знают только они. Во всяком случае, Шерлок был в этом уверен, Джон не принесет домой разноцветную глину и не примется лепить зайчиков или птичек. Судя по пылким взглядам, обострение его будет иметь не настолько мирный характер. Поэтому глаза Шерлока тоже устремлялись… Когда их взгляды пересекались, оба одинаково напоминали безумцев: нервно вздрагивали, натянуто улыбались, мямлили первое, что приходило в голову, а ничего путного, как правило, в этот момент не приходило, и наперегонки предлагали друг другу выпить чаю. Можно только догадываться, до какой степени их от чая тошнило. *** «Шерлок, Шерлок, ну почему ты такой красивый?! Почему все в тебе вызывает желание прикоснуться, прижаться, погладить? — страдал Джон у себя в спальне. — Если бы не твои дурацкие брови, жили бы мы, как прежде, долго и счастливо, и умерли бы в один день. Зачем мне надо было узнать, что у тебя лучшие в мире губы и лучшая в мире… голова?» Слово «задница» Джон не решался произнести даже мысленно, но ее светлый образ нерешительностью не страдал — возникал моментально, и Джон вновь натягивал одеяло до самого подбородка… *** «Джон, Джон, ну как такое могло случиться? Как ты, такой уравновешенный и надежный, превратился вдруг в потенциально опасную личность? — переживал в своей спальне Шерлок. — Неужели я оказал на тебя такое пагубное влияние? Неужели, выдержав ужас войны, ты не выдержал ужаса… меня?! Ты, самый лучший на всем белом свете, самый замечательный…» Образ Джона, не менее светлый, чем тот, что терзал в это время самого Джона, укрывшегося одеялом уже с головой, вставал перед мысленным взором Шерлока, и при полном отсутствии сентиментальности, ему очень хотелось в этот момент заплакать — нет ему прощения. Нет, и не будет. Погубить такого человека, такого мужчину! А ведь он мог бы еще кому-нибудь пригодиться, кого-нибудь осчастливить своей бесподобной улыбкой. Да зачем далеко ходить — он мог бы пригодиться самому Шерлоку. И на улыбку его Шерлок согласен смотреть всю оставшуюся жизнь. Шерлок переворачивался на живот и, обхватив руками подушку, тяжело и горько вздыхал. *** Утром они пили кофе с таким видом, будто опасались быть друг другом отравленными. Джон, который пятнадцать минут назад кончил в душе, не выдерживая уже даже таких привычных прикосновений, как трение намыленной мочалки о кожу, чувствовал себя отвратительно грязным, несмотря на приятный аромат свежести, обволакивающий его невидимым облаком. Он так от всего этого устал, что уже поглядывал на брови Шерлока с долей вызова и даже неприязни — довели… Шерлок от этого взгляда каменел, по-своему истолковав хищный (как ему показалось) прищур и предвкушающую (и где только увидел?) ухмылку маньяка. Он безуспешно пытался прикрыть локонами мишень — свой открытый лоб, и с этой челкой, падающей на лицо беспорядочной каштановой волной, был до такой степени сексуален, что у Джона перехватывало дыхание. Он смотрел на Шерлока и его чарующие манипуляции с волосами с откровенным желанием, нервно сглатывая рвущийся из горла стон, но Шерлок, конечно же, увидел во всем этом желание совершенно иного рода. Он уже приготовился сражаться за свою жизнь, но Джон шумно поднялся из-за стола, громко сказал «блять» и ушел. Джон ругался исключительно редко, и Шерлок так и не понял, хорошо это или плохо лично для него и для них обоих. *** День Шерлок провел, снова читая о сумасшедших, и такого к концу дня начитался, что хоть из дому беги. * Джон провел день в больнице, стараясь о Шерлоке не вспоминать. Работы было много, день пролетел незаметно, и о Шерлоке Джон подумал всего раз пятнадцать-шестнадцать, и то вскользь. Это вселило в него надежду. Но домой он возвращался уже не один — с бровями, губами, скулами и… головой. Ближе к Бейкер-стрит к ним присоединилась еще и челка. * Все это полным комплектом предстало перед ним в жарко натопленной гостиной и попросило поесть. — Шерлок, дышать уже нечем! Ты весь уголь, что ли, извел? Открой немедленно окна! — возмутился Джон, а потом заботливо добавил: — Проголодался? Я скоренько… Совершенно нормальный человек. Шерлок был очень доволен произведенным эффектом. Во-первых, камин. Почему-то Шерлок решил, что в тепле и уюте Джон разомлеет и станет не так опасен. Джон не разомлел, зато стал очень похож на прежнего себя: ворчливого и вполне здорового. И с ужином Шерлок не прогадал. Вон как Джон сразу засуетился: свитер с себя стянул, рукава рубашки закатал, в холодильник полез… Не до убийства. Ужинали мирно. Так же мирно выпили чаю, поговорив о том о сем. Шерлок даже предложил свою помощь в мытье посуды, но встретив потрясенный взгляд, пробормотал: «Как хочешь» и торопливо покинул кухню. Пока Джон не передумал. Слава богу, сегодня, кажется, никакого рецидива не намечается. Может быть, ему вообще все это лишь показалось? Может быть, никакого безумия нет и в помине? Разве может чокнутый так вкусно и так быстро приготовить еду? Шерлок расслабленно откинулся на спинку дивана. * А Джон, домывая последнюю ложку, готовился к решительным действиям. Еще на работе, во время одиннадцатой материализации Шерлока в его голове, Джон решил, что с этим пора кончать. Что за слюни, в самом-то деле? Да в его руках столько женских тел пылало и захлебывалось страстными стонами! Взять ту же Лу, готовую придушить его своим чертовым силиконом. Да, конечно, это дико и странно — так потерять голову из-за мужчины. Подобного с ним никогда еще не случалось. Но мало ли чего он проделывал в своей жизни впервые?! И вообще, тело — оно и есть тело. Подумаешь, мужик. Не жираф… Сейчас, накормив Шерлока досыта, Джон понял, что достоин лучшей участи. Хватит уже. Или пан или пропал! * Джон решительно уселся рядом, и у Шерлока от ужаса закружилась голова. «Началось! Неужели я так жестоко ошибся?! Как же я проглядел период обострения? Что же мне делать?!» Молчание Джона, его напряженная поза и окаменевшее, но полное решимости лицо выглядели так пугающе, что Шерлок незаметно заскользил по дивану, явно намереваясь сбежать от всего этого подальше. Джон развернулся всем корпусом, взглянув Шерлоку прямо в глаза, и тот замер как кролик перед удавом. Лицо его было… В общем, совершенно сумасшедшее было лицо. Тело Шерлока налилось свинцовой тяжестью, мышцы одеревенели, сделав намечающийся побег невозможным. Он обреченно прикрыл ладонью лоб, приготовившись к самому худшему. Но того, что произошло, не смог бы предугадать ни один, даже самый гениальный в мире ум. В принципе, и сам Джон ничего подобного делать не собирался. Он собирался признаться Шерлоку в любви, а потом гордо удалиться в свою комнату. И подождать, что будет дальше… Но близость Шерлока не оставила ему ни одного шанса на здравомыслие и выдержку. Джон навалился на него, вдавив в мягкое тело дивана, и затрясся, как вибромассажер. * …Шерлок опасался напрасно — на его лоб он даже не претендовал. Значит, Джон все-таки выбрал второй вариант убийства: собирался зверски задушить своего соседа и друга, потому что жадно провел ладонями сначала по лицу, потом по шее и прижал к дивану еще сильнее. — Шерлок… Шерлок… Шерлок… Инстинкт самосохранения сработал мгновенно — Шерлок начал яростно извиваться, пытаясь сбросить с себя безумца и его преступные руки. Но эти жалкие потуги еще больше обострили приступ. Джон обхватил его так крепко, что все извивания стали бессмысленны и практически невозможны, и, уткнувшись носом в шею, что-то невнятно забормотал, продолжая трястись. — Джон, подожди… — Шерлок решил больше не сопротивляться — с сумасшедшими надо во всем соглашаться, как же он мог забыть! Джон оторвал нос от его шеи и взглянул так отчаянно, что Шерлок вновь на одну секунду усомнился в его сумасшествии. — Джон, успокойся, — начал он переговоры, надеясь, что наступил момент просветления. — Скажи, чего ты хочешь? Джон снова сунул нос куда-то Шерлоку за ухо и прошептал: — Шерлок, это ужасно, но я до смерти хочу тебя поцеловать. — И добавил: — Прямо в губы. До смерти! Такого облегчения Шерлок не испытывал еще никогда. И такого горького разочарования в себе самом — тоже мне, детектив. «Господи, какое счастье. И какой же я идиот!» — И только-то? — воскликнул он так радостно, что Джон даже с него привстал и почти перестал дрожать. — А я-то подумал… — И только-то?! — удивленно переспросил Джон. — Шерлок, ты вообще понял, в чем я тебе признался?! — Разумеется, понял. — И тебя это не пугает? «С учетом того, что я уже приготовился быть задушенным…» — Почему это должно меня испугать? Джон окончательно слез с него и растерянно заморгал, не понимая, то ли Шерлок шутит, то ли он потерял разум. Шерлок сел рядом и вопросительно заглянул в глаза. — Джон? Джон решительно повернулся в его сторону. — Шерлок, услышь меня! Я. Хочу. Тебя. Поцеловать. Понимаешь? — Ну да. — Я хочу тебя! Страшно хочу! Как мужчина — женщину. То есть как мужчина — мужчину… Черт, я уже ничего не соображаю. Я хочу тебя… физически. — И замечательно! — продолжал радоваться Шерлок. «Он что, спятил?! Или издевается?» — Джон, было бы гораздо хуже, если бы ты, как мужчина — женщину, или, что вообще кошмар, как мужчина — мужчину, физически захотел, например, миссис Хадсон. Вот это то, что я называю настоящей проблемой. Для всех нас. «Придуривается как всегда!» — У меня сложилось впечатление, что ты не против, — отчего-то начал злиться Джон. — А почему я должен быть против? — Шерлок расплылся в улыбке. — Если бы ты знал, что пережил я за это время. По сравнению с этим перспектива спать с тобой в одной постели кажется мне сущим пустяком. В одной постели… Господи, помоги! С ним в одной постели… Рядом… Обнимать… Прижимать к себе… В глазах Джона заискрилось нечто сказочно-прекрасное, томительно-волнующее, невероятное… И погасло. — А что ты за это время пережил? — с любопытством склонил он голову на бок. А потом насупился: — И почему это я для тебя — сущий пустяк? — Джон, — зачем-то понизив голос, ответил Шерлок на первый вопрос, — я думал, что ты… не в себе. У тебя был совершенно безумный вид: глаза навыкат, рот дышит как-то не по-человечески, руки трясутся. И ты все время поглядывал на мой лоб, как будто прикидывал, куда… Шерлок запнулся. — Что — куда? — Джон ничего не понимал. — В общем, я был уверен, что ты меня однажды пристрелишь. — Я — тебя? — Джон не верил своим ушам. — Зачем? — Откуда я знаю?! Все в твоем поведении указывало на то, что ты… помешался. Шерлок виновато вздохнул — сейчас точно обидится. Но Джон рассмеялся громко и весело. — Шерлок! Господи, конечно, я помешался! Разве находясь рядом с тобой можно не помешаться? Я вообще не понимаю, как умудрился выжить. Шерлок… Глядя на счастливо смеющегося Джона, Шерлок неожиданно сравнил свои недавние брыкания на диване с поведением необъезженного норовистого жеребца, который беснуется, кидаясь из стороны в сторону, в яростной попытке сбросить с себя бесстрашного седока. Но понимая, что оседлавший его не уступит ни за какие коврижки, и обессилев от бесполезного сопротивления, постепенно затихает, уже не так высоко подскакивая и не так дико хрипя. А потом тому, кто наконец-то его усмирил, служит верно и преданно всю свою жизнь, ничего не требуя взамен. *** Если бы спальни могли удивляться, спальня Шерлока была бы сильно удивлена. Непривычными звуками, от которых возбудились бы даже стены, бессвязным шепотом, стонами и даже мольбами («глубже, Джон, прошу тебя, глубже…»), от которых заходил бы ходуном потолок, потрясающими своей неожиданной грубостью и вполне ожидаемой страстью выкриками («господи, Шерлок, я тебя трахаю! трахаю… трахаю… чтоб я сдох!»), от которых воспламенился бы покрытый симпатичным ковриком пол. Но даже если спальня все-таки удивилась (что вообще мы знаем о спальнях?), она очень скоро перестала бы это делать, потому что нельзя удивляться тому, что видишь и слышишь чуть ли не каждый день. Ну лежат друг на друге как приклеенные. Ну облизывают друг друга с головы до пят. Это их личное дело, и тут совершенно нечему удивляться. * — Шерлок… — Что, Джон? — Можно, я… И замолчал. — Что, Джон? Ну, будь смелее. Что еще ты хочешь попробовать? Шерлоку понравилось все, что происходило в спальне вот уже три часа без перерыва, и любая новая идея Джона уже заранее казалась ему изумительно прекрасной, начиная вызывать возбуждение, которое Джон с замиранием сердца в данный момент и наблюдал, и к которому, помимо воли, тянулись его неутомимые руки и губы. Ну а как не тянуться, если голова идет кругом от одной только мысли, что сейчас в твоей ладони вновь наполнится горячей кровью и отвердеет то, ради чего стоило родиться на свет? Ласкать сначала плавно и бережно, поглаживая гладкую кожу, а потом, едва только гибкое тело сделает свой первый рывок, неудержимо стремясь к тебе, властно обхватить ладонью и обезуметь… И когда теплое семя, навеки ставшее твоим и только твоим, просочится сквозь пальцы, сведенные сладострастной судорогой, постараться не умереть от передозировки эмоций. * Ну а теперь, наконец, самое главное, уже вызывающее зуд нетерпения во всем утомленном ласками теле. — Можно, я потрогаю твои… брови? Шерлок изумленно эти самые брови приподнял и приоткрыл рот. — Брови? — слегка запнувшись, переспросил он. — Да. Можно? — Господи, Джон, ты только что без спросу трогал мой член. Кстати, я бы не прочь через полчасика повторить… — Так можно или нет?! — Нетерпение приобрело уже статус безумного вожделения. — Конечно, можно. — Шерлок безумное вожделение сразу же вычислил и удивился еще сильнее. Ну, Джон, сплошная загадка… — Трогай. Джон осторожно провел пальцами по тоненьким волоскам и задохнулся от нежности — шелковистые! Боже мой, они действительно шелковистые. С ума можно сойти, какое это блаженство. Шерлок прикрыл глаза от неожиданного и очень большого удовольствия и тихо вздохнул. Удовлетворенные исполнившейся мечтой пальцы сразу же переместились в таинственную чащу ароматных волос и надолго в ней затерялись, блуждая, поглаживая и даже слегка подергивая, потому что чуть ниже губы срывали с других губ немыслимо сладкие поцелуи и не менее сладкие отдавали взамен. Потом губы сместились к шее и там задержались надолго — на ней притаилось столько родинок, и каждая требовала самого пристального внимания, потому что каждая до боли в сердце была любима. Куда последовали губы дальше, ни для кого уже не секрет. Что ж, там, где три часа, там и четыре. И пять. И шесть. И целая вечность. Вечность, которой, черт побери, все равно никогда не бывает достаточно. Которой все равно катастрофически мало.