Лай собак и улыбка матери

Сначала — бездонная боль. В конце — бездонная боль. А между ними — плоское, как лужа, безразличие. Она идёт, не оборачиваясь, вталкивает в лёгкие пропитанный туманом воздух и всё ускоряет шаг, чтобы не увязнуть. Высокие, чуть ли не выше головы, соломенные травы царапают продрогшие пальцы, пробираются иглами под кожу. Приземистые деревца цепляются когтями за полу грязного пальто. Густая кровь-смола сочится из древесных стволов и сухих ладоней, проступает пухлыми каплями. Но какая же это боль? Боль была в начале. А теперь — ничего. ...Онемевшим языком касаясь руки, слизывает кровь и солёную болотную воду. Хавве мерещатся запутавшиеся в шершавой тине самолётные обломки и мерное гудение рельсов за спиной. Но там ничего нет, вокруг — сотни километров дрожащей после ливня пустоши. Мерещатся вздутые синие лица под рябью болотной слякоти. Родные, но до неузнаваемости искажённые слоем склизкой воды — отчётливо видно только провалы безразличных глаз. Мерещатся провода, вспарывающие брюхо небесному серому слону. Слон безмолвно низвергает с высоты новые потоки чёрного дождя. Хавва уже не помнит, сколько дней шагает по трясине. Это самое меньшее, о чём она забыла. В памяти тускнеют постепенно самолёты, поезда, лица, провода, рябые кирпичные стены, тугие узлы дорожных трасс. Таблица умножения, лай собак, улыбка матери. Всё скомкалось, слилось в единый образ и уже не имеет никакого значения. Но боль утраты не приходит. Сапог, хлюпая, увязает в прожорливом мазуте. Хавва скидывает застрявшую обувь на ходу. Босиком по стылой воде. Холод пробирается внутрь костей, ломает их и выкручивает. Но разве это боль?.. Снимает, путаясь в рукавах, старое пальто. Жёсткие заросли, кривые ветви раскрашивают предплечья бордовыми письменами. Боли всё ещё нет. Хавва пытается вспомнить слова, и если б у неё получилось, она бы с тоской посмотрела вдаль, на чернеющий в сумерках лес, и сказала: "В моём начале была боль, в конце тоже будет боль. Кроме неё я ничего не чувствовала, и всё, что я знаю — пустота и холод. Город дал мне вечное равнодушие, и я бежала оттуда. Неужели здесь я найду всё то же самое? ...Рождение — боль, всю жизнь — пустота и холод, а затем — предсмертный вдох и снова боль". Но она не помнит ни единого слова, даже название боли, такой страшной и желанной, позабыла. И смотрит вперёд без тоски и сожаления. Не оборачивается, потому что уже не помнит, что было до. Самолёты, рассекающие вату облаков, и рельсы, прорубающие гладь полей — всё миф, мираж. Это всё кажется, ничего нет. Деревья неохотно расступаются, поглощая робкий человеческий силуэт. Темнота теперь властвует беспредельно. Хавва слепнет, тропинка скользким ночным потоком относит вглубь одеревеневшее тело... Вдали что-то сверкает, будто пляшущая сверхновая разорвала черноту неба. Тянет Хавву к себе. Хавва силится поднести руки к лицу, чтобы заслониться перед неуёмным светом, вмиг скомкавшим и прогнавшим темноту, но конечности онемели. Хавва на мгновение зажмуривается, и слёзы струятся по обветренным щекам. ...Открыв глаза, она обнаруживает себя в лесу из мигающих электричеством небоскрёбов. Сложно поверить: озирается по сторонам. Галлюцинация? Самолёты. Рельсы. Лица. Пустота и холод. Болотная пустошь осталась очередным сном, она уступила место городской, не менее широкой пустоши. Ничего не изменилось. Два противоположных мира давно уже стали одним. Это кратковременное — и такое долгое — беспамятство привело в центр чёрного мегаполиса. Неосознанная попытка убежать от безжизненной реальности вновь провалилась, и всё так же темно и бессмысленно. Но всё так же ярко сияет впереди летящая в лицо Хавве звезда, к которой неуклонно вели все тропы в болотно-сумеречном сне. Ноги мокнут в луже. Старое пальто скомкано рядом на асфальте. Никуда не уйти от рутинного безразличия, и всё кроме него — только сон, да и во снах у Хаввы только бескрайняя булькающая трясина. Лица прохожих — неподвижны. Молчат. Время остановилось, чтобы дать Хавве шанс обернуться и посмотреть в пустоту прошлого — но она не оборачивается. Вспышка сверхновой, манившая светом во сне, оказалась всего лишь лучом автомобильных фар. Визг колёс и чей-то резкий безучастный возглас, ледяные белки глаз сверху донизу заполняются жидким светом. Хавва неуклюже двигает босой ступнёй. Шаг навстречу. Удар — Хавва, запрокидывая голову, снова видит провода и небесных слонов, и дождевой поток сыплется в ладони свинцовыми осколками. Гудят в висках уходящие в никуда рельсы. Таблица умножения, лай собак, улыбка матери. Всё забывается. Последний вдох — и на смену безразличию приходит такая тёплая, такая громкая, такая долгожданная боль.