Последний вдох

      Когда за ним закрылись тяжелые двери библиотеки и хитроумный механизм запер его в темноте, Альтаир понял, что назад дороги нет. Глубоко вздохнув и перебарывая слабость после многодневного поста, он шагнул на первую ступень ведущей вниз лестницы. Короткая, но ему она показалась бесконечной.       Он сошел по ней, подбирая полы робы и щурясь от неверного света огня. Его левую руку согревало тепло горящей лучины, а правую холодил свинец гасителя. Альтаир подошел к настенному факелу. Вознес гаситель и опустил его конус на язычки пламени. В последний момент те затанцевали сильнее и ярче, словно предчувствовали близкую гибель. И в душе Альтаира тоже сейчас бесновалось пламя. Сейчас, на пороге смерти.       От первого факела пошла струя дыма. Альтаир не увидел, скорее ощутил это своим особым шестым чувством. Вспомнил, что это ощущение прошло с ним через всю его жизнь прямиком из детства. Так же пахли костры, которые распалял под стенами Масиафа победоносный султан Саладин. Запах дыма и его чад над частоколом бревен, ограждающих султанский лагерь, навечно смешались в памяти Альтаира с образом отца, уходящего в ночную темень. И глухим стуком головы, катящейся по земле.       Альтаир оставил первый факел позади и медленно подошел ко второму. Его он тоже затушил. Здесь ему свет уже был ни к чему. Все то, что Альтаир называл своим Светом, он утратил уже давно. Он был бы рад забыть этот день, но именно его помнил пугающе четко. Потому что тогда позволил эмоциям выйти наружу. Когда освобожденный от Яблока Эдема ассасин пронзил клинком глотку Марии, жены Альтаира, он почувствовал, как что-то обрывается и у него внутри. И летит в непроглядную бездну.       В момент, когда Альтаир стоял на коленях под полуденным солнцем Масиафа, и солнце освещало внутренний двор, полный свежей зелени и свежей крови — на секунду что-то сломалось внутри Альтаира. Он оставил Марию лежать там, но украсил цветами ее ложе. Белыми и алыми — трупами убийц в ассасинских робах. Он убил всех, кто встал у него на пути, наплевав на честь. Потому что свиньи, поднявшие на Марию руку, чести не заслуживают.       Альтаир вздохнул, и с усилием выпрямил согнутую годами спину, расправил плечи, повел лопатками. И шагнул к следующему факелу.       Он знал, что ему еще было за что сражаться и ради чего жить. Его сын. И он убивал ради него. От его клинка пало много злых людей. И он продолжал нести свой дозор за миром до глубокой старости. А теперь ему предстояло умереть, чтобы в мире жили другие. Сойти в гробницу, похоронив с собой Запретный Плод. Альтаир погасил последний факел, а затем и тот, что держал в руках. Отбросил в сторону бесполезную лучину. И остался один в кромешной тьме.       В ней он видел так же хорошо, как и при свете дня. Но видел не глазами, а шестым чувством. Альтаир вошел в круг, образованный пустыми креслами, вокруг которых высились колоссальные шкафы, набитые только пылью и паутиной.       Он прошел мимо своего кресла, украшенного персидским одеялом, понимая что уже совсем скоро сядет на него отдохнуть и никогда не поднимется снова. Но не сейчас. Оставалось последнее дело. Альтаир подошел к противоположной стене, нажал на потайную панель и каменная кладка разъехалась перед ним, открыв узкую, высокую нишу с постаментом и шкатулкой. Альтаир слабо улыбнулся. Он и забыл, что эту шкатулку с Яблоком когда-то он и должен был забрать из Иерусалима. Но забрал ее Малик. Улыбка Альтаира погасла: одно воспоминание о старом друге обжигало горькой болью.       Альтаир опустил артефакт в шкатулку. Отошел. Оглянулся с любопытством: почувствовал кого-то рядом. Неопасного, но близкого, родного. Именно так он ощущал присутствие своего единственного выжившего сына. Альтаир доподлинно знал, что никого рядом нет. Потому что много раз наблюдал эту сцену во сне, ниспосланном на него Яблоком Эдема. Оно шептало ему ночами о тенях былых времен. И о том, что будет.       Альтаир бросил на Эцио взгляд, пронзивший время. И сказал: — Если кто спросит, скажи, что я отослал Яблоко. Отправил его на Кипр, в Сипанго, уронил в море — неважно. Скажи что угодно, лишь бы отвадить людей от этого места. Яблоко не должно быть найдено, пока не придет время.       Стоя в темноте и шепча для того, кто еще даже не рожден, Альтаир гадал, сказал бы он эти слова без того видения? Доверился бы интуиции настолько, чтобы разговаривать с пустотой?       А затем закрыл тайник, и отошел вглубь зала. На мгновение оба ассасина оглянулись. Им показалось, будто кто-то и правда прошел рядом. Теплый и живой. А спустя удар сердца они разошлись как незнакомцы в толпе.       Альтаир сел в кресло, спиной к Яблоку Эдема и лицом ко входу. Его ослабевшее от месячного поста тело холодело, но Альтаир сохранял ясность ума. И умирая, он отчетливо понимал, что это происходит. В темноте он увидел смерть, с которой с самого детства был на «ты».       — Здравствуй, старый друг. — прохрипел Альтаир и закрыл глаза. Сделал последний глубокий вдох. Он вспоминал как просторно и вольно дышится на шпилях стройных минаретов, возвышающихся над утренним Иерусалимом, когда весь мир лежал перед тобой как на ладони. И как ветер ласкает губы. И как пронзительно кричат кружащие в высоте орлы.       Альтаир выдохнул, улыбнулся через силу. Склонил голову на грудь. И уснул навечно.