Бессовестно

      Какая тёплая нынче осень. Цветастые листья под ногами шуршат, а не хлюпают, пахнет нагретым деревом и ещё немного – августом. Где-то там, вдалеке – британский лагерь. А на плече Александра – нахальная рука Бёрра. И чёрт, Гамильтону определённо нравится, как скользят багряные лучи заходящего солнца в смоляных прядях. — У Вас нет ни капли совести, – усмехается Аарон. – И ни на йоту сочувствия. — У Вас нет ни совести, ни стыда. Думаю, мы равны, – хмыкает подполковник. Руки скрещены на груди, поза-щит – но от пронизывающего взгляда тёмных глаз она не спасёт, не защитит. От искусно подобранных слов и интонаций – тоже. — Увы, сейчас я безнадёжно проигрываю, – он склоняет голову якобы покорно, но Гамильтон не так прост; он следит за второй рукой юноши и шагает назад, не позволив чужим пальцам коснуться своего бока. — Поражение Вам к лицу, капитан. Гений? Вне всяких сомнений. Пример для подражания? В определённых сферах – конечно. Талантливый обольститель? Чёрт побери. Да. Но играть с Александром опасно – он терпеть не может подчиняться чужим правилам. И потому Бёрр действительно безнадёжен – нечеловеческие глаза смеются на ним и зовут, и он не может им отказать. Это невозможно. Невыносимо. Аарон крепче сжимает острое плечо; Гамильтон внезапно осознаёт, что за спиной – старое дерево, ствол которого шире его самого. Он шагает вбок, пытаясь развернуться, уйти – и попадает в ловушку: Бёрр ставит вторую руку аккурат у его талии, под локтем, и усмехается. — Вы, никак, напуганы? Чёрт побери. Чёрт побери, какой приятный плен. Но какое отвратительное чувство – быть пойманным. — Вы, никак, лишились здравого смысла, – шипит Гамильтон. Он видит, как горят глаза соперника. Соперника? Соперника. Миролюбивая дуэль. На кону – свобода. И в глазах Бёрра он видит дикое желание этой свободы его лишить; поймать в клетку одну из любимых птичек Главнокомандующего и не отпускать. На мгновение дыхание сбивается. — Подполковник Гамильтон, у Вас невероятные глаза, – подобно коту мурлычет, глубоко и пронизывающе. – Я слепну, глядя в них – так зачем здесь здравый смысл? Это что-то, что не подчиняется логике. — Не могу ответить тем же, – хмурится Александр. Игра увлекает, но мотив противника портит всё удовольствие. Он отрывает руку от груди, толкает пока ещё вежливо – и наглец перехватывает запястье, прижимает к стволу! — Не уходите, – посмеивается Бёрр. – Ещё три минуты, прошу Вас. И крепче сжимает плечо. Прогнать. Ударить и прогнать. Вышвырнуть прочь. Это не бесстрашие, это безумие! Аарон смотрит на него и улыбается насмешливо; но уголки губ его опущены. Он смотрит жадно, неспешно обводит взглядом и то и дело возвращается к глазам. Александр молчит и терпит. Бёрр мягко выводит круги большим пальцем на его запястье: тканью перчатки по коже. Щекотно. Если рыкнуть, услышит весь лагерь. И он, конечно, вырвется. Он и сейчас может вырваться – одна рука свободна: ударить в лицо, в живот или в грудь, вцепиться в шею и повалить; вариантов великое множество, и они оба это осознают. Они оба – солдаты. Они знают, как защититься. Что-то внутри закипает. Александр не уверен, что это только лишь гнев. На него никогда не смотрели так алчно и восторженно. Он видел тепло, видел интерес, видел уважение и желание, но такого – такого, в шаге от греховного – никогда. Ему нравится. И уголки хмурых губ насмешливо приподнимаются, заставляя Бёрра теряться – взгляд по лицу начинает метаться испуганно. Он не понимает. Гамильтон смотрит, как гибнет последний луч солнца в чужих волосах. И с лёгкостью отталкивает окончательно потерявшегося юношу прочь. — Ваши три минуты истекли. В следующий раз приведите мысли в порядок прежде, чем соваться ко мне. Всего доброго. Он уходит широким шагом. Уходит гордо, преисполненный возмущения и тягучего интереса. Его ждёт работа – часть адъютантов разъехалась с важными поручениями, и угадайте, на кого легла большая часть их дел. Да-да, всё верно. Ночка будет веселой. Бёрр смотрит вслед до тех пор, пока тонкая фигура не скрывается среди палаток. Он хочет присвоить этот восторг вселенной себе, всего, без остатка. Невыносимо.