Время

      Помню, в то время всё было совсем по-другому. На рельсы только поставили новые чистенькие трамвайчики, поблескивавшие в темноте отполированными молочными кабинками, внутри которых было тепло и уютно, словно в небольшом доме. Только отстроенная набережная сияла от позолоченных статуй, расставленных среди прохладных фонтанов. На моей остановке пахло булочками с корицей, продававшимися в маленькой старой булочной неподалёку, куда меня в детстве часто водила бабушка. Летом ещё не было так жарко, и яркое синее небо одновременно притягивало и отталкивало взгляд. Воздух был сырой и пах волжской водой, но это не казалось противным. Наоборот, было приятно им дышать, прогуливаясь вдоль небольших, редко посаженных деревьев с жидкой ярко-зелёной кроной. В то время и я был другим. Сейчас мне кажется, что это был совсем другой мир. Кто знает, может, я просто повзрослел и потушил краски своего города.       В те солнечные дни, остывшие от речного ветра, я увидел Саске. Он сидел в тени поржавевшего от сырости памятника и неторопливо перебирал клавиши телефона. Незадолго до этого я познакомился с ним в сети. Учиха показался мне спокойным и уравновешенным, пусть и был моим сверстником. Хотя сейчас я понимаю, что мог назвать таким любого, кто просто не ставил смайлы.       — Саске? — спросил я, чуть наклонившись к нему.       — Здравствуй, Наруто, — ответил он, убрав телефон в карман и посмотрев на меня. Я никогда не умел читать взгляды людей, но тогда мне показалось, что он был тёплым, заставившим меня улыбнуться.       Позади этого памятника под гул неторопливо плывших по плавным изгибам дороги машин начались наши отношения.       У Саске была одна странная привычка. Находясь в комнате, он непременно закрывал все окна и двери, словно отгораживаясь от остального мира, отрезая для себя одинокий кусочек вселенной. Он не любил зимнюю одежду и обувь, поэтому мне было больно смотреть, как он ступал пусть даже утеплёнными кедами по рыхлому проваливавшемуся снегу. Он терпеть не мог маршрутки, поэтому шёл на дальнюю остановку, чтобы сесть в полупустой поскрипывавший троллейбус.       Я не любил, когда Саске приходили смс-сообщения. Вне зависимости от того, что в них было, он всегда выглядел печальным. Он говорил, что они приходили к нему с опозданием. В несколько минут, часов, бывало, что в несколько дней. Ему казалось, что его время постепенно замедлялось. Жизнь текла неспешно, всё больше огибая его существование. В такие моменты мне становилось немного жутко, страх чёрными руками сжимал моё сердце и перекрывал кислород. Потом меня отпускало, но на душе оставался неприятный холодный осадок, не дававший мне покоя ещё довольно долго.       Саске жил в старом кирпичном доме, построенном ещё в хрущёвские времена. Я не очень любил ходить к нему. Влажный пропахший подъезд всегда вгонял меня в дрожь, а в лифт я заходить боялся, поэтому поднимался к нему в квартиру по лестнице. В шестнадцать лет семь этажей не такая уж большая преграда. А вот Саске даже спускался в этой нелепой ржавой коробке. Сейчас я понимаю, почему всё это произошло. Мы ведь живём в России. Что бы ни говорили, в нашей стране мало что делается качественно, да и вообще мало что делается. Ремонты в подъездах — слишком нудная и долгая работа. Может быть, рабочие были пьяны и просто ленивы и поэтому практически ничего не проверили. Может быть, этих самых рабочих вообще не было, а их присутствие подтверждала лишь галочка, поставленная напротив пункта «Проведение осмотра и ремонта подъездов выполнено». Да какая сейчас разница? Просто в один день трос лифта лопнул, и кабинка полетела вниз с седьмого этажа. Ловушка из-за поломки не сработала. Человек, оказавшийся в тот момент в лифте, умер от удара головой об пол. Деформированная кабина лифта превратила тело погибшего в бесформенную массу за пару секунд. Спустя несколько часов Учихе Микото сообщили о гибели сына. В тот же день мне показалось, что моё сердце тоже остановилось.       Но, если честно, я думал, что будет больнее.       Иногда мне кажется, что он всё чувствовал. И тошнота, порой подкатывавшая к его горлу, имела сладковато-влажный вкус гниющей листвы. Возможно, поэтому у него были такие тоскливые глаза. Не скажу, что его смерть как-то изменила мою жизнь. Скорее всего, я его просто не любил. Или был слишком молод и легкомысленнен, чтобы долго думать о подобных вещах. В конце концов, он уже умер. Но в последнее время я всё чаще о нём вспоминаю. Я уже не чувствую, как скользит, еле задевая меня, время. Может, оно тоже стало меня огибать?