Серф-панк

      Закат сегодня сине-оранжевый. Хоть эти цвета и находятся друг напротив друга на цветовом спектре, и если их смешать, то получится каша, небо все равно выглядит очень красивым. Город окружен полями, одно из которых, с запада, переходит в лес. Около леса стоит особняк, сотня лет которому уже есть точно. В особняке четыре этажа плюс подвал и чердак, неисчисляемое количество комнат (именно в таких домах ты в любой момент можешь попасть в место, где ни разу не был), в одной из которых находилось три человека, единственные в здании.       Двое из них — взрослые люди. Одному на вид лет пятьдесят, лицо в морщинах, волосы безвозвратно потеряны. Он в белой рубашке, черных брюках и в нежно-голубом халате поверх. Этот человек явно в ярости, но он пытается говорить спокойно, лишь иногда срываясь на крик. Второй гораздо моложе, выглядит лет на тридцать, у него длинные темные волосы, часть которых собрана в хвост на затылке. Одет он официально, в темный костюм, с галстуком и пиджаком. Мужчина выглядел под стать комнате. Гостиная была с мраморными стенами и колоннами, внушительным камином и дорогой мебелью.       Второй человек сидел на диване, наблюдая за разговором, но не принимая участия. Первый ругался на четырнадцатилетнего парня, чей вид можно было описать двумя словами «стихийное бедствие». Растрепанные черные волосы, на глазах следы черных теней, смывшихся в течение дня, огромная черная толстовка с логотипом очередной панк-рок группы, рваные джинсы и, как финал этого образа, чехол с гитарой за спиной. Его руки в перчатках без пальцев были в карманах, а голова опущена: его отец опять отчитывал его за его непристойное, по его меркам, поведение. Главные слова в этом предложении «по его меркам», потому что для всех друзей Фрэнка Айеро это нормально — играть на гитаре на публику, а ничего другого «недопустимого» он и не делал. Может, курил пару раз, но отцу об этом рассказывать то же самое, что и спрыгнуть с крыши. Сириус, дворецкий, посмотрел на часы на руке. Фрэнку тоже стало интересно, сколько времени его отец его уже отчитывает, поэтому он бросил взгляд на большие часы с кукушкой рядом с камином. Второй час пошел. В такие моменты к младшему Айеро приходит в голову одна и та же мысль: «Если он плохой, не лучше ли его отцу отдать его обратно в приют?». Мысль сама по себе глупая, по многим причинам. Во-первых, вряд ли это так делается. Во-вторых, его отец, по его словам, «потратил много сил, нервов и далее по списку на его воспитание, чтобы все это перечеркнуть». Иногда Фрэнку приходит в голову, что этот человек очень одинокий. Его приемный отец — очень богатый и значимый человек, но у него нет семьи. По крайней мере, не было, пока он девять лет назад не взял из детского дома пятилетнего мальчика, на чьих глазах повесилась мать, а отец давно сбежал.       Вдох. Выдох.       Этот день начался просто замечательно. У группы, в которой играл Фрэнк, выступление в баре. Айеро уже точно не помнит, как познакомился с этими ребятами: просто пару лет назад уговорил отца, что будет ездить в город просто «познать жизнь», ведь до этого там никогда не был. Фрэнк был на домашнем обучении. С того разговора прошло примерно полгода, а потом Айеро взяли гитаристом в начинающую панк-рок группу.       Фрэнк проснулся очень рано, поел, попросил Сириуса отвезти его в город, где еще несколько часов шлялся с улыбкой на лице по всяким паркам, гнался за голубями, пока вокалист ему не написал, что нужно явиться на саундчек. За час до выступления Фрэнку накрасили глаза черным для пущего эффекта. И вот, он на концерте, играет заученные партии, на него восторженно смотрит выпившая толпа. Вот оно, счастье, Айеро никогда не чувствовал себя так круто. Вот оно, что значит, быть на сцене!       В толпе он заметил Сириуса, который выделялся среди пьяных панков, но ничто не прибавило Фрэнку уверенности, как улыбка дворецкого, самого близкого ему человека (в отличие от отца, он всегда был рядом). Позже, пока они ехали до загородного особняка, Сириус ему сказал, что это было волшебно, и ему понравилось. У парня никогда не было такого хорошего настроения, которое в миг улетучилось вместе с появившимся раздраженным отцом.       Фрэнк опять не оправдал его ожиданий. На самом деле, гитарист не особо слушал, пока отец не сказал фразу, разделившую его жизнь на «до» и «после».       — Ты больше не будешь ездить в город, — отрезал отец. — А теперь можешь идти в свою комнату.       Он даже не мог подумать об этом доселе. Все это — счастье, которое он получал, находясь на сцене, желание играть для людей, видя, что им нравится, что ты делаешь. Получать в ответ их одобрение, овации, и крики вроде «вы лучшие». Все это теперь останется сном. Фрэнк знал, что этого не будет, но где-то в глубине души надеялся, что его отец образумится, что он сможет его уговорить. Это так странно.       Наконец дойдя по такому большому дому до своей комнаты, Айеро хлопнул дверью, бросил чехол с гитарой около кровати и упал на пол. Он старался сдерживать слезы. Какая-то его часть наотрез отказывалась верить, что ничего этого больше не будет. Все эти эмоции, что он получил, они были не более двух часов назад. Одобрение от самого близкого человека, осознание того, что сцена, где он стоит с гитарой, это его предназначение в жизни. То, чем он хочет заниматься. Музыкой, а не химией, как надеется его отец. Раз сам доктор, думает, что всем это интересно.       В дверь постучались.       — Фрэнк, — голос Сириуса. Вскоре показался и он сам. — Я принес тебе зеленый чай. Знаешь, я попытаюсь еще поговорить с доктором Айеро, но… ты сам знаешь, что он вряд ли согласится. Хоть он и рубит сгоряча, его гребаная честь ему дороже.       — Ты… ты, бл-лин, понимаешь, что это для ме…       — Да, это очень много для тебя значило. На сцене ты выглядел таким счастливым, чувствовалось, что это твое предназначение, — Сириус понял, что слова, которые он говорит, глупы и не подходят к ситуации. Единственное, что сюда «подходит», как решил дворецкий, это похлопать парня по спине, положить ему на тумбочку чай и оставить в одиночестве.       Хоть и прошло много лет, Фрэнк до сих пор считает это самым худшим днем в своей жизни. В тот день он решил, что устроит отцу бойкот. Да, конечно, он должен быть благодарен ему, но… невозможно так жить. Когда для отца нет понятия «договор», он может запретить ему ехать в город из-за плохого настроения, даже если Фрэнк уже садится в машину. В такие моменты Фрэнку на ум приходит одно из немногих сохранившихся воспоминаний о матери. Например, как она ему говорила, что концепции черных и белых жизненных полос не существует, и что нет четкого деления на «плохо» и «хорошо». Насколько помнит Фрэнк, дальше следовал бред про «жизнь — тюрьма, каждый отбывает свой срок, но можно сбежать из этой тюрьмы, а знаешь, как?». Фрэнк глубоко вздохнул, выключил свет и плюхнулся на кровать, перед тем поставив диск для «специальных случаев». Он представил, как будто он качается на волнах, на море. Это всегда так успокаивало, особенно под эту музыку. Через какое-то время ему уже стало плевать, что говорил отец.       Ну и что?       Эти ребята не относились к музыке так серьезно, как Фрэнк. Найдет себе другую группу, когда станет взрослым. «Взрослым» в плане разрешения отца гулять, когда и где Айеро захочет, а не в плане обязанностей. Пост-панк его успокаивал. Ничего такого не произошло. Возможно, пару дней он походит с кислой миной, а потом снова сделает вид, будто так и должно быть. Ведь… все могло быть еще хуже?       Милые звезды задушит рассвет,       Я живу в мире, которого нет.       Слышишь прибой сквозь свой ужасный сон —       Это радио волн.       Спев припев, Фрэнк вернулся к своим мыслям. И правда, чтобы с ним было, если бы судьба повернулась по-другому? С такими мыслями ему в голову опять лезут воспоминания о матери. Вот, он покачивается по волнам, и слышит убаюкивающий, спокойный голос матери: «Ты хочешь избавиться от своего срока? Ты можешь просто задержать дыхание». Так. Пора завязывать с мыслями о ней. Сразу же появляется неприятное чувство в груди: чувство неправильности, ощущение противоестественности, ненормальности. Эти воспоминания его мозгу нужно закинуть в папку «осуждаю» и больше никогда не вспоминать.       Всю неделю Фрэнк не выходил из комнаты. Его отец не хотел с ним контактировать — конечно, он же гордый, не пойдет извиняться перед сыном за то, что разрушил мечту всей его жизни. Ах да, его же мечта «неправильная». Единственное, что интересного происходило в эти дни — Сириус, который приходил к Фрэнку с завтраком, обедом и ужином на подносе, но парень отказывался есть. Все, что ему хотелось — лежать на кровати и слушать тот самый диск для особых случаев. По истечению недели Сириус рассказал Фрэнку, что буквально через несколько часов последний поедет со своим отцом на званный ужин, устроенный одной компанией политиканов. Фрэнк понятия не имел, как его отец туда затесался, но этот старый химик с чего-то решил взять своего сына с собой. Скорее всего, размышлял дворецкий, мистер Айеро ощущает себя виноватым. Фрэнк в это не верил. Да и общаться с отцом у него желания не было. Проигнорировав фразу «официальное» в приглашении, парень оделся в футболку с логотипом одного из любимых музыкантов, джинсы и белую рубашку поверх. В автомобиле он не перекинулся с отцом и парой слов.       Наблюдая за скучными взрослыми людьми в костюмах, Фрэнк просто мечтал о том, как он вернется домой и включит диск любимой группы. От скуки он начал напевать одну из их песен, чем привлек к себе внимание: один мужчина, выглядевший, как очередной политикан, решительно направлялся к нему. На бейджике было написано «Роберт Смит», и Фрэнку казалось, будто бы он уже где-то слышал это имя.       — Привет, Фрэнк, — сказал ему Роберт. — Ты, наверное, меня не знаешь, по тебе не скажешь, будто бы ты увлекаешься делами отца, я прав? — он улыбнулся. — Прав. Я занимаюсь ядерной физикой, хороший друг твоего отца! Он мне говорил, тебе нравится группа, в которой я раньше играл.       — Какая? Не могу вспомнить, — выдавил из себя пару слов Фрэнк. Хотя, разговор начал его заинтересовывать. И человек выглядел «не так как все взрослые». С длинными волосами, черными кругами вокруг глаз, как будто бы нарисованными.       — The Cure, — спокойно ответил Роберт Смит. — Я что хотел сказать, то, что ты думаешь, что твоя жизнь испорчена, это не так. Очень многое меняется, вот тебе живой пример — раньше я увлекался музыкой, теперь занимаюсь ядерной физикой. У тебя еще много чего поменяется, и…       — Я не хочу это слушать. — отрезал Фрэнк. Он, неожиданно, настолько разозлился, что оттолкнул ученого и вышел с этого собрания на улицу и сел в машину к Сириусу. Больше он этого не вынесет. Пусть отцу будет за него стыдно, пусть он опять будет говорить, что из Фрэнка ничего путного не выйдет, пусть. Он не хочет слышать от человека, чья музыка помогала ему, фразы про то, что в его жизни все поменяется и музыка не останется номером один. Фрэнк сидел и проклинал все до самой ночи, пока не вернулся его отец, тоже расстроенный и напряженный. Всю дорогу они провели в молчании.       Парень прислонился к стеклу и смотрел в окно. Шел дождь. Ему было холодно, но попросить Сириуса сделать в автомобиле теплее не хватило духа. Ну и ладно, переживет. Неожиданно для Фрэнка, заговорил его отец, при чем спокойным и размеренным тоном:       — Хорошо, Фрэнк, прости, я погорячился. Я не могу позволить тебе ездить в город, потому что я считаю, что он тебя портит. Но я и не хочу, чтобы ты строил из себя обиженного и не разговаривал со мной. Я предлагаю компромисс.       — Это какой? Я согласен только на тот, где ты сейчас просишь Сириуса развернуть машину и я еду на репетицию своей группы.       — Никакой «твоей группы» нет. Фрэнк, как же ты не понимаешь, что большинство таких «групп» спиваются, еще не став известными, я не хочу, чтобы тебя постигла такая же участь, и не потому, что ты тогда подпортишь мне репутацию, а потому что я боюсь за тебя. Я предлагаю другой компромисс. Ты учишься дома, у тебя будут уроки гитары здесь, но в город ты больше ни ногой.       На самом деле, Фрэнк был в шоке с того, что отец первый заговорил с ним. Обычно он слишком заносчив и требует, чтобы перед ним извинялись, даже если он виноват. Перспектива просидеть еще как минимум всю жизнь в этом особняке ему не особо нравилась, но уроки гитары лучше, чем ничего, поэтому он согласился. И в машине как-то сразу стало теплее, хотя дождь лил с еще большей силой.       — Сириус, включи обогреватель, пожалуйста, — тихо сказал Фрэнк и почувствовал, как немного успокаивается. Ладно, может все не так уж и плохо.