— Ты чувствуешь? Тебе нравится? — в полумраке растворялся мелодичный и приятный голос. Эхо отражалось от каменных стен, которые заляпаны чем-то мерзким, тягучим и дурно пахнущим, а в воздухе витал тошнотворный аромат насилия, боли, беспомощности и безысходности.
Обладатель приятного бархатистого голоса делал далеко не приятные вещи. Он медленно, не спеша, вытаскивал один орган за другим, выбрасывая их куда-то на пол, отчего звонкий шлепок плоти ещё долго трещал в ушах. Эта боль была невыносима, все чувства накалены до предела, но мужчина, которого распяли на столе, не мог ничего сделать. Он даже не мог умереть или хотя бы отключиться.
— Ох, тебе больно? — с наигранным беспокойством пробормотал истязатель. Он подошёл ближе к лицу своей жертвы и провёл окровавленными пальцами по лицу. — Пожалуй, лицо я трогать не буду. Как напоминание мне, почему я стал таким, — Сасори холодно смотрел в глаза Третьему Казекаге и до дрожи в руках наслаждался эмоциями, которые плескались на дне, а именно: страх, неподдельный, такой вязкий и удушающий.
Когда-то он смотрел таким же взглядом на этого ублюдка. Сильнейший Казекаге Скрытого Песка? Герой? Эта притворная и, чёрт подери, правдивая маска была лучшим, что смог сделать этот мужчина, даже его хвалёная техника не стояла рядом. На публике такой правильный, благородный, добрый, но по ночам этот изверг снимал с себя маску добродетеля. Он становился тем, кто до сих пор являлся Сасори в кошмарах; тем, кто дал ему стимул стать сильнее, сильнее, чтобы убить. Это позже он осознал, что смерть для этого куска дерьма будет лишь подарком судьбы, и Сасори стал разрабатывать технику, продумывать всё, чтобы подарить ему вечные страдания. И он сделал это. Он запечатал все эмоции, чувства, ощущения и душу в теле. И что бы Сасори не делал с ним, он не умрёт. Он будет жить вечно. Единственное — Третий не сможет никак двигаться и говорить. Но ведь это не проблема? Сасори сделает из него свою сильнейшую марионетку, будет пользоваться его телом, как с детства тот пользовался им. Как насиловал маленького мальчика, избивал его, выбрасывал на улицу, как ненужную и поломанную куклу. Раз за разом этот педофил измывался не только над Сасори, но и над другими мальчиками, теми, кто так или иначе был потерян, лишён родительской любви и поддержки. Они не станут жаловаться — банально некому. А если и были те, кому мальчики рассказывали жуткие истории, то они просто крутили пальцем у виска. Никто не верил, что их идол такое чудовище. Сасори мог положиться только на себя, чтобы отомстить за всё, что сделал этот ублюдок. Он не знал пощады, был самым настоящим садистом: насиловал мальчишек до такой степени, что они не могли ходить. Душил в процессе до отключки. На памяти Сасори были даже такие моменты, когда он перебарщивал и ребёнок умирал от удушья. Но он ведь Казекаге, и избавиться от трупа мелкого голодранца не проблема.
Главное правило: не сопротивляться. От этого Третий лишь больше зверел и заводился. Ему нравилось ломать волю этих мальчишек, упиваться их страданиями и слабостью. Если ты не сопротивляешься, тобой воспользуются и отпустят, причинив минимальные увечья. И Сасори был таким. Он статично и с мужеством переносил всё, что делал с ним Третий. Запоминал каждую деталь, каждую мелочь, чтобы рано или поздно отомстить. Сасори ненавидел своё тело, он считал его грязным, опороченным, вместилищем чего-то отвратительного и мерзкого. После того, что вытворял Казекаге, отрезать себе руки и заменить деревянными протезами не было больно или страшно. Сасори мечтал о том, что однажды полностью избавится от всего живого, от всего, что могло чувствовать, чтобы больше не ощущать ничего, особенно прикосновения этих противных рук с мелкой металлической стружкой.
Иногда этот ублюдок сам вытаскивал своё орудие из тел мальчишек, когда было хорошее настроение, иногда просто выгонял на улицу, когда был занят, а кожа потом нарывала, гноилась, и приходилось вытаскивать металл самому. Или же когда у него было особое игривое настроение, он перемещал железный песок под кожей, вырисовывая кровавые узоры, что проступали сквозь светлую кожу. Он клеймил своих жертв просто так, ради удовольствия.
— Ты помнишь Яку? Парня, которого ты убил, не рассчитав силы? Ты ещё говорил, что он был самым яростным из всех. Знаешь, он был моим лучшим другом. Я помню эту гримасу боли, которая застыла на его лице, когда я уносил его труп за пределы деревни. Помню его разодранное в клочья тело, помню и срезанный скальп светлых волос, — Сасори подвигал пальцами, и вскоре тишина пещеры разбавилась треском, чем-то схожим с деревом, но это было не оно. Это было что-то другое, более звонкое. — Он стал моим первым, — Сасори отошёл от Третьего, чтобы он лучше разглядел, что хотел ему показать кукольник. Он медленно стянул красный капюшон с головы. В глазах Третьего проскользнули удивление, сожаление и отчаяние. Он понял, что из него хотят сделать. Он станет марионеткой, будет вечно служить Сасори без возможности освободиться.
Одубевшая кожа, которая обтянула скелет светловолосого юноши, впалые глазницы со стеклянными глазами… Но Казекаге узнал в этой пугающей человеческой кукле Яку.
— Я хотел дать своему другу возможность отомстить. Пусть мне и не удалось сохранить его душу, но я не хотел, чтобы его тело сожрали паразиты и про него никто никогда не вспомнил. Он навсегда останется со мной, ровно как и ты. Пока печать, что держит твою душу, будет цела, ты будешь со мной. А сейчас, — в руке Яку появился кунай, — нужно обескровить твоё тело.
Оружие блеснуло в темноте, слабо освящённое факелами, полоснуло по артериям, и оставшаяся кровь стала стекать прямо на пол к внутренними органам, которые валялись тут и там. Сасори управлял Яку издалека, наслаждаясь прекрасным видом. Он делал надрезы на руках и ногах, вырисовывал узоры, которые когда-то оставлял Третий на их телах. За всё в этом мире надо платить, и сейчас справедливость восторжествовала.
— А теперь тебе надо подсохнуть, — Сасори оттащил куклу от стола, а после расстегнул ремни, которые сдерживали Казекаге, и, используя нити чакры, переместил выпотрошенное, словно рыбье, тело, с которого всё ещё стекала кровь, капая на камни и создавая приятную мелодию кровавого дождя.
Ржавый металлический крюк, что был закреплён под самым потолком, пронзил анус и вышел через одно из яичек. В таком положении тело будет висеть, пока не стечёт вся кровь и кожа не огрубеет.
— Почувствуй всю ту боль, что испытывали мы. Ах да, чуть не забыл, — Сасори пододвинул огромное зеркало к Третьему, чтобы он мог наблюдать за собой, чтобы мог видеть всё то, что сделал с ним обезумевший парень. — У меня ещё много дел. Есть ещё один, кто заслуживает той же участи — твой дружок Хируко. Он будет следующим, — Сасори развернулся и не спеша двинул к выходу из своей кровавой мастерской, а Яку тенью проследовал за другом.
***
Сасори приходил исправно каждый день. Разговаривал со своими пленниками, рассказывал им то, какое оружие собирается инкрустировать в их тела. Когда тела Третьего и Хируко выжали из себя последние капли крови, мастер принялся убирать своё пристанище. Пусть он и привык к запаху разлагающейся плоти, крови и металла, который буквально можно было распробовать на кончике языка, всё же заниматься любимым делом, а именно превращать их в оружие, в беспорядке он не хотел. Если быть точнее, оно было для него одним из самых любимых этапов, когда он делал куклы из дерева, но сейчас для него самым любимым стал момент потрошения тела. Ему нравился тот жар, что исходил из разрезанного живота и грудной клетки. Нравилось чувствовать биение сердца в руке и то, как лёгкие безуспешно пытались сделать вдох в последний раз. И смотреть, как кожа медленно обретает твердость, темнеет и превращается в нечто жуткое.
Первым на очереди был Третий. Сасори аккуратно снял его с крюка и возложил иссохшее тело на стол. Взяв в руки скальпель, он принялся срезать излишки в местах разрезов, ведь они так не эстетично свисали и портили весь вид куклы. «Насухую» Сасори принялся обрабатывать те места, которые были угловатыми и неказистыми. В первую очередь это его искусство, и всё должно быть красиво, как бы странно это не звучало. Закончив с шлифовкой, парень, не сходя с места, притянул к себе банку с приятно пахнущим веществом.
— Мы же не хотим, чтобы кожа потрескалась. Я буду периодически смазывать тебя, — Сасори принялся медленно и даже ласково втирать смесь из масел в сухую кожу, и постепенно она размягчалась, тело больше не было сковано в жуткую позу. Теперь кукла ровно лежала на столе.
— А теперь ты станешь моим оружием, — парень принялся ломать рёбра, вставляя вместо них мечи. Прятал иглы в голову и рот, в кости вгонял метал. Но большее удовольствие Сасори доставляло то, что этот ублюдок всё чувствует и будет существовать с этим вечность.
То же случилось и с Хируко. Однако Сасори быстро смекнул, что, благодаря отожравшемуся брюху и внушительному росту, из него поучится отличная броня, где он сможет прятаться, тем самым убрав единственную слабость кукловодов. Теперь он был защищён.
Более в деревне его ничто не удерживало. К тому же старейшины прознали, что это именно он убил этого жирного ублюдка. Знали бы они, что он сделал то же с их любимым Казекаге. Сасори, конечно, не хотел причинять вред неповинным людям, но ему нужно было уйти, нужно было жить, нужно было поддерживать ложь. Кровожадный псих-убийца. Безжалостный и бездушный маньяк, который убивал ради развлечения, превращая своих противников в жуткие куклы. Самый разыскиваемый преступник на протяжении десятков лет. Его имя мелькало то тут, то там — в разных частях мира шиноби. Он один наводил страх на целые страны, которые мог захватить с лёгкостью, даже не напрягаясь, но никто не знал истины, правды о великом и ужасном кукловоде. Убивал и делал из противников куклы? Да, но все они были поголовно тварями, как Третий или Хируко, и они заслуживали такой же участи. Он избавлял мир от этого мусора. Помимо зачистки мира шиноби, он бродил по странам и в силу своих медицинских умений и знаний в травничестве спасал множество жизней, просто так, безвозмездно. А тех, кого не мог спасти, он забирал с собой как напоминание, что он не смог это сделать, что позволил человеку умереть, не смог спасти. Но никто не знал обо всём этом, все видели лишь то, что хотели видеть, да и Сасори не давал узнать правду о нём. Но никто и не поверил бы. Всегда холодный, всегда безразличный, всегда один…
***
Сасори брёл по границе между страной огня и дождя и думал, в каком направлении ему теперь отправиться. Он только что побывал в деревне дождя и смог спасти умирающих от лихорадки детей, однако его одолевали сомнения. Эти дети вряд ли смогут выжить в этих ужасных условиях, но ему нужно было двигаться дальше, он не мог останавливаться надолго в одном месте. Ему нужно было спасти как можно больше людей и убить как можно больше ублюдков.
От раздумий его отвлёк громкий плач ребенка, Сасори даже опешил от такого. Крик резал слух, отдаваясь эхом в голове. Мужчина развернул куклу Хируко по направлению, откуда доносился плач. Неизвестно зачем, но он пошёл к источнику звука. Пробираясь через массивные деревья, он вскоре вышел к небольшой опушке, залитой ярким солнечным светом.
— Кто же оставил тебя здесь? — Сасори подошёл к камню, на котором лежал этот раздражающий маленький свёрток. Ребёнок явно был новорожденный. Возможно, рождён пару часов назад. — Жизнь несправедливая штука, — он смотрел на плачущего ребёнка, и отчего-то в груди стало тяжело.
«Это невозможно», — промелькнула мысль в голове кукольника. Он давно перестал что-то чувствовать. Сасори лишь следовал своим идеалам, своим целям и правилам, но чувства были утеряны давным давно, с тех самых пор, как он превратил своё ненавистное тело в марионетку.
— Надеюсь, твоя смерть будет быстрой и безболезненной, — Сасори развернулся и хотел было пойти прочь, но отчего-то собственные пальцы не слушались, и он не мог сдвинуть грузную куклу Хируко с места. Он ещё с пару секунд стоял спиной к ребёнку и прислушивался к себе. Сасори не знал, что за странные ощущения появились в нём, что заставило остановиться, но он знал одно: если не спасёт этого ребёнка, то никогда себя не простит. И все его благие поступки, его цели в жизни обесценятся, если он бросит этого малыша умирать.
Хируко с треском раскрылся в спине, и Сасори вышел из своего укрытия, выпрямляясь в полный рост, убирая пряди алых волос с лица. Он медленно подошёл к ребёнку и провёл рукой по голове младенца. Чернявые волосы были слипшимися от крови и слизи, и в целом ребёнок был весь в отеках и синего цвета. Возможно, замерз.
— Я постараюсь тебя согреть, — неумело взяв младенца на руки, он посильнее закутал его в нечто, похожее на пелёнку, и поспешил вернуться в Хируко.
— Откуда же ты такой появился… — в темноте, разбавляемой лишь небольшими отверстиями, внутри Хируко малыш успокоился и, кажется, уснул, а Сасори всё всматривался в это милое личико, в эти крохотные ручки и тепло улыбался. Подумать только, он действительно улыбался.
— Я буду защищать тебя, всегда. Но пообещай, что, как вырастешь, ты исполнишь моё самое заветное желание, — Сасори закрыл глаза, словно пробуя слова на вкус. — А желаю я свободы через смерть…
