Хорошие манеры

      Конечно, в академии был факультатив каллиграфии, но из всех моих знакомых подобной ерундой занимались лишь Кира и Момо-чан. Они могли часами просиживать над одной бумажкой, обдумывая, под каким именно углом рисовать ту или иную загогулину. Ну, да мне для отчётов никакой каллиграфии не надо. Главное, чтобы точно, ровно и без разводов.       Так я думал, когда только приступил к бумажной работе. Но истинное положение дел оказалось гораздо более плачевным, чем я мог предположить. Начать с того, что большую часть отчётов приходилось переписывать — неровные строки, заляпанные жирными пятнами, кляксами и обильно присыпанные прилипшими рисинками, вызывали у утончённого Кучики приступы гадливости. Он смешно морщил нос и кривил губы, если я передавал ему на подпись недостаточно чистый лист. После недельного труда по переписыванию кипы бумажек набело, я мысленно взвыл, разогнул занемевшую спину и устроил разнос подчинённым. Угроза перевода в одиннадцатый отряд никого не прельщала, так что ещё недели через две мятые пожёванные тряпочки исчезли, уступив место довольно пристойным отчётам. Кучики, заметив подобную перемену, едва заметно кивнул и сообщил мне, что я прошёл первую проверку, и послал заваривать чай.       Никогда не забуду того выражения лица, с каким он отодвинул от себя чашку. Я было подумал, что тут-то мне и конец. Но капитан только вынул из-за пояса кошелёк, начеркал что-то на чистом листе и вручил мне и то и другое.       — Вы совершенно не умеете заваривать чай, — тихо сказал Кучики, выливая за окно содержимое чашки. — Сходите по этому адресу, в свободное время, и попросите несколько уроков.       Снизу кто-то начал было ругаться, но сразу заткнулся.       «Да как он посмел так обращаться с моим чаем?!», — думал я, выйдя из комнаты и с ненавистью глядя на чайник. Не то чтобы я был гением в заваривании чая, но раньше никто не жаловался. Неужели это действительно так плохо? Я хлебнул прямо из причудливо изогнутого носика и сплюнул просочившийся листочек. Чай как чай.       Место, куда меня направил Кучики, оказалось довольно симпатичным домиком, скрытым от взглядов с улицы высоким забором и персиковым садом. Хозяйка домика, если это, конечно, была хозяйка, вежливо кивнула, когда я упомянул капитана.       — Я бы хотел научиться, — начал я, протягивая кошелёк.       Женщина улыбнулась и приложила к моим губам палец.       — Мужчине не пристало произносить смущающих речей в присутствии женщины, — произнесла она мягким голосом, пряча кучиковский кошелёк.       Мне стало интересно, чего может быть смущающего в заваривании чая, но спросить я не успел, потому что женщина хлопнула в ладоши, и откуда-то из-за ширмы вышла совсем маленькая девочка.       — Проводи молодого господина в комнату, — велела ей хозяйка.       Девочка молча отвела меня куда-то вглубь дома, усадила на подушку и притащила чайник. Точнее, два чайника, кучу баночек с листьями, какой-то венчик, чашки и довольно большую плошку. Я внимательно смотрел, боясь что-либо упустить, и потому не заметил, как в комнату проскользнула женщина. Когда над ухом раздались мяукающие звуки гуциня, я подскочил на месте и наткнулся взглядом на кучу шёлковых тряпок, укрывающих одну-единственную фигуру. Где-то минуту я пялился на эту красоту, а потом до меня дошло. Это же бордель! Просто дорогущий бордель.       Видимо, здешние работницы не привыкли к тому, что посетитель краснеет и пытается убежать. Потому что останавливать меня никто не стал, пока я не достиг выхода.       — Молодой господин чем-то недоволен?       Лицо хозяйки выражало вежливое участие, но мне почему-то показалось, что ничего страшнее в своей жизни я ещё не видел. Язык попытался отняться, но я взял себя в руки и, согнувшись в поклоне, постарался вспомнить вежливые слова.       — Простите меня, госпожа, но видимо, я недостаточно ясно выразил свою просьбу. Капитан послал меня сюда, чтобы меня обучили правильно чай заваривать…       Воздуха на такую длинную фразу не хватило, поэтому последние слова я просипел. Всё ещё не осмеливаясь взглянуть в лицо хозяйке, я услышал, как где-то рядом засмеялась девчонка.       Свободного времени было ужасно мало, а посему на то, чтобы запомнить хотя бы пропорции, сочетание и время для какого-то десятка сортов, мне потребовался месяц. Но результат того стоил. Капитан долго, целых тридцать секунд, нюхал чашку, потом пригубил напиток и кивнул. Могу поклясться, что видел, как его глаза удивлённо расширились. Совсем чуть-чуть, правда, но мне этого хватило.       Через полгода я снова оказался на пороге «чайного домика». На этот раз — для улучшения манер за столом. Потом ещё раз — для того, чтобы больше не составлял букетов, выводящих Кучики из равновесия одним своим видом. Видимо, абрикосовая ветка, обалденно красиво смотревшаяся в окружении магнолий, означала что-то неимоверно ужасное.       На этом капитан приостановил моё воспитание, то ли решив, что я достаточно образован для того, чтобы не раздражать его, то ли отчаявшись сделать из меня что-то приличное.       Я уже точно знал, какой чай способен улучшить его настроение и что именно означает очередная цветочная композиция на его столе. Именно поэтому меня так поразил маленький букетик из васильков и анютиных глазок, приютившийся возле стопки отчётов на моём столе. Я неверяще посмотрел на капитана, вырвал из рук листок с какими-то цифрами, которым он посмел от меня закрыться, и яростно поцеловал прямо в губы.       — Знаешь, Ренджи, ты совершенно не умеешь целоваться, — заметил этот богами проклятый аристократ, когда я отстранился, с ужасом ожидая наказания. — Пожалуй, этому искусству я обучу тебя самостоятельно, — добавил он, улыбаясь самыми кончиками губ, и медленно притянул к себе.       Это был самый лучший урок в моей жизни.