прости, я забыл, что тебя нет

Причудливые завитушки растворялись на фоне позеленевшей от старости стены — проследив за ними взглядом, Поперечный притушил бычок о тыльную сторону своей ладони, доставая новую сигарету из нагрудного кармашка. Юрина привычка, которую он перенял. В воздухе осел лишь горький привкус слёз и сожаления. Даня поморщился. Юра Музыченко теперь — глоток воздуха. В комнате было холодно и пусто. Лишь в середине стоял деревянный стул со спинкой, да по углам кое-где была застарелая паутина. Дане было всё равно, что у здания имелась нормальная курилка — ему хотелось однажды задохнуться в этом горьком дыме, холодном воздухе и собственной ничтожности. Сколько людей он переубивал, скольких людей лишил их любви, даже не ожидая, что когда-нибудь с ним случится то же. Глупо вышло. Музыченко, по сути, был ему не нужен, никакой роли он не играл. Лишь ждал с этой работы, стирал Дане кровь с лица, но в основных делах участия никогда не принимал — завязал с этим уже давно, лет пять назад. Он был не нужен. Но Поперечный соврал бы, если бы сказал, что никогда Юру не любил. Всё началось просто. Вечные дожди, серое небо, отсутствие солнечных лучей. Желание умереть подобралось внезапно — преследовало по ночам, подстерегало в каждом закоулке сознания, вздыхало в каждой фразе, и от этого нельзя было спрятаться. Даня не считал, сколько раз он пытался наложить на себя руки, сколько раз позволял конкурентам в себя стрелять. Только вот всё было мимо. Единственное, что иногда останавливало — если он умрёт, то Юрочке будет грустно. Музыченко сидел перед ним на коленях, крича от злости и бессилия, спрашивая, неужели его любви недостаточно? Неужели недостаточно того, что он отдал Поперечному своё сердце, душу, самого себя, а Даня ничего не мог ответить, ведь этого правда ничегошеньки не меняло. Просто потому, что он абсолютно ничего не чувствовал. Музыченко держал его руки, боясь отпускать, прижимал к себе, боясь, что вот сейчас Поперечный уйдёт, а потом никогда не вернётся. Наглотается таблеток или вспорет себе брюхо ножом — кто знает. Юра не хотел его отпускать, сжимая в объятиях, будто тряпичную куклу, а у Дани не было сил сопротивляться. Уже не было сил ни на жизнь, ни на смерть. Юра, наверно, был единственным, кому он мог доверить своё жалкое, ничего не стоившее существование. Дым сигареты лёгким туманом оседал под потолком. В комнате было настолько накурено, что глаза начинало щипать, но Даня не уходил. Он заслужил эти страдания. Он заслужил. Он пытался вспомнить, последнее, что Юра ему сказал. Расплывалось. Поперечный никогда не обращал внимания на такие вещи, не думал, что когда-нибудь Музыченко просто возьмёт и исчезнет. Не понимал, что всё когда-то внезапно кончается. Одно Даня понимал отчётливо — из них двоих не Юра должен был остаться с размозженной по асфальту головой.