Сидр натощак

      Высокий табурет у барной стойки не так уж и уютен, когда на душе скребутся кошки. Она смотрит на пузырьки, водомерками снующие по желтизне напитка – да, для сидра ещё рановато, и само это питьё ей никогда не нравилось, но в кино героини, когда им не по себе, брали в копыта эти тяжелые, холодные кружки. Значит, и она должна сегодня выпить.       Кобылка делает глоток холодной горечи с кислинкой и невольно морщится, копыта под цветастой юбкой – из-за этой юбки подруги прозвали её «Цыганкой», нервно трутся друг о дружку. Ну и дрянь! Как это можно пить? А Он – в командировке, приедет только в пятницу, а ей – неспокойно. Вдруг он кого-то встретит в чужом городе? И будет, как в том же кино:       — Но я слишком молод…       — И я не ещё не старая.       Ну а из-за того, что в этом фильме произошло дальше, на её глаза сейчас наворачиваются слезы. Жеребцы, они же такие глупые в делах сердечных: их легко подманить и увести навсегда, и всё, останется только одиноко рыдать в подушку.       Глаза находят отражение в зеркале над барной стойкой: я самая заурядная! Хоть он и говорит, что у неё глаза, как глубокие осенние пруды, а гривка мягче тополиного пуха, но ведь жеребцы, они всегда такое говорят, когда хотят кое-что получить от кобылок – а она в тот раз согласилась сразу – и в его глазах было даже удивление, зато в её взгляде лучилось счастье. Неужели это так и останется единственным разом? А ещё эти веснушки на мордочке. Как он их не заметил? Не сказал же, что они ему нравятся.       Не, сидр – дрянь, хоть и пишут, что он с фермы Эпплджэк: лучший во всей Эквестрии. Не успокаивает.       Вон, за столиком сидят пони-цветочницы, смеются во все глотки, обсуждая своих очередных кавалеров, как так можно? Никакой тайны, ничего возвышенного, мулы со стройки дороги так же рассказывают о своей работе – Роуз даже показывает всем, как она крупом вертела у кого-то там под носом. Нет, ну почему у одних всё так просто, а у других – так сложно? Она не понимает, что это просто обычная зависть, ведь как может такое низкое чувство сопровождать возвышенное? Но зато она начинает ощущать себя неудачницей, по сравнению с этими хвастуньями с их многочисленными любовными победами и снова делает невкусный глоток из кружки. А потом ещё и ещё.       Начинает мутить и подташнивать – говорили же ей, что пить сидр натощак вредно. А плакать дома, наверно, ещё вреднее. Так что пусть мутит, отвлекает от досужих переживаний. Пенящиеся капли катятся на алую блузку, оставляя непринужденные потоки. Пускай…       — Эй, Цыганка, чего приуныла? – бесцеремонное копыто опускается на её вздрогнувшее плечо.       Она оборачивается и видит ухмылку в зеленых глазах под бордовой чёлкой. Роуз. Вот почему бы всем не оставить её в покое? Тут вдруг перед ней начинают вращаться стены, а затем пол поднимается и пребольно бьёт её по лбу.       — Да ты уже никакая! – она чувствует, заботливые копыта у себя под мышками. Её аккуратно проводят к выходу.       На свежем воздухе приходит облегчение. С каждым вдохом голова по чуть-чуть проясняется, вот только копыта никак не могут её удержать.       — Ну ты уже не такая сине-зеленая! – Роуз хитро улыбается, аккуратно поддерживая её за талию. – А знаешь, что в нашем баре делают с подвыпившими кобылками?       И вдруг она чувствует влажное прикосновение к своим губам, а затем вдруг оказывается в траве, сама не заметив, что та самая её цветастая юбка каким-то образом вдруг оказалась у неё на самой груди. Она видит ехидную мордочку Роуз, опускающуюся к её бедрам, и весь хмель тут же улетучивается из её головы.       — Нет! Нет! – она брыкается, и Роуз кубарем катится прочь.       Она бежит прочь, с так и задранной до подмышек юбкой, а вслед ей несутся недоуменные возгласы, да расстроенное: «Дура, что ли?» - от Роуз. И с каждым скачком её копыт в голове гулко отдавалось: «Они все такие! Они все такие!», и даже Он уж точно знает, что делают в баре с подвыпившими кобылками.       И сидит она с таким настроением всю наступившую ночь напролет. Иногда задремывает, и ей грезятся то Он с той самой, якобы ещё не старой кобылой из фильма, то голова Роуз, выглядывающая между её бёдер, а то и просто какие-то тени, занимающиеся друг с другом чем-то энергичным и сладострастным.       Это могло бы продолжаться долго, и окончиться чем-то плохим, но вам, наверно, как и мне, жалко героиню этого рассказа, поэтому пусть у этой истории будет счастливый конец.       Итак, в окошко скромной девичьей комнаты проник первый утренний лучик, и тут же раздалось глухое «Тр-р-р! Тр-р-р!» Старенький полусломанный эбонитовый телефон неожиданно запел свою назойливую песенку: «Тр-р-р! Тр-р-р!»       — Алё? – выдохнула она в трубку.       — Милая, я так соскучился! Всю ночь не спал, думал о тебе. Завтра приезжаю. Люблю тебя!       Она ничего не ответила, а только прижала трубку к своей груди. Я знаю, что на том конце провода Он услышал радостное «Тук-тук-тук» её сердечка.       Да, кстати, а Роуз-то в тот вечер напилась, и с ней сделали то, что делают в том баре с подвыпившими кобылками, да ни один раз. И это ей очень понравилось.