Сапоги мертвеца

      Я шёл с работы через густой лес. Возможно, это покажется чем-то ужасным, но я уже давно привык к этому. Каждый раз, когда я входил в это царство деревьев, мхов и кустарников, я вспоминал своего отца. Он всегда говорил мне, что человек здесь, в чаще леса, всего лишь незваный гость, поэтому стоит вести себя так, как, если бы ты зашёл в дом к незнакомцу. Мой отец погиб, но память о нём, о том, что он мне рассказывал, всегда будет жива и будет похожа на этот бор, по которому я брёл. Еле заметная глазу тропинка то и дело петляла между стволами деревьев, как будто желала всеми силами запутать незадачливых путников и увести их глубже в сторону болота. Я же выучил её хитрость наизусть, поэтому мог вслепую пройти по ней. И сейчас, будучи выпившим, я продолжал идти дальше. Вдалеке громко ухнула сова, затем послышалось многоголосое щебетание птиц. Они словно хотели переспорить друг друга, перекричать, но получался лишь задорный гул. До дома оставалось совсем чуть-чуть. Вот поваленная после грозы ель. Её некогда могучий ствол от самой макушки до основания оброс мягким зелёным мхом, и теперь казалось, будто она превратилась в дряхлую старуху с тощими голыми руками, накрытую тёплым одеялом и дожидавшуюся своей смерти. А там вдалеке две кривые тоненькие молодые березки казались угловатыми подростками, затеявшими драку из-за какой-нибудь очередной ерунды. Прямо передо мной длинными нерасчёсанными прядями лежала трава. Это ветер попытался приукрасить здешние места, но моя тропинка резко свернула вправо, туда, где растут стройные клёны, туда, где залегла тень, туда, где было моё поселение, мой дом, построенный ещё дедом, туда, где с горячим ужином ждала меня моя сестра Анна.       Анна младше меня, она всегда хлопочет по дому и следит за нашим скудным хозяйством — десятком кур, коровой и огородом. Она очень милая худощавая девушка с длинной до пояса русой косой, в её больших серых глазах всегда можно найти покой и уют. Я люблю её всей душой, ведь кроме неё у меня больше никого нет.       Я торопился, начинало смеркаться, тёмные тени деревьев стали опускаться на поляну перед густой чащей, превращаясь в рисунок, больше напоминавший оскал хищного зверя. Мне осталось только пройти сквозь неё, дальше было поле, а там и крайний дом, мой родной тёплый дом. Едва я вошёл в глубь, как почувствовал себя не уютно. Мне показалось, что стало гораздо холоднее, чем несколько мгновений назад, однако, подобное явление я списал на то, что солнце практически закатилось за горизонт, и его лучи не имели возможности греть сильнее. Чем дальше я шёл, тем больше мне казалось, что я иду не один, хотя, озираясь по сторонам, я понимал и видел, что рядом никого нет. Перестали щебетать птицы, и этот знак напугал меня куда больше, чем холод. Дикие звери, конечно, водились в здешних местах, это были свирепые кабаны, но я ни разу ещё за всё время их не видел, даже вдали. Волки порой охотились здесь на зайцев, но их я не встречал. В моё сердце пробрался страх, на висках проступили капли пота, руки задрожали мелкой дрожью, но я продолжал идти вперёд, не сбавляя темпа. Впереди стал виднеться краешек поля. И я побежал, бежал быстро, не оглядываясь и не смотря по сторонам, а холод не отступал, он хватал меня за икры ног, вспотевшую спину, шею и руки. Я добежал до нужной мне черты, это была берёза с толстым белым стволом, и вот тут я уловил тошнотворный запах смерти, ударивший мне в нос. Где-то недалеко гнила чья-то плоть, я начал озираться и искать её, но среди высокой травы не сумел ничего обнаружить. Холод обнял меня за плечи, как родного сына, и я, плевав на запах, бросился наутёк. Вдоль поля, рядом с кромкой леса бежать было гораздо легче и быстрее, я молил богов, чтобы скорее свернуть на тропу, ведущую к дому. Вот она! Родная! Сделав всего один шаг, я остановился и понял, что запах гнили никуда не исчез, он был повсюду. Теперь я понимал, что творится что-то неладное. Обернувшись и присмотревшись к ближайшему кустарнику, я заметил, что причёсанная ветром трава была подозрительно сильно смята. Моё любопытство брало надо мной верх, и я решил вернуться и посмотреть. И когда я подошёл к этому злочастному месту, то понял, что совершил огромную глупость. Дух пьянства тут же выветрился из меня. В траве лежал труп человека. Это был мужчина. Его лицо было сине-белого цвета, глаза широко распахнуты, рот приоткрыт, а руки и ноги раскинуты в стороны. На нём из одежды был белый кафтан и чёрные с дырками на коленях штаны из плотной ткани. Всё это не привлекло моего внимания, он был обыкновенным человеком, но единственное, что сильно заинтересовало меня, так это его сапоги. Они были практически новыми, только пыль на подошве говорила о том, что в них этот человек проходил лишь день от силы. Я подошёл ещё ближе и наклонился, чтобы убедиться в том, что этот мужчина действительно мёртв. Я не знаю, что двигало мной в тот момент, но я пошёл на преступление — я украл эти сапоги. Я медленно стащил с его одеревеневших синюшных ног обувь и стал осматривать её. Размер был мне впору, я не придавал никакого значения всем этим знакам судьбы и скинул со своих ног стоптанные и грязные ботинки. Сапоги сидели на моих ногах как влитые, но едва я их начал стаскивать с себя, чтобы спрятать в сумку, как отскочил в сторону от ужаса. Труп человека на моих глазах начал разлагаться с такой скоростью, что спустя некоторое время передо мной лежал один скелет, а под ним — гадкая вонючая жёлто-коричневая жижа. Меня начало выворачивать наизнанку, я не понимал, что происходит. Поднялся холодный сильный ветер, он хватал меня за руки и за ноги, пробирался под кофту и толкал назад, на небе появились синие-чёрные тучи, а на горизонте полыхал ярко-алый, кровавый закат. Я бросился бежать, я не помню, как оказался во дворе собственного дома. Мою грудь разрывало на части, голова кружилась, а ноги были ватными. Медленно опустившись на завалинку, я уставился на свою обнову, пытаясь восстановить дыхание. Я отгонял мысли о том, что это мог быть дух умершего, я вообще не верил в это, поэтому подумал, что просто сегодня такой день, когда погода решила немного пошалить.       Через мгновение ко мне бросился наш дворовый пёс, он радостно вилял мне своим пушистым рыжим хвостом и еле слышно скулил. Пират, так зовут его, облизал мои руки и левую щёку, он обнюхал мою сумку и хотел улечься возле ног, как вдруг его щенячий восторг в одно мгновение сменился на дикий злобный лай. Пират не желал приближаться больше, он лаял и лаял до тех пор, пока входная дверь не отворилась, и на улицу на порог не вышла Анна.       — Фу, Пират! Фу! — прикрикнул я на пса.       — Ярик? Что случилось? Почему Пират так взбешён? — приятный голос сестры успокаивающе подействовал на нас обоих, Пират подбежал к ней и ткнулся своим холодным влажным носом в подставленную ею ладонь. — Тише! Тише! Ты чего? Это же твой хозяин? Иди, иди, я сейчас вынесу тебе поесть, — пёс заглядывал ей в глаза, словно пытался что-то сказать, пытался образумить, но Анна лишь покачала головой, потрепала Пирата по голове и обратилась ко мне. — Почему ты сидишь здесь? Почему не сразу вошёл в дом? — и теперь в её глазах читался испуг.       — Ну, во-первых, здравствуй, Аннушка, — я пытался её успокоить, — во-вторых, я только миновал калитку, как меня встретил Пират, — я решил немного соврать, ей не обязательно знать обо всём, я боялся напугать её ещё сильнее, — ты лучше посмотри, какие теперь у меня сапоги! — я выставил одну ногу вперёд и широко улыбнулся.       — Ты подрабатывал сегодня? — сестра не тронулась с места, продолжая стоять возле двери, было видно, что она в полном недоумении.       — Нет, — промямлил я, понимая, что я совсем не умею врать ей, — нет, я их нашёл.       — Где, Ярик? — её серые глаза впивались в моё лицо.       — Там, на поле, — махнул я рукой в сторону леса, затем я поднялся на ноги и подошёл к ней ближе.       — Ты пьян, Ярик! От тебя пахнет брагой. Объясни мне, что случилось? Ты что, кого-то убил? Где твой топор? — паника нарастала, Анна теребила в руках посудное полотенце, видимо, она накрывала на стол к моему приходу.       — Никого я не убивал, я их нашёл в кустах, говорю же. Всё нормально, да, я сегодня выпил, но ты же знаешь, что Виктор от меня не отстал бы, если б я не посидел с ним после работы. Топор я оставил ему, чтобы он наточил, — я не хотел оправдываться, да и что было толку, раз всё обошлось, хотя потерянного в поле топора мне было жалко, но я рассчитывал на то, что завтра рано утром я найду его там же, где и оставил.       Анна поджала губы, коротко кивнула и вошла в дом, за ней следом вошёл и я. Внутри было чисто и уютно, пахло свежим хлебом. Я оставил сумку у порога и подождал, пока сестра скроется на кухне. Я опасался, что буду спать в обуви, но, к моему удивлению, сапоги я снял свободно. Повертев в руках, я поставил их подле сумки и пошёл к рукомойнику, чтобы умыться. Свежая ключевая вода приятно холодила кожу, приведя меня полностью в чувства. Затем, вытерев руки и лицо, я прошёл на кухню. На столе стоял ужин — варёная картошка, жареная рыба, которую я наловил вчера, и пучок свежего зелёного лука. Анна нарезала хлеб, поставила на стол, и мы сели есть.       Закончив трапезу, я пошёл в спальню, чтобы вздремнуть, но сон не шёл ко мне. Я просто лежал, изучая потолок. И я слышал, как молилась моя сестра. Сначала она негромко что-то бубнила себе по нос, но с каждой мгновением её голос становился всё громче и громче:       — Господи! Всевышний, упаси наш дом от бед! Господи! Услышь меня! Не дай Ярославу в беду попасть! Господи!       Её причитания начинали меня раздражать, такого ещё не было, но я продолжать слушать, что она говорит:       — Не убий его за сапоги окаянные! Ох, моя головушка! Прости его глупого!       Вдруг послышался тихий стук в дверь, а затем и голос, такой зловещий, хриплый и властный:       — Отдай то, что принадлежит мне!       Я подпрыгнул на месте, Анна перестала говорить, она, словно маленькая серая мышка, забилась в угол, прижимая руки к груди.       Я подошёл к двери и приложил к ней ухо. Было тихо, тогда я резко открыл дверь, готовый голыми руками растерзать этого шутника, но на пороге никого не оказалось.       — Эй! — крикнул я в темноту. — Выходи! Не прячься, трус! — ответа не последовало, тогда я схватил керосинку и вышел во двор.       Пирата нигде не было, хотя я точно знал, что если кто чужой начинал ломиться в дверь, он всегда лаял.       — Чтоб тебя! — выругался я, сделав ещё несколько шагов вперёд.       Вдруг за домом я услышал то ли кто-то скулил, то ли плакал. Я поспешил туда, вытянув вперёд руку с керосинкой. Тьма медленно расступалась передо мной, я прошёл мимо кустов смородины, мимо редко посаженных подсолнухов, а затем свернул к сараю. И там я увидел светлое пятно, сначала я подумал, что это ветер сорвал постиранную Анной простынь с верёвки, но чем ближе я подходил, тем больше убеждался в том, что это пятно было не тряпкой. Я узнавал в нём животное, мёртвое животное. И я видел сначала рыжий пушистый хвост, потом спину, а потом я понял, что это был Пират. И он был мёртв.       — Пират... — прошептал я, — братишка! Нет! Нет... — я взял его в дом, когда он был ещё маленьким щенком, он был ласковым, крохотным комочком, а сейчас он неподвижно лежал на холодной земле в куче сухой скошенной травы, я присел на корточки перед ним.       Его карие добрые глаза впали, радость и жизнь померкла в них.       — Кто это сделал? — спросил я самого себя. — Кто? — прохрипел мой голос.       В носу начинало колоть, я сдерживался, чтобы не начать кричать. Мой крик не помог бы оживить Пирата, он бы просто напугал Анну.       — Анна... — выдавил я из себя. — Анна! — я поднялся на ноги и побежал в дом.       В висках стучало, а я торопился, я громко звал её:       — Анна!       Она не откликалась. Я вбежал в дом и понял, что совершил вторую глупость за день. В сенях лежала Анна. Она не дышала. Я схватился за голову, не помня себя, я бросился к ней, я тряс её, что-то кричал, но её тело, её руки были ледяными. Когда мой взгляд упал на её ноги, то я увидел, что обута она была в те самые сапоги, что я снял с мертвеца на поле. Прижимая её худое тело к себе, я скулил, как побитый пёс. Я лишился всего, я лишился семьи, я лишился себя.