Чего же я боялся? От чего бежал? Не помню.
Единственное, что всплывает в памяти практически мгновенно — огромные зеленые глаза. Именно их я так боялся встретить в толпе, именно их я видел в своих самых страшных кошмарах, именно они преследовали меня каждый божий день наяву и в сновидениях.Зеленые глаза.
Я до ужаса, до гусиной кожи, до зубного скрежета боялся их. Лишь потому, что знал, что они смотрят за мной. Каждую ночь, каждый час, каждую секунду. Наблюдают, как я живу. Как ем, как сплю, как удовлетворяю себя одинокими вечерами, как пишу свои никчемные стихи и как бьюсь головой о колени, пытаясь избавиться от голосов в ней. Я знал, что когда-нибудь обязательно увижу их в живую снова. И этот момент станет концом моего существования, ведь я чувствовал, что они хотят отомстить мне. Знал, что они мечтают о том, чтобы моя жизнь наконец-то закончилась. Я и сам грезил об этом, если быть честным, но воплотить задуманное так давно в жизнь мешала предательская трусость. Не мог взять бритву, не мог связать петлю, не мог купить снотворное. Потому что боялся. Боялся, что, когда я умру, эти глаза заберут меня к себе. Боялся, что они навсегда, даже по ту сторону жизни, останутся со мной. Будут вечно смотреть на меня из темноты, множиться, и окружать меня всего, с ног до головы. Мне даже снилось это. Одиночество в полной и непроглядной тьме наедине с изумрудным взглядом казалось мне сущим адом. Кому они принадлежали? Не помню. Моя голова уже очень давно перестала держать воспоминания в порядке. Я не понимал, как именно мысли строятся в целостное воспоминание, и просто не мог спроецировать их в картинку. Я не мог представить себе лицо, если не видел его буквально пару минут назад. Не мог вспомнить голос, не мог вспомнить ничего, что связывало меня с ним. Все, что я чувствовал — животный страх перед этим человеком. Не знаю, откуда, но я знал — он хочет убить меня.Наверное, это не так плохо?
В конце концов, кому я нужен? Леви Аккерман — жалкий, безызвестный поэт, сгнивший в своей собственной квартире на окраине серого городка. Я ничего не создал, ничего не нажил, никого не сделал счастливым. Все, что у меня было — маленькая, потрепанная книжка с кривыми строками, забытый богом талант и зеленые глаза, упорно следующие по пятам. Возможно, мне стоило прекратить бежать от них? Возможно, мне просто стоило... Пойти на встречу? На встречу со своей смертью, с концом моей жизни. С этими глазами, самыми прекрасными и самыми ужасными на свете. Мокро. Я все еще стоял на месте, прямо на середине пустынной улицы, пытаясь сообразить, зачем вообще вышел из дома. Еда у меня была, одежда могла служить еще ни один год, карандаш, которым мараю бумагу, тоже цел... Так зачем? Что вдруг заставило меня покинуть спальню так неожиданно и резко? А главное... Я снова не помню, как одевался, как открывал дверь и как спускался вниз, добираясь под ледяным ливнем до совершенно чужого мне квартала. И давно моя голова превратилась в дырявое и ржавое ведро? Сегодня пятое октября. Или не пятое. Я уже давно прекратил следить за временем и датами. Каждый день был абсолютно идентичен предыдущему, а следующий отличался от них лишь цифрой на экране старого телефона. На моей кухне, рядом со покосившимся шкафом, все-таки висел календарь пятилетней давности, листочки из которого я перестал вырывать через пару дней, как повесил. Приподняв прежде опущенную к земле голову, я присмотрелся. Пусто. Ни души. Лишь проливной дождь хлестал по редким деревьям и грубому асфальту, нисколечко их не жалея. Темные волосы прилипли ко лбу и щекам в то время, как вода текла по ним ручьями, нежно облизывала кожу на лице, скапливалась на коротких ресницах, капала с подбородка и приоткрытых тонких губ. Я вдруг отчетливо ощутил, как крупно дрожу от холода. Судорожно обхватил плечи руками и обернулся назад. Никого. Совершенно никого. Лишь где-то вдалеке девчонка с сумкой на плече, под огромным зонтом, бежала в сторону жилой многоэтажки. Моргнул и продолжил смотреть назад, повернув голову. Девчонка тут же исчезла, будто бы и не существуя на самом деле. Прикрыл уставшие глаза и решил, что точно простужусь, если простою тут еще хотя бы минуту. Сделав шаг вперед, я с характерным звуком наткнулся на что-то очень теплое. Тело тут же оцепенело то ли от неожиданности, то ли от страха. Я даже не смог открыть глаза, чтобы посмотреть перед собой. Мне показалось, или я прижался к чей-то чужой груди?.. — Я уж думал, что не обернешься, — раздался удивительно мягкий и спокойный голос откуда-то сверху. Я продолжал стоять, прижавшись к его обладателю, не в силах шевельнуть даже пальцем. Единственное, что я мог сейчас сделать — время от времени содрогаться от холода и пронизывающего ледяного ветра. — Молчишь... — продолжал раздосадовано говорить он, вдруг укладывая большую руку на мой затылок. Мокро, ужасно мокро. Видимо, почувствовав это, он засмеялся. — Сколько уже стоишь тут? Промок, как дворовая собака. Мои губы не могли пошевелиться, чтобы сказать ему хоть слово. Хотя, в общем-то, я не знал, что ответить. Хотелось только закричать. Сердце отбивало бешеный ритм о ребра, будто пытаясь проломить их и ускакать к обладателю бархатного голоса и теплой груди. Я не понимал, что происходит, не понимал, почему не могу сделать и шага назад. Меня сковал страх, ужас, или... Или что-то более сильное? — Не меняешься. Нисколько. Леви? — переходит на шепот он, наклоняясь к моему уху и обдавая его невероятно горячим воздухом. Это тут же толкает на мысль, что он просто не может быть моей голодной галлюцинацией. — Леви. Сколько раз мне нужно сказать твое имя, чтобы ты наконец отозвался мне?Кто он? Что он? Как он появился, когда я точно видел, что впереди никого нет?
— Все еще боишься меня? Не веришь, что я существую? Не помнишь меня? — воркует, вдруг начиная забираться под мокрую насквозь одежду горячими ладонями. Оглаживает спину, слушая мое участившееся дыхание, сжимает запястья, царапает кожу — делает все, чтобы я ощутил его присутствие. Специально оставляет несколько следов, чтобы я не забыл. Чтобы на этот раз уж точно. — Ну же. Ответь. Ответь мне, Леви. Я не понимал, что движет мной, но послушался. С невероятным усилием приоткрыл рот, но не успел издать и звука. Страх вдруг резко куда-то исчез, как и ощущение холодного ветра на моем загривке. Словно и не было никакого дождя, словно и не стоял я в одиночестве на пустой улице, словно и не мечтал сбежать от изумрудного взгляда. Мне вдруг стало невероятно жарко. Одежда пропала, хотя я не помнил, как ее сняли. Перед еле приоткрытыми глазами мелькает чужая обнаженная грудь, пряди каштановых волос, широкие плечи. Тело резко вздрогнуло от тягучего ощущения где-то внизу, а я даже не подумал сопротивляться. Мгновенно прогнул поясницу, поддаваясь ему и ластясь, будто мартовская кошка. Раздвинул ноги, как бесстыдная шлюха, и отчаянно схватил кого-то за плечи, оставляя царапины от ногтей на чей-то нежной коже. Я до сих пор не увидел его лица, до сих пор не вспомнил его, до сих по не понимал, кто прикасается ко мне с такой жгучей и обжигающей страстью и любовью. — Открой глаза полностью и посмотри на меня, — шепчет голос мне на ухо. Чувствую, как теплый и мокрый язык облизывает его, забираясь прямо внутрь, и подаю голос. Стону, как послушная блядь, даже не пытаясь прикрыть рот и приглушить звук. Все еще жмурю глаза, не желая признавать происходящего. — Немедленно, Аккерман, иначе я прекращу. Это действует на меня. Слишком сладким было ощущение чей-то чужой ладони на моем члене, двигающейся вверх-вниз с размеренным, но слишком медленным, чтобы кончить, темпом. Слишком сладким был голос, требующий от меня почти невыполнимого. Я открываю глаза. Темно, лишь блеклый лунный свет проникает в комнату через щели в шторах. Это была моя комната. Моя кровать, мой стол, мой шкаф с книгами. Стена, об которою я бился головой и о которую ломал ногти, в которую я плакал и утыкался лицом, не находя ничего теплее бетона рядом. Поднимая взгляд чуть выше, я вижу потолок. Ободранный, будто в грязном подъезде. Приоткрываю рот и пытаюсь дышать, чтобы не терять сознание от нехватки кислорода. А еще волосы до сих пор мокрые. Наверное, и подушка под моей головой теперь тоже. — Тяжело любить того, кто тебя не помнит, — усмехается он, вдруг плотно сжимая меня снизу, заставляя бледное тело судорожно извиваться под. Я кричу что-то непонятное, пытаясь вспомнить имя. Имя. То самое имя, которое носил человек с зелеными глазами. Который смотрел на меня каждый день. Которого я забыл. Который любил меня. — Давай громче, Леви. Ну же, кричи, пока не вспомнишь. Он начинает ускоренно двигать ладонью. Его вторая рука, прежде нежно сжимавшая мое горло, тоже опускается. Я начинаю метаться из стороны в сторону, но он не дает мне уйти от неизбежного. Вжимает меня в кровать всем своим горячим телом, резко и грубо толкается в меня пальцами, не жалея внутренностей, держит член у самого основания, мешая самому сладкому моменту совершиться. Я не вижу его лица, лишь чувствую дыхание на своей шее и слышу голос, требующий от меня кричать. И я слушаюсь. Кричу все подряд, раздвигаю ноги все шире и шире, изгибаю спину в немыслимые фигуры. Пальцы беспощадно врываются внутрь, в то время как другие не позволяют мне кончить от этого крышесносного ощущения. Я начинаю сходить с ума. Или... Начинаю к нему возвращаться? — Стой! С-стой!.. — Стоять? Неужели ты этого хочешь, Леви? — смеется он, вдруг начиная ускоряться до немыслимого темпа. — Имя, мой хороший, мое имя. — Э... Э!.. — В глазах начинает темнеть, перед ними вдруг замелькали звезды и цветные круги. Воздуха не хватает, а все, что ниже груди, буквально полыхает от чувств. — Что-что? Леви, я не слышу тебя, — воркует голос, заставляя меня буквально съезжать с катушек. — Э... Эрен! Эрен! Ты!.. — кричу, задыхаясь и находясь практически в предобморочном состоянии. И вдруг... Рука с члена пропадает, а пальцы останавливаются, резко изгибаясь под тем самым углом, упираясь в самую сладкую точку внутри. Кончаю, попадая каплями спермы прямо на свой втянутый от удовольствия живот, и вдруг чувствую поцелуй. Глубокий, нежный, такой, что сразу становится хорошо и спокойно. Я снова размыкаю веки. Прямо из темноты комнаты на меня смотрели огромные зеленые глаза. Но мне было совсем не страшно. Я улыбался, не зная, почему, и говорил, задыхаясь, как люблю их. Я не помнил. Не помнил, откуда они, но знал, как сильно люблю их. Так сильно, что перепутал эту любовь со страхом.